Интересная история. Мне кажется, она не выдумана, она – из жизни. Возможно, что и фамилия Зиберов подлинная. В доме, где прошло мое детство, жил профессор Зиберов. Может, это и был тот самый? Некого спросить, мама умерла.
Конечно, эта история послужила канвой для коллизии с профессором Ганчуком в «Доме на набережной», а жена Зиберова – Евгения Семеновна превратилась в Юлию Михайловну и биография та же. Власиков в романе стал Вадимом Глебовым... И вот еще что важно. История эта интересна еще и потому, что самым гнусным пороком Ю. В. считал мстительность. А здесь этот порок разрушает личность и жизнь мстителя.
Ю. В. любил цитировать слова Шопенгауэра о том, что талант – это тот, кто попадает в цель, в которую не могут попасть другие, а гений – это тот, который попадает в цель, которую НЕ ВИДЯТ (выделено мной. – О. Т.) другие.
Характер и судьба Власикова подтверждают: Юрий Валентинович в 1965-м прозрел и то, что произойдет через тридцать лет. Сколько бывших секретарей обкомов, секретарей комсомольских, докторов наук, доказывавших преимущества социалистического строя перед капиталистическим, влились сейчас в передовой отряд демократов – сторонников рынка. Особенно ярятся бывшие комсомольцы, уж такие прогрессисты, уж такие ниспровергатели бывшего режима, будто память им отшибло начисто. Только привычка ПРИСАСЫВАТЬСЯ выдает их. Присасываются к банкам, к губернаторам, к литературе, к именам незапятнанным, да ко всему, что приносит выгоду. Этакие «телята» при любом капитале – денежном или моральном. Нет, не телята, Ю. В. называл их «железными малышами» и знал, что они переживут любые времена и будут «в порядке».
В этой же школьной тетрадке запись. Она – словно пружина, которая потом сработает в «Обмене», в «Долгом прощании», в «Другой жизни».
Курдин Александр Евгеньевич – 36 лет.
Кандидат филологических наук. Научный сотрудник Института Филологии Академии наук.
Женат. Имеет дочь десяти лет.
Пишет какую-тo книгу, научный труд, о каком-то писателе XIX века, так называемом революционном демократе. «Демократические взгляды и просветительская деятельность И. Г. Златогорова». Пишет, постепенно понимая, что все это никому не нужно и не интересно.
НЕОЖИДАННО (выделено Ю. В.) берет отпуск на полгода и уезжает рабочим на лесоповал, в Сибирь.
Жена Курдина – Ася, 32 года. Учительница начальной школы. Не понимает мучительного недовольства собой Курдина. Полная, кровь с молоком, веснушчатая хохотушка.
Их жизнь, на первый взгляд, отлично устроена. Они строят двухкомнатную квартиру. Ася не хочет жить с матерью Курдина. Она ее не любит.
Борис – шофер такси. Из бывших.
В 1965 году были написаны первые главы «Исчезновения». Он прочитал их близким людям. Александру Гладкову и Льву Гинзбургу понравилось, правда разное и по разным причинам. А вот дома... Здесь, мне кажется, стоит дать страницы из дневника его жены. Они многое объясняют в его жизни.
«Повесть будет плохая. Во-первых, он гордится своей принадлежностью к классу большевиков-бонз, которые жили в доме правительства. Все воспоминания детства слюнявы и неестественны. Себя надо показать с хорошей стороны, мать тоже, большевика-отца тоже, сестра тоже светлая личность и т. д. А потом пришел 37 г. и все разрушил. История, в которой пострадала семья Трифоновых. Все это правда. Но в его воспоминаниях вся семья так маскируется, что читать скучно, а описание елки в большой квартире подобно Чарской. Да, дает мой муж! А ему надо уехать, плохо и трудно пожить, получить какое-нибудь потрясение и написать роман о рабочем классе или крестьянстве навроде папочкиных «Сталеваров»,[111] над которыми он криво усмехается.
