—   Где Федька? Да он все время здесь был… мы вместе пили, а потом уж я не помню…

—    Врешь, подлец! — крикнула Матильда, и ее лицо покры­лось розовыми пятна-ми.— Ты меня обманываешь…

—   Ей-богу, вот сейчас провалиться, не вру… вместе пили, а потом все он ко мне приставал.

Кто он?

—   Известно, кто: черненький этот…

—    Да ты не заговаривай зубов-то, Яшка! — вспылила де­вушка и топнула ногой.— Не хочешь говорить правды, так я тебе сама скажу, где теперь Ремянников: он в Ключиках…

—    У попа Андрона?

—    Да у попа Андрона…

—   Что же? Может быть, и там… Да, действительно там… Вспомнил. Он еще третьего дня собирался туда…

Девушка все время смотрела на Яшу пристальным взглядом и с величайшим трудом сдерживала кипевшее в ее груди негодование: она с таким удовольствием впилась бы своими белыми пальцами вот в эту самую пьяную рожу, если бы она не была ей нужна, нужна сейчас же… Но Матильда пересили­ла себя и постаралась улыбнуться своей ласковой, чудной улыбкой, как умела смеяться в этом доме только она одна.

—     Вот что, Яша, я тебя, знаешь, всегда любила,— заго­ворила девушка с деланной ласковостью.— И ты должен ис­полнить для меня одно маленькое поручение… Исполнишь?

—    А водки дашь? — грубо спросил Яша, прищуривая свои черные глаза.

—    И водки дам и денег… сделаешь?

—    Все сделаю, Мантилья Карловна.

—    Отлично.. Только водки я тебе дам потом, а теперь все­го одну рюмочку.

Яша тяжело вздохнул и вперед согласился на все, только одну бы рюмочку… У него голова была тяжелее пудовой гири. Матильда сходила за водкой и подала Яше рюмочку из соб­ственных рук; в водку опять было примешано несколько ка­пель нашатырного спирта, но Яша ничего не заметил, а только поморщился.

—    Мы до вечера пробудем здесь, а вечером отправимся,— говорила Матильда, опять усаживаясь с гитарой на окно.

—    Куда?

—    Уж это мое дело.

—    А Евграф Павлыч?.. Надо спроситься.

Матильда посмотрела на Яшу улыбающимся взглядом и только засмеялась..

—    В самом деле, как же с Евграфом Павлычем? — до­прашивал Яша, напрасно стараясь сохранить равновесие.— Ведь он, ежели узнает, живого не оставит… А вдруг спросит?

—    Этакой ты дурак, Яшка; уж если я сказала, что не спро­сит,— значит, не спросит… Понял?

—   Ага… Узелок будет развязывать? Ха-ха…

—    Чему ты смеешься, дурак?

—   Да так… Это Матрешкина очередь подошла?.. А славная была девка… ну, да девичье дело: всем один конец!

Скоро громадный тенистый сад при кургатском господском доме огласился целым рядом самых отчаянных цыганских пе­сен, которые распевала Матильда Карловна под треньканье Яшиной гитары. Яша теперь сидел с гитарой на окне и выде­лывал разные музыкальные коленца с цыганскими ухватками: брал аккорды с перебоем и с дробью, обрывал мотив, щелкал по гитаре пальцами, притопывал в такт ногами и время от времени, когда Матильда Карловна отвертывалась, быстро ло­вил чертика, который опять начал выглядывать из-за гитарного грифа: нет-нет да и покажет то язык, то хвост, то свою пога­ную лапу.

—    Ну, каково я сегодня пою, Яша? — спрашивала Матиль­да Карловна, с тяжелым вздохом опускаясь на стул.— Похо­дит на цыганское?

—   Похоже-с, но еще не совсем-с… дрожи настоящей нету и раскату. Вот «Сени» взять… Сначала тихо идет, а потом и начнет забирать, и начнет забирать… вот этак.

Яша вскочил с своего места и принялся показывать, как следует выделывать настоящую цыганскую дрожь: распустил руки, закинул немного голову набок, как пристяжная лошадь, и расслабленно перебирал ногами, отбивая носками и пятками. Матильда Карловна, сбросив шаль, в одной юбке и спускав­шейся с плеч рубашке принялась выделывать за Яшей все ко­ленца, поводила белыми руками, закидывала назад голову | вздрагивала голыми плечами.

