— Ууу, какие бока отъел! — пыхтела Тхар, неловко забираясь на лошадь. — Раскормили мы тебя тут!

Девушка ничуть не погрешила против истины: Дружок округлился, похорошел и повеселел. Разумеется, в этом была, прежде всего, заслуга самой Тхар, тщательно ухаживавшей за коняжкой. К тому же, сказывались деревенские корни лошади: Дружок не мог похвастаться гордым изгибом шеи, тонкими бабками и изящной статью, зато он был вынослив, неприхотлив и покладист.

Покладистости немало способствовали морковки, горбушки и прочие вкусности, щедро скармливаемые усадебной детворой. Дружок не походил ни на флегматичных меринов, на которых пахали поля, и которых интересовало только содержимое их кормушки, ни на злобных кусачих жеребцов, оставленных "на развод". Он весело косил чёрным глазом, очень аккуратно брал с руки угощение и ради шутки мог иногда легонько толкнуть в грудь. "Счастливчик" радостно визжал и падал под смех друзей и свой собственный, и Дружок запрокидывал голову и смеялся вместе с ними.

— Этот за корку хлеба за кем угодно пойдёт, — неодобрительно сказал конюх, понаблюдав за поведением хозяйского любимца. Тхар только фыркнула — за то время, что они провели вместе, Дружок не только научился узнавать хозяйку, но и чётко признал её своей единственной и неповторимой. Когда, уже недалеко от усадьбы, на похорошевшего коника позарились воры, тот начал так брыкаться и ржать, что перебудил всю конюшню. А на ней спала не только Тхар, но и застигнутые ливнем ехавшие на ярмарку крестьяне. Незадачливых конокрадов поймали и хорошенько отколотили.

— Так, — Тхар подозрительно покосилась на ставшую ужасно далёкой землю и скомандовала, легонько ударяя носками сапожек в бока коня: — Вперёд!

Дружок мирно потрусил по просёлочной дороге меж полями и лугами к видневшемуся невдалеке леску.

Тхар расслабилась (насколько это было возможно при непрекращающейся тряске) и вполголоса запела (опять же, насколько это было возможно). Вокруг никого не было, и можно было не стесняться. Тхар перебирала отрывки из различных песен, пока не дошла до орочьего гимна — когда у девушки было весёлое и боевое настроение, он всегда приходил ей на ум.

— Мы никогда не умрём! — весело выводила Тхар. — Наша жизнь — в наших детях! Наше будущее — в степи под солнцем! Наша память — в сказаниях и песнях!

Разумеется, на орочьем в целом мирная и жизнерадостная песня звучала устрашающе, и люди считали, что говорится в ней о сражениях и смертях. Но Тхар, хоть и с трудом изъяснялась на орочьем (прежде всего, из-за наличия в языке двух десятков иногда совершенно непохожих друг на друга диалектов), понимала настоящий смысл. Как и большинство песен, эта была о простом человеческом (то есть, простите, орочьем) счастье.

Позитивное настроение не испортила даже промелькнувшая мысль о незабываемом Гарраше. Его испортило появление другого орка, благополучно забытого, но её явно не забывшего: вывернувший из-за пастушьего домика Радег расплылся в радостной улыбке:

— Здравствуй! А я как раз тебя ищу!

— Вот счастье привалило! — буркнула Тхар, разворачивая Дружка. Радег тоже был верхом, но у него был красавец-конь, гордость заводчиков: тут вам и роскошная грива, и королевская стать, и изящные, но сильные ноги…

"Выпендривается", — с неприязнью подумала Тхар. Ей было отлично известно, сколько стоит такой конь, даже если орк растил его с жеребячьего возраста.

— Беру коня, и забудем о поле, — торгашеским тоном предложила она. Радег засмеялся и покачал головой:

— Что угодно, хоть весь мой обоз, только не коня!

"Брехун, — скривилась про себя Тхар. — Такие склонны дарить "все звёзды на небе" или "всё глубокое синее море", лишь бы не разоряться на цветочек девушке. Что совершенно не мешает им к этой девушке подкатывать".

— Жадина, — сказала она вслух, окончательно поворачивая Дружка задом к собеседнику. Тот намёка не понял и пристроился рядом:

— Вовсе нет. Просто я своего Шесха очень люблю — растил его с самого рождения. А за ущерб я уже расплатится с твоей бабушкой. Она мне сказала, где тебя искать.