...Ю. конечно противный парень. Я люблю труд писателя, понимаю в литературе, я могу любить его, мне не нужны другие, но он так мало уделяет мне внимания, так дразнит мою ревность унизительно и зло – что он мне делается ненавистен... и я найду другого человека... А когда мы спорим, он говорит, что отравила жизнь прежним мужьям, не ужилась ни на одной работе, ничего не добилась с моим голосом, потому что ленива и не могу делать усилий над собой... И тогда во мне поднимается что-то... Сейчас я начала лучше себя чувствовать, перестала собачиться и решила писать дневник. Раз он писатель и ночи напролет строчит, я тоже буду писать. Продолжу свой дневник, который забросила много лет назад. Но уж теперь не оставлю его неосторожно на виду, он наверняка прочел все и о моих мыслях, когда не стало... тоже».
Что здесь можно сказать?
Поведать о любви двух людей и о том, как и почему эта любовь ушла?
Или о трагической судьбе красивой женщины солистки Большого театра Нины Нелиной?
Но как рассказать о горькой непоправимости жизни?
Это умел Юрий Трифонов, заплатив за свой дар страданиями.
В романе «Время и место» есть эпизод, когда писатель Никифоров спрашивает свою жену, которая была любовницей всесильного государственного деятеля, что она почувствовала, когда узнала, что тот ушел из жизни. А может, на самом деле Ю. В. прочел записи Нелиной лета 54-го о смерти...? Впрочем, неважно. Важно вот что: запись в его дневнике.
«Во время ссор и скандалов Нина кричит, выбалтывает непоправимое. Иногда мне кажется, что она больна душевно. Но уже очень скоро она другая... глаза у нее словно выцветают».
Дневники умершего человека субстанция деликатная (если не писались специально для потомства). Публикуют их обычно близкие родственники как свидетельство жизни человека и как документ эпохи.
А здесь нет ни родственных уз, ни поручения ушедшего. Свидетельство времени? Да, пожалуй (свидетельство и времени и нравов).
Много лет тому назад, сразу после смерти Нины, ее родители организовали травлю Ю. В. Сделав купюры, касающиеся «другой жизни» дочери, они оставляли самое горькое, написанное в минуты, мне кажется, помрачения. Такие минуты бывают у любого человека, в любой семейной жизни (вспомним дневники супругов Толстых), и то, что можно довериться бумаге, есть, на самом деле, самый надежный способ самоизлечения, или, как писал Ю. В. по другому поводу, «выблевывание того, что мешает жить дальше, отравляя организм».[112]
А ведь Ю. В. в «Другой жизни» сказал, что семейная жизнь – организм, и, как всякий организм, может быть здорова и может быть больна, и, как всякий организм, достигает и времени расцвета и часа смерти.
Дневники Нины мне принес человек, когда-то работавший в редакции толстого журнала. В его журнал, как и во все другие, эти дневники принесли мать и отец покойной Нины с требованием опубликовать. Страницы стали достоянием многих, приближенных к жизни редакции, людей.
Можно представить, что пережил в те времена Ю. В. Недаром он любил повторять слова Бальзака о том, что главное для писателя – это выдержка. Но чернь не должна об этом догадываться.
Прошло много лет. Уже давно нет ни Нины Нелиной, ни ее мужа Юрия Трифонова, в котором она никак не хотела видеть писателя огромного таланта, которого стремилась подогнать под образчик преуспевающего «советского писателя». Он не поддавался. Это и вызывало гнев и раздражение. И еще... видела, как уходит любовь. От отчаяния, от непоправимости ухода делала все новые и новые ошибки. Она любила Ю. В., но своей измученной, искалеченной душой не могла понять, что нельзя заставлять человека быть ДРУГИМ.
Ю. В. никогда не говорил о Нине дурного слова. Однажды сказал ироническое: «Нина думала, что я буду получать премии каждый год». Нина присутствует почти во всех произведениях Трифонова. Это и Ляля в «Долгом прощании», и Рита в «Предварительных итогах», и в чем-то Ольга Васильевна в «Другой жизни». Ю. В. изживал свои тайные раны в творчестве. Мне кажется, что те, что были связаны с Ниной, – изжил. Последнее, очень трезвое «прости» и «прощай» он сказал ей в своей последней книге-исповеди «Опрокинутый дом». Разве не символично, что рассказ, посвященный когда-то Нине, «Воспоминание о Дженцано» превратился в другой под названием «Кошки или зайцы»? То же о Дженцано. И там есть слова: «Разумеется, мало радости узнать, что когда-то тебя изумлявшее и делавшее счастливым оказалось фальшивкой и ерундой». Сердце Нины разорвалось от отчаяния, в предчувствии этих слов.