Какое чудовищное искажение простых фактов! И какое полное отсутствие смирения перед жизнью!

В данном конкретном случае следовало бы возразить моей супруге: не лучше ли нам пока оставить твою веру в покое и поговорить друг с другом просто как муж с женой? Но я слишком быстро понял, что мне лучше воздержаться от таких замечаний, ибо всякий раз, как я напоминал ей о двадцати годах нашего брака, Клавдия разражалась горькими слезами. Лишь благодаря профессиональной выдержке мне удавалось подавить в себе возмущение безответственными людьми, бездумно нарушившими естественное течение жизни этой женщины.

В общем, из этих бесед ничего путного не вышло.

Я знаком с диалектикой христиан. Благодаря многолетнему изучению их судебных дел и полемических трактатов я в состоянии лучше строить аргументацию в их духе, чем они сами. Никакого особого искусства тут не требуется. Большинство предстающих перед судом - простые люди, которые упиваются идеями, недоступными их пониманию, и с готовностью ими козыряют. Любой вопрос по существу они воспринимают как личное оскорбление и отнюдь не заинтересованы в установлении истины, поскольку заранее уверены в своей правоте. На эту высокомерную предубежденность наталкиваешься и у тех немногих, кто получил образование и обладает знаниями, соответствующими их положению в обществе; в этом случае на лицах появляется улыбка снисходительного презрения к отсталому образу мыслей допрашивающего. А если ссылаешься на какое-то место в их писаниях, согласно которому им следовало бы поступать иначе, они отвечают, что дело не в той или иной трактовке, а в вере.

Часто, услышав что-нибудь в этом роде, я вспоминаю одну фразу у старика Геродота, коей он характеризует гетов, давно исчезнувшую небольшую народность на Балканах: "Они полагают, что нет иного бога, кроме их собственного". Это узколобое националистическое высокомерие, настолько же чуждое нам, римлянам, как и, по-видимому, в свое время Геродоту, присуще, как известно, и иудеям, у которых его позаимствовали христиане.

Имел бы этот их бог по крайней мере определенный облик, никто бы слова против него не сказал. Мы бы признали его, как признаем богов других народов, и терпели бы чуждый нам культ, который он предписывает своим приверженцам. Но бог этих упрямцев заключает в себе лишь отрицание всех других богов и, значит, отрицание любого другого благочестия.

С людьми, вбившими себе в голову, что истина открыта только им одним, спорить нельзя. Остается лишь решить, как обращаться с ними - как с больными или как с преступниками. Опасность для любого миропорядка человеческого или божественного - заключается в том, что люди, которые видят свою заслугу в том, чтобы умереть во имя этого отрицания, раньше или позже будут видеть заслугу в том, чтобы ради него убивать.

Логические возражения до христиан не доходят. Я ни в коем случае не должен был проявить свое превосходство над Клавдией в этих вопросах, дабы не добиться результата, прямо противоположного желаемому. Она так наивна я считаю это ее неоценимым достоинством, - что сочла бы меня самого христианином, начни я говорить с ней их языком. И в полном восторге, вероятно, даже побежала бы к своим поделиться: "Представьте, мой муж сказал вчера то-то и то-то. Значит, он в сущности уже с нами". Или что-нибудь подобное. Такие слова мне и впрямь уже доводилось слышать на допросах, причем всегда в качестве высшей похвалы. Но куда чаще христиане воспринимают как кощунство любую попытку доказать их неправоту с помощью цитат из христианских священных текстов. Они шарахаются от тебя как от "дьявола-искусителя" - типичное их выражение.

Но беседы с Клавдией не были похожи на допрос. Собственную жену не допрашивают, а стараются помочь ей преодолеть кризис.

Как государственный человек, я полагаю, что, принимая свои решения, мы прежде всего должны задаваться вопросом: что делает людей восприимчивыми к данной новой форме болезни? До сих пор мы довольствовались тем, что искореняли наиболее неприятные симптомы: это было ошибкой и не дало ни малейших результатов.

Другими словами: я считаю христианство заразной болезнью, которая поражает все органы чувств и препятствует естественному восприятию жизни.

Если в какой-то местности вспыхивает голод, было бы безумием карать и сам голод, и возникающие из-за него беспорядки как обдуманный и организованный мятеж. Голодающим посылают хлеб, устраняя тем самым повод, вызвавший беспорядки. Только после этого можно подумать о мерах для предотвращения новой вспышки. И лишь потом уже выяснять, кто виноват.

Все это подробно обсуждалось в сенате, и император без всяких колебаний одобрил новые идеи. К сожалению, смену курса нельзя произвести мановением руки, приходится считаться с неповоротливостью государственной машины. И главное - с нехваткой средств, поглощаемых войной с парфянами. Пока император и армия заняты обороной восточных границ, необходимо избегать всего, что могло бы привести к беспорядкам внутри империи и к ослаблению ее оборонной силы.

Ретроградам новое направление, естественно, пришлось не по вкусу; они вопят о преступной мягкотелости, которая приведет Римскую империю к гибели. При этом они не столько озабочены судьбами Рима, сколько взбешены отстранением их от политики. Я имею в виду, в частности, ограниченных стародумов, группирующихся вокруг моей тещи, которая, словно пифия, восседает в этом окружении и призывает беспощадно крушить врагов государства. Все они, само собой, надеются, что смогут через меня, благоприобретенного родственника, обрести влияние на политику. Их болтовню не стоит принимать всерьез; я молча выслушиваю их советы и вежливо благодарю. Эти люди, живущие за счет процентов с капитала, который их отцы и деды выкачали из заморских провинций, ничем не отличаются от завсегдатаев харчевен, бранящих налоги и поборы. А что касается выпадов моей тещи, то ей можно было бы и указать, что пожилой даме как-то не к лицу придумывать новые виды казни для людей, которые ей не по нраву, да что зря стараться. Кстати, Клавдия все еще до смешного боится своей матери. Я спросил ее, знает ли матушка, что она ходит на сборища христиан. Клавдия побелела от страха при одной мысли об этом. Значит, власть таких старых дам сильнее, чем влияние вероотступников, но как союзники они недорого стоят.