— А меня радует, что хоть какой-то кусочек этой сумасшедшей истории объясняется самыми обычными материальными причинами, — признался Ватсон.

— Так или иначе, — сказал Мортимер, — мы все исполнили свой долг. Что касается меня, то я всего лишь уничтожил Стэплтона.

— Каким образом? — заинтересовался дракон.

— Я знал, что, когда собака погибнет, Стэплтон почувствует колебания Силы и поймёт, что случилось. Тогда он рванёт на свой остров, где его магические возможности максимальны, и попробует воздействовать на нас чёрным колдовством Агве. Это был самый опасный момент. Я это предвидел и попросил Холмса, когда он пойдёт на остров, разбросать своего рода ловушки. Как я уже говорил, я умею наводить морок. Правда, для того, чтобы создать призрак, который может обмануть мага, нужен какой-нибудь предмет, который этому человеку долго принадлежал. Тогда я могу растянуть остатки его ауры на полноценный мираж. Холмс разбросал по болоту несколько таких вещиц. Как ни странно, сработал старый башмак сэра Генри, который я предусмотрительно украл ещё в Лондоне. В общем, великий маг Стэплтон попался, как мальчишка. Он увидел посреди болота сэра Генри, который, как ему померещилось, целится в него из револьвера. Изучать ауру у него не было времени. Он метнулся в сторону, чтобы уклониться от пули — и угодил в трясину. Из которой, несмотря на все свои возможности, он не смог выбраться. Его магия была слишком тонкой, чтобы помочь ему вытащить себя за волосы из болота.

— Один мой знакомый полковник, — почему-то вспомнил Ватсон, — верил в амулеты и всегда носил в кармане заговорённую пулю. Он прошёл всю афганскую компанию без единой царапины, вышел в отставку, вернулся в Лондон, и в первый же день попал под кэб. И сломал себе шею.

— Примерно так. Интересно, что он при этом чувствовал, — задумчиво сказал Мортимер.

— Полковник? — не понял Ватсон.

— Нет, Стэплтон. У него-то было время поразмыслить.

— Можно было и спросить покойника, — подумал вслух Ватсон.

— Подобные вопросы не имеют отношения к делу, — тут же заявил Алабастр.

Мортимер скорчил ироническую физиономию.

— Вот так всегда. Впрочем, ладно, мы бессовестно крадём время у нашего гостя. Пожалуй, закруглюсь. Как вы, наверное, понимаете, после всего того, что случилось, у меня остался один путь — охранять сэра Генри. Что я и исполнял, насколько меня хватило.

— Насколько я понял, — сказал Ватсон, — вы погибли, защищая Британию?

— Если уж совсем честно, я погиб, защищая сэра Генри. Он настоящий патриот, и не мог остаться в стороне, когда обе его родины в опасности.

Ватсон не нашёлся что ответить, и ограничился скорбной миной.

— А как же Холмс? — внезапно вспомнил он. — Вы утверждаете, что он стал магом…

— Не совсем так, — вздохнул Мортимер. — Я дал ему очень много Силы. И к тому же у него было очень мало времени. В общем, после завершения всей этой истории он остался практически без магических способностей. Хотя, зная вашего друга, я уверен, что он с этим не смирился. Кстати, чем он сейчас занят?

— Он ушёл от дел. Почти двадцать лет назад. Сейчас живёт в Суссексе и разводит пчёл, — вздохнул Ватсон. — Иногда я ему пишу. Отвечает он очень редко.

— Пчёл? Интересно… — задумался Мортимер. — Значит, он избрал противоположный путь.

— Что за путь? И противоположный чему? — не понял доктор.

— Стэплтон ловил бабочек и пронзал их булавками. Зачем он это делал, вы теперь знаете. Холмс разводит пчёл и добывает мёд. Подумайте, нет ли и в этом некоего иного смысла… Хотя зачем? Вам он всё равно ничего не скажет, впрочем, как и мне. Путь пчелы — очень высокий путь. Ну, будем надеяться, ваш друг обрёл то, что искал.