"Ба-абушка-а-а!" — застонала мысленно Тхар, но от закатывания глаз воздержалась.

Она посмотрела на ехавшего рядом орка. Тот приосанился и показал в улыбке два ряда белых и крепких, явно от отца доставшихся зубов. В ходе бесцеремонного критического разглядывания Тхар пришла к выводу, что на орка Радег всё же похож гораздо больше, чем на человека. Заметно крепче и выше; более широкие плечи, большие ладони, смуглая, с оливковым отливом кожа и, конечно, классический орочий нос-клюв, выступающие скулы и острые уши, вернее, полтора уха. Но человеческая кровь немного смягчила черты лица и расширила раскосые серо-зелёные глаза, превратив Радега в крайне симпатичного парня. Да ещё эти косы невероятного для чистокровного орка тёмно-рыжего цвета, искорками-огоньками поблёскивающие на солнце…

"Девки, небось, проходу не дают, вон как улыбается, — хмыкнула про себя Тхар, выпрямляясь в седле. — Думает, и я сейчас от счастья растаю и вареньем вниз на землю стеку. Угу, размечтался!"

— Я не совсем понимаю, о чём нам говорить, если за поле ты уже рассчитался, — сдержанно-холодно заметила она в лучших традициях зануд-преподавательниц Академии. И для достижения пущего эффекта выразительно задержала брезгливый взгляд на испачканных в ягодном соке руках навязывающегося попутчика.

Тот смущённо полез в карман за платком и пояснил:

— Я просто хотел тебя увидеть, — выдержал паузу и вкрадчиво произнёс: — Даланила…

Не надо было ему этого делать. Данное Разделяющими печаль имя Тхар ненавидела всей душой, хотя бы за то, что оно означало "покорная". Или "покладистая", "мирная", "послушная". Что, впрочем, сути дела не меняло.

— Тхар, — рявкнула девушка.

— Ты изысканно ругаешься, — неудачно попытался пошутить Радег и блеснул знанием орочьего: — Ведь тхар — это чертополох…

— Тхар, — от голоса девушки веяло ледяным дыханием Последней ночи, за которой, по преданиям, наступит конец света, — это моё имя.

Повисло неловкое молчание, которым девушка наслаждалась со злобной ухмылкой — попутчик немного отстал и не мог её видеть.

— Извини, — наконец донеслось сзади. — Я не знал. Красивое имя. И подходит тебе!

— Спасибо! — поблагодарила Тхар за вторую часть комплимента.

Радег нагнал её и заглянул в лицо:

— Тебе его тот орк дал, из-за которого…

— Мы приехали, — оборвала его Тхар, кивая на виднеющиеся впереди ворота усадьбы. Очевидно, в раздражении она машинально постоянно подгоняла Дружка, и они добрались до цели гораздо раньше обычного.

— Я могу напоить коня? — тут же спросил настойчивый орк.

— Конечно, — равнодушно отозвалась Тхар, въезжая во двор. Она надеялась, что орк сразу двинется к колодцу, но Радег легко спрыгнул с коня и подошёл к ней:

— Давай я сниму тебя.

— Спасибо, я сама, — не поддалась девушка, хотя вопрос слезания с лошади был для неё ещё более болезненным, чем вопрос попадания на эту самую лошадь.

Она перекинула правую ногу через седло, едва не запутавшись ею в поводьях, вынула левую из стремени и уже собиралась спрыгнуть, как сильные мужские руки перехватили её и, обняв за талию, стянули вниз.

— Я тебе сейчас второе ухо откушу! — пригрозила Тхар, глядя в весёлые серо-зелёные глаза. Радег засмеялся и поставил её на землю.

Тхар одёрнула кофту и взяла Дружка под узду.

— Колодец вон там, — указала она и отвернулась.

Когда девушка вышла из конюшни, возле колодца довольно пощипывал травку рассёдланный Шесх. Хозяина нигде не было видно, что могло означать только одно — им уже завладела вынашивающая матримониальные планы бабушка.

Тхар мрачно оглядела коня, поколебалась и всё же пошла на кухню. Возле входа громоздились столы и скамьи, сваленные в куче: перед обедом работники растаскивали их, расставляли и усаживались прямо на улице, благо было ещё тепло. Но для обеда ещё было рано, все трудились в полях и садах, либо на мельницах, и Тхар прекрасно услышала доносящиеся из распахнутой двери голоса: