– Ты что мне одно море дал?! Дай что-нибудь интересное!

Павлик разыскал на этажерке альбом Врубеля.

– Подумаешь, труд большой – приготовить… – заметила Вика.

Царевна-лебедь ей понравилась.

– А в школу ты теперь как?.. – осторожно спросил Павлик.

– А я не пойду в школу. Костя же не ходит? – Павлик хотел возразить, что без учебы нельзя, что ему, например, хочется учиться… Вика неожиданно просияла: – У тебя, Павлик, потрясающие глаза! За тобой, знаешь, как девчонки будут бегать!.. Куда ты?! – воскликнула она, увидев, что Павлик взял бидон.

– Вскипятить надо… – пробормотал Павлик, скрываясь за ширмочкой.

Но Костя почти тут же выпроводил его:

– Побудь там с ней! Расскажи что-нибудь.

И Павлик вынужден был развлекать гостью. Молчали. Иногда говорили о том о сем.

Обед лишь усугубил натянутость в отношениях. У Кости и Вики аппетит пропал. Один Павлик съел немного манной каши и, убежденный, что в их отношениях ему не разобраться, молча удалился в мансарду.

Прикрыл дверь за собой. Некоторое время посидел на топчане, прислушиваясь. Потом достал из кармана Анину записную книжку.

«Когда я вырасту, я пойду, как мама, на стройку, потому что там трудно».

Павлик услышал шаги на лестнице и прикрыл книжку. Это был Костя.

– Чего ты, Павка?.. – Он говорил вполголоса, чтобы его не слышно было снизу. И Павлик тоже ответил тихо:

– Ничего… Просто так. Чего я там?

– Ты узнал что-нибудь новое?

Павлик отрицательно покачал головой.

– А что ты планируешь?

– Ничего, Костя… Пока ничего.

– Обманываешь.

– Правда, Костя. Правда ничего.

– Эх-х!.. – Костя взлохматил волосы.

– Что там у вас случилось? – спросил Павлик.

– Да так… – У Кости дернулось веко под глазом. Никогда раньше Павлик не замечал такого за ним.

– Поссорились?

– Связан я, Павка! Как на зло, связан!

– А чего тебе? – спросил Павлик, отводя глаза в сторону.

– А то, что эти дела ведь так не останутся, не должны остаться! А я – как в кутузке! Хуже! Из-за нее…

– Раз так получилось… – неуверенно проговорил Павлик.

– Получилось, – согласился Костя. – Но ты, Павка, чтобы без меня – ничего! Слышишь?!

– Слышу, Костя…

– А то мне хоть разорвись! Надо же…

– Ты иди к ней, – сказал Павлик. – Еще больше расстроится…

И словно в подтверждение его слов – внизу нарочито громко загудела кушетка. Костя дернул себя за волосы.

– Ладно… А ты?

– Я посижу… – сказал Павлик.

Костя вздохнул, глядя на него. Посмотрел вниз, на лестницу, вздохнул опять. И начал медленно, будто через силу, спускаться.

Павлик снова закрыл дверь. Опять некоторое время сидел, прислушиваясь. Но в доме царила тишина.

«А когда душа красивая – никто не видит», – словно бы ползаписи…

В пятницу она уходила от него поздно… Значит, могла в темноте что-то заметить. А на следующий день хотела проверить… И заметила она что-то не где-нибудь, а близ тополя-секвойи. Лишь в этом случае можно объяснить выстрел, если тот предназначался ей, а не Павлику: что совпадали у них не только шапки, рост, но совпадало и место, где могла оказаться Аня…

«Когда люди взрослеют, они меняются, сказала мама. Нет, я другой не буду».

Может, Аня хотела посвятить его в свою тайну. А из-за отъезда Татьяны Владимировны не стала его тревожить. Она всегда была внимательной… А Павлик даже не всякий вечер провожал ее…

«Все слабые люди – мужественные…»

А может, она все-таки решила покататься на горке, дожидалась темноты, безлюдья… И действительно сама ударилась?..

Павлик вздрогнул, когда едва уловимо звякнуло оконное стекло. И больше он вроде ничего не услышал. Но каким-то особым, неведомым чувством уже воспринял и догадался, что́ это. Бледный как полотно слетел по лестнице. Рванул с гвоздя пальто, шапку…

– Куда?! Павка! Что с тобой?! – всполошился Костя, вылетая за ним в сени. Павлик не мог говорить.

