Вельбот тяжело раздвигал воду. Парус, освещённый заходящим солнцем, казался розовым. Вода кипела у носа, переходила в гладкую волну у бортов и сливалась с пенящимся следом за кормой. Чайка летела за вельботом, чуя добычу. Она едва не задевала верхушку мачты, со свистом проносилась вровень с бортом, окидывая алчным взглядом куски моржового мяса, жир, успевший затянуться едва заметной желтизной.

Ноги Чейвына в торбасах наполовину погрузились в тёплое мясо. Он несколько раз выдёргивал их, но тщетно — вельбот до бортов был наполнен моржовым мясом и жиром. Чайка долго провожала вельбот. За мысом она взмахнула крыльями над парусом, взмыла вверх и скрылась в высоких белых облаках.

Ветер упал. Парус заполоскался, сморщился, потеряв сходство с упругим крылом розовой чайки. Гик беспомощно завертелся, угрожая сидящим в вельботе. Парус спустили, и Миша Ранау завёл мотор.

Ещё с полчаса ходу, и покажется Кэнинымным.

Чейвын уверенно вёл вельбот. Прирождённый морской охотник, он мог бы провести вельбот с закрытыми глазами от входа в бухту до причала.

Правда, нынче в этом ничего хитрого нет: по обоим берегам бухты стоят световые и звуковые маяки. В темноте они дружелюбно мигают, указывая путь, а в туман предостерегающе ревут, сотрясая скалы и пугая птиц.

Мысли Чейвына давно обогнали вельбот, перенеслись на берег, миновали разделочную площадку, промчались по улице колхозного селения и вошли в крайний домик, повисший над крутым берегом. Там они пробежали сени, не задерживаясь на развешанном по стенам охотничьем снаряжении для зимнего промысла тюленя. В кухне они встретились с Рультыной…

Что скажет Рультына? Какие новости принёс вон тот почтовый катер, который приткнулся к временному причалу, сооружённому из связанных между собой металлических бочек? Куда уехала Анканау, любимая дочка? В этом году она закончила восьмилетку. На лето собиралась на тёплые озёра вместе с пионерлагерем, а сейчас… Сейчас она, наверное, уже в Анадыре или в Магадане…

Восемь лет провела дочка Чейвына в школе. Никто в роду морских охотников, к которым принадлежал Чейвын, столько не учился. Сам Чейвын окончил курсы ликбеза и свои познания в чтении и письме совершенствовал самостоятельно, пока не женился на Рультыне. Жена кончила пять классов начальной школы, затем окружную школу советско-партийных работников. Живи Чейвын в районном центре, жена была бы там большим начальником. Но и в Кэнинымныме, если поразмыслить, она первый человек.

Ранней весной, перед тем как в школе начались выпускные экзамены, Чейвына, как лучшего охотника, пригласил директор школы Самсон Петрович Гунидзе.

— Друг, ты газеты читаешь? — спросил директор.

Чейвын принял обиженный вид:

— Наше селение в районе на первом месте по подписке.

— Отлично! — воскликнул Гунидзе. — Ты, конечно, обратил внимание на вот это?

Директор положил перед охотником газетный лист с большой картинкой, на которой были изображены молодые девушки в белых халатах, надетых поверх ватных телогреек. Чейвын придвинул газету и прочитал подпись, где говорилось, что выпускницы Семёновской школы Рязанской области решили остаться работать на колхозной ферме доярками.

Чейвын по-настоящему заинтересовался заметкой. Он её прочитал от начала до конца и вгляделся в каждое лицо на снимке. Девушки как девушки. Только очень молоденькие. Будут доить коров. Трудное, должно быть, дело! Чейвын видел в бухте Провидения этих огромных животных. Издали и то страшно на корову смотреть, а тут надо подлезть под неё и голыми руками схватить за вымя. И сильному мужчине не справиться с ходу. Молодцы девчата! Чейвын невольно стал перебирать в уме, кто же за последние годы остался после школы в Кэнинымныме. Он по привычке мысленно загибал пальцы, положив руки на колени. Вася Гаймо, Тынэринтынэ Аня, Кымынто Костя, Гаттэ Гриша — вот, пожалуй, и всё. Пальцы на второй руке не понадобились. Чейвын убрал её с колена. Никто из этих ребят и девчат не остался в Кэнинымныме по доброму желанию. Костю Кымынто попросту выгнали — он ухитрялся курить даже на уроке и к тому же перерос уже некоторых учителей младших классов… А Тынэринтынэ Аня замуж вышла. Никто такого не ожидал, но так получилось. Прямо с восьмого класса. Рультына не хотела регистрировать брак — очень уж молода была невеста, но кто-то отыскал закон, по которому иногда можно выйти замуж в таком раннем возрасте, если человек сильно полюбил.

Это правда — молодёжи в колхозных селениях убавляется. В иных, где раньше бурлила весёлая шумная жизнь, как будто обмелело: одни старики да пожилой народ, как тени, бродят по тихим улицам, а по вечерам только кино и радио орут… Надо сказать ребятам — может, действительно кто из них пожелает остаться в Кэнинымныме. Дочку, конечно, не нужно агитировать. Она уже давно решила, что будет учительницей. Так хотят и Чейвын и Рультына.

— Я понял, о чём надо сказать ребятам, — заявил Чейвын.

— Отлично! — сказал Гунидзе и повёл охотника в класс.

Перед Чейвыном открылся просторный класс с широкими окнами. От большой чёрной доски убегали четыре ряда парт, за которыми сидели ребята и девчата. Десятки глаз уставились на Чейвына с невысказанным вопросом: что ты пришёл нам сказать, отец?

— Здравствуйте, ребята! — поздоровался Чейвын, медленно и осторожно опускаясь на учительский стул, который с готовностью подставил директор Гунидзе.

Ребята нестройно, но громко ответили.

— Едва узнал я вас, — продолжал Чейвын, — мало бываете в родных селениях.

— Верно, — подтвердил чей-то бодрый голос, разом внеся оживление в притихший класс.

— Пока в школе — хоть на каникулы приезжаете, — говорил Чейвын, — а кончите школу, поедете дальше учиться — тогда не дождаться вас несколько лет. А такие молодые и знающие ребята в наших колхозах очень нужны. Однако мало кто идёт из школы обратно в колхоз, разве только если парня выгонят за плохое учение или поведение. Тогда ему одна дорога — в охотники подаваться, в колхоз.

Вот и выходит, что главное занятие своих отцов вы так низко ставите…

Чейвын говорил долго и обстоятельно.

— Есть такие разговоры, что чукотские охотники промышляют зверя так же, как и сто лет назад. Или оленевод по старинке пасёт стадо, хотя и есть новые ружья, моторы и тракторы… И верно! А кому придумать новое? У нас на это грамоты и знаний маловато…

Под конец беседы Чейвын с удивлением заметил, что самой внимательной слушательницей была его дочка Анканау.

Когда она подошла к нему, Чейвын шутливо сказал:

— Ты так слушала, будто решила стать охотником.

— Да, отец, я это решила, — сказала Анканау тихо, так, чтобы никто, кроме отца, её не услышал.

Чейвын улыбнулся и осторожно положил тяжёлую ладонь на девичье плечо. Это самая нежная ласка, которую он только мог позволить, не роняя своего мужского достоинства. Чейвын не придал никакого значения словам дочери. Анканау с малых лет часто меняла свои увлечения. Однажды она объявила, что будет плотником. Она тогда училась в четвёртом классе и целый день простояла перед домом, который воздвигали приезжие строители. Потом она мечтала стать трактористом, метеорологом, старшиной буксирного катера, лётчицей, астрономом… Но одно у неё было постоянно: в промежутках между этими увлечениями Анканау говорила, что будет только учительницей, и Чейвын в душе был уверен, что именно так и будет.

…Берег приближался. Чейвын переложил тяжёлый, отполированный шершавыми ладонями румпель. Вельбот обогнул широкую корму катера и взял курс к разделочной площадке.

На воде покачивался вельбот Кытылькота. Бригадир стоял на берегу и наблюдал, как причаливает друг.

Едва ступив на землю, Чейвын спросил Кытылькота:

— Почта была?

— Вон она, — Кытылькот показал обкусанным мундштуком старенькой трубки в сторону катера. — Уже пустая. Письма разбежались по домам, газеты тоже разлетелись.