—    Вот этим плечиком надо чуть-чуть вперед,— учил Яша, великий артист своего дела,— а потом руки совсем распустить… вот так. И чтобы лопатки сходились на спине, когда идет пер­вый размах.

Учитель без всякой церемонии хватал Матильду Карловну за голые руки и плечи, выправлял ей лопатки, ставил ноги как следует и совсем не замечал соблазнительной наготы цвету­щего женского тела, едва прикрытого сползавшей с плеч рас­шитой тонкой рубашкой.

—    Ну, теперь шаль через плечо и начинай,— командовал Яша, схватывая гитару.— Сначала тихо руками разводить, а уж потом, как я гряну: «выходила молода»… ну, тогда одними носками взять, вытянуться и сейчас плечиком вперед, а шаль распустить.

Яша заиграл «Сени» с цыганским растягиванием второго куплета, а Матильда Карловна пошла на него из противопо­ложного конца комнаты, опустив глаза Треньканье гитары, хриплый голос подпевавшего Яши, дикие вскрикивания Ма­тильды Карловны, когда она в самых бешеных местах песни взмахивала руками и откидывалась назад,— все это перемеша­лось в невыразимый гвалт и неслось по саду дикой, невозмож­ной нотой.

— Наша-то ведьма расходилась,— шептала дворня кургатскогчэ господского дома.— Барин почивают, никто дохнуть не смеет в даме, а эта ведьма вон какой содом подняла… Ишь, как ее ущемило, окаянную!

Но пение и пляска скоро кончились, и Матильда Карловна, накинув на голову турецкую шаль, усталой, ленивой походкой отправилась через сад в свой флигель, где под ее. надзором процветала господская девичья. Чтобы Яша не напился до вечера, Матильда Карловна послала к нему сторожем старика садовника, который нередко исполнял эту обязанность.

В Кургатском заводе был отличный вековой сад, оставший­ся от прежних дремучих лесов Южного Урала: сосны, березы, липы росли в самом художественном беспорядке; аллеи заме­нялись узкими тропинками и лужайками, где топорщились кусты черемухи и рябины. Лесные просветы чередовались с на­стоящей зеленой гущей, вересковыми зарослями и лесной ча­щей. Сад тянулся на целых полверсты по берегу пруда; сна­ружи его охранял высокий и крепкий забор, усаженный гвоздя­ми. От флигелька, где проживал Яша с Ремяиниковым, Ма­тильда Карловна по извилистой лесной тропочке направилась прямо к своей девичьей, в глубину сада; на первых же шагах ее охватила лесная прохлада, напоенная ароматом травы, и де­вушка только теперь вздохнула всей грудью. А кругом было так хорошо: над головой шумели вершины высоких сосен, пахло свежей омолой, где-то беззаботно и весело переговари­вались две птички, рассеянный солнечный свет падал сверху широкими полосами переливавшейся золотой пыли. Усыпанная хвоей дорожка из бора вывела в густей липняк, где пряталась новая тесовая крыша с узорчатой раскрашенной вышкой; это и была девичья, выстроенная настоящим русским теремом, с широкими сенями, крытыми переходами, маленькими, теплыми комнатами, кафельными печами и резными узенькими око­шечками с узорчатым железным переплетом. На вышке была голубятня. Вообще теремок выглядел таким чудным, мирным гнездышком, о каких рассказывают только в сказках.

Но как было теперь тяжело Матильде Карловне возвра­щаться в свои владения! Точно она шла в тюрьму. Она думала о том, как она вечером поедет с Яшей в Ключики, и это была единственная мысль, которая владела ею с самого утра.

—  Уж скорее бы вечер,— проговорила девушка, поглядев из-под руки на высокое солнце.

Она задумчиво подошла к самому терему и машинально дернула за шелковый шнурок от звонка; калитка распахнулась сама собой, открыв лестницу на крыльцо с крашеными пуза­тыми колонками и деревянной широкой оезьбой на карнизах.

Навстречу показалась темная, сгорбленная фигура старой девки Анфисы, которая была помощницей и правой рукой Ма­тильды Карловны по довольно сложному управлению господ­ской девичьей.

—   Ну? — коротко спросила Матильда Карловна, останав­ливаясь в сенях.

—    Ничего-с,— тонким голоском ответила горбунья-, пока­зывая свои белые зубы.— Только .уж не послать ли Дашу вме­сто Матреши… очень уж убивается.