А Костя тут же вернулся. И на недоуменный вопрос Вики: «Что с ним?» – ответил спокойно: «Так, ничего… Все в порядке. Скоро вернется», – потому что в сенях он тоже услышал звуки траурного марша из-за Жужлицы.

До реки Павлик бежал. Потом опомнился и через Жужлицу пошел медленно, потому что там, у дома Ани, все было недвижно.

Чуть в стороне играл оркестр. А прямо против калитки, опустив головы, полукругом стояли женщины. И хотя Павлик впервые видел все это, он знал, куда направлены их взгляды. Знал.

Когда в морозном воздухе оборвался последний, какой-то изматывающе низкий звук и оркестранты опустили трубы, от соседнего дома к калитке придвинулся темный, с распахнутой задней дверцей автобус.

Павлик опоздал. И хотя он снова бросился бежать, едва умолкли медные трубы, ЕЕ уже внесли в автобус, и какой-то мужчина перед самым его носом закрыл дверцу. Автобус тронулся вверх по Буерачной.

Павлика лихорадило, и он плохо соображал, когда, забыв про транспорт, сначала долго бежал по улицам в сторону кладбища.

Он попал сюда впервые и запутался среди памятников…

Снова отвздыхали трубы, и он увидел только холмик, на который женщины возлагали скрежещущий металлом венок. И тяжесть, и боль вдруг отступили от Павлика. Будто схлынуло все, что недавно еще наполняло его, – и ничего не осталось.

С каким-то недобрым спокойствием почувствовал на себе взгляд со стороны. Обернулся. И сразу узнал в одиноком мужчине среди берез милиционера, что приезжал накануне к полынье и не захотел слушать Павлика. Он и теперь был в штатском. Только сменил пальто на плащ да обнажил голову, держа в обеих руках перед собой шляпу. Павлик выдержал его взгляд и упрямо отошел дальше, за группу женщин.

Анину мать с трудом вывели за ограду и усадили в машину.

Павлик еще раз оглянулся от выхода, чтобы не встретиться с милиционером, и шагнул в сторону ото всех, за контору. Один.

Улица Буерачная находилась почти в противоположном конце города. Но неблизкая дорога эта была ему сейчас необходима.

Уже смеркалось, когда он подошел к дому. Ветер давно улегся. И может быть, поэтому, опередив сумерки, землю, сады, подворья обволокла какая-то гнетущая тишина.

Заходить в дом, который с появлением Вики перестал быть его собственным домом, не хотелось. Тем более, что и намеревался-то он всего лишь предупредить Костю, что живой, что вернулся… Альбомы репродукций Вика без особых усилий могла брать сама.

Но Костя, к счастью, был во дворе. Через открытую дверь сараюшки вылетали наружу березовые поленья. Давая выход вполне объяснимому раздражению, Костя работал зло, если не сказать с остервенением, хотя при виде Павлика и попытался сделать вид, будто настроение у него отличное, и все вообще идет, как надо.

– Вернулся?.. – Павлик опустился на горку поленьев, не ответил. Костя, выйдя наружу и уложив крест-накрест два гладких полена, тоже присел.

– Тебя увидит кто-нибудь… – сказал Павлик.

– Не увидит. Я же осторожно. Мне теперь – только ползать…

Павлик оглядел результаты его труда.

– Ужин будешь готовить?

Костя почесал в затылке, ероша свои многострадальные волосы.

– Заодно – конечно… Протопить надо. Холодно.

Об Ане мудрый Костя не спрашивал. И нельзя пока ни говорить, ни спрашивать о ней… Об Ане надо помнить..

Павлик глядел сквозь штакетник на Буерачную.

– О чем ты, Павка?..

– Ты время ночью не глянул, Костя? Ну, когда бабахнул Кузьмич…

– Не до того, Павка, было. Я как догадался, что ты там где-то…

– Помнишь, я тебе рассказывал – тот говорил курильщику: выйдешь в одиннадцать. Примерно ведь так было? – Костя кивнул. – А баптисту он говорил потом: минута в минуту… А во сколько? Или забыл я или он при мне не сказал.

– Я, Павка, уже думал об этом… Может, они должны были встретиться, баптист и курильщик твой?