— Всё это также не имеет отношения к делу, — оборвал его дракон. — Я резюмирую. Болотник Мортимер обвиняется в преступном небрежении своими обязанностями перед родом Баскервилей. Его необдуманные действия стали причиной превращения сэра Чарльза в собаку. Также на нём лежит основная доля ответственности за его гибель. Кроме того, он поставил в опаснейшее положение многих людей. Наконец, имела место самовольная магическая инициация человека, не связанного с традициями рода. Всё это обвиняемый признал.

— Чего уж там, — доктор Мортимер несколько помрачнел.

— То, что болотник Мортимер виновен во всех перечисленных деяниях, несомненно. Вопрос стоит так: заслуживает ли он наказания?

— Я считаю, что мой друг более чем… — горячо начал Ватсон, но господин Алабастр поднял руку, призывая к молчанию.

— Если болотник Мортимер не заслуживает наказания, он свободен. Тогда он сможет вернуться к служению роду Баскервилей, или избрать иной путь, если пожелает.

— Мы чрезвычайно разгневаны на нашего слугу, — прогундосила кабанья голова, — но, учитывая явственное и чистосердечное раскаяние и сожаление… а также проявленное мужество и героизм… — голова замолкла, умоляюще глядя на Ватсона.

Ватсон подумал, что дух рода Баскервилей, несмотря на экстравагантный внешний вид, всё-таки не свинья.

— Если же наказание необходимо, он будет развоплощён до уровня элементарного духа, — закончил Алабастр.

— Как это? — тихо спросил Ватсон.

Мортимер молча показал на зелёные огоньки, плавающие над тиной в камине.

— Моя работа на этом закончена, — сообщил Алабастр. — И теперь вам, Ватсон, предстоит принять окончательное решение, а судье рода — принять и исполнить его.

Ватсон набрал в грудь воздуха: он намеревался быть очень убедительным.

— Я всё обдумал, и моё решение таково… — начал было он.

— Извините, — внезапно прервал его дракон, — но нас не интересует решение вашего рассудка, доктор. Нас интересует решение сердца.

— Клянусь, что я совершенно объективно… — снова заговорил Ватсон, и рука дракона снова замкнула его уста.

— Всё правильно, Ватсон, — сказал Мортимер. — Как с сэром Чарльзом. Собака хотела жить и убивать. А сердце старого лорда приняло решение умереть честной смертью.

— Но я всем сердцем… — попытался сказать Ватсон, и в третий раз дракон запретил ему говорить.

— Вы вернётесь в свой мир, — сказал господин Алабастр, — с пустым рассудком. У вас будет время — совсем немного, но вашему сердцу хватит. А потом вы напишете на бумаге одно слово. Yes or No. Сэр Баскервиль увидит это слово сквозь астрал — и примет его как приговор.

— Мы вынуждены, — голова кабана скособочилась куда-то вверх и влево, как будто от неловкости, — предупредить уважаемого мастера, что мы, в силу неких обстоятельств, связанных, в свою очередь… — кабан замолчал, как показалось Ватсону, крайне сконфуженно.

Дракон махнул лапой.

— Ничего сложного. Две буквы или три буквы. Три буквы, Yes: Мортимер виновен и не заслуживает снисхождения. Две буквы, No: он прощён и свободен. Это всё, что нам нужно. Ясно? — вопрос был обращён к кабаньей голове.

— В таком случае мы не предвидим ни малейших трудностей в столь простом деле, — заявил сэр Баскервиль, — и, каково бы ни было решение достопочтенного мастера, исполним его в точности.

— Вот и хорошо. Не хотите сигару, доктор?

Ватсону уже давно хотелось курить. Он взял сигару, сунул в рот, достал из коробки спичку. Та загорелась высоким зелёным пламенем.

— Не бойтесь, прикуривайте, — сказал дракон.

Доктор поднёс спичку к сигаре и затянулся.

В этот миг стены Баскервиль-холла начали таять, и на един-единственный миг ошеломлённый доктор увидел, как рушатся декорации и обнажается то, чем они были на самом деле. Ватсона чуть не стошнило, но в этот самый миг трепещущий дым вознёс его наверх.