– Это почему же сюда набилось столько народа? – грозно сказал полицейский, появляясь в дверях автобуса. – Выходите все!

Пассажиры не проронили ни слова.

– Кто вошел последним? – спросил полицейский.

Все молчали.

– Ну, тогда говори ты, – обратился полицейский к кондуктору, – кого нужно высаживать?

– Вот этот сел позже всех! – сказал кондуктор, показывая на Чече Шаха.

– Он врет! – дрожа от злости, проговорил Чече Шах. – Он бесстыдно врет, инспектор-сахиб! Я вместе со своей женой сел одним из первых в этот автобус! Спросите у нее, инспектор-сахиб! – И он показал на свою жену.

– И все же вам придется сойти! – сказал полицейский улыбаясь.

– Но…

– Никаких «но»!

– Но ведь со мной моя жена!

– Я доеду одна, – поспешно сказала женщина. – А ты сойди, не затевай ссоры!

Чече Шах пристально поглядел на свою жену, а потом сказал неуверенно:

– Я редактор газеты «Hay Бхарат», я народный представитель. Я думаю, что…

– Послушайте, – сказал полицейский, – я устал. Я только что сменился с дежурства и уже собирался идти домой, когда кондуктор позвал меня сюда. Не мучьте меня, говорите скорей, кто зашел последним?

Пассажиры молчали.

Кондуктор взглянул в сторону Джанаркара, продавца манго, и сказал:

– Вот этот тоже зашел одним из последних!

– Я? Я? – закричал взволнованно Джанаркар. – Инспектор-сахиб, да я самый первый сел в этот автобус! Я вошел сюда, когда здесь ни одной живой души не было!

– Выходите! – приказал полицейский.

– Это Дарбар Асангх, – продолжал кондуктор, который знал, как зовут флейтиста.

Дарбар Асангх, не дожидаясь приказания, молча забрал свою чалму и флейту и вышел из машины.

Кондуктор посмотрел на меня. Я побледнел, но через силу улыбнулся. Однако кондуктор прошел мимо меня и высадил зеленщика Пастанаджи.

Когда же кондуктор проходил мимо прачки Кутти Лала, тот злобным шепотом сказал ему:

– Ну, попадись ты мне около Сат Бунгало, я тебе покажу!

– Инспектор-сахиб, – сказал кондуктор. – Он грозит мне!

– Что ты сказал, подлец? – закричал инспектор, хватая Кутти Лала за плечо, и, обращаясь к охранникам, добавил: – Отведите его в полицейский участок и вложите ему ума дубинками!

– Нет, нет, простите меня, сахиб, – взмолился Кутти Лал. – Я ваш покорный раб!

Кондуктор снова взглянул на меня. Я ответил ему улыбкой и пальцем поманил к себе. Когда он приблизился ко мне, я зашептал ему на ухо:

– Видите того человека, который сидит у окна? – И я показал на доктора Мата Прашада. – Он приехал с последним поездом!

Кондуктор подошел к Мата Прашаду и, потрепав его по плечу, сказал:

– Выходите!

– Но… Я? Да я самый первый сел в автобус! Спросите хоть его! – И доктор показал на меня. Но я сидел и смотрел в окно.

У кондуктора так и не хватило духа высадить молодоженов. Он несколько раз подходил к ним, останавливался, но всякий раз отходил. Они были так поглощены друг другом, глаза их сияли таким счастьем, что кондуктор просто не решался постучаться в дверь их сердец. Он решительно прошел мимо них и стал высаживать других пассажиров. Люди призывали в свидетели бога и аллаха, но кондуктор оставался глух к их мольбам. Сейчас он слышал только гимн моря.

– Теперь посчитайте! – сказал полицейский кондуктору.

Кондуктор пересчитал пассажиров. В автобусе осталось девятнадцать человек. Я был уверен, что теперь кондуктор меня не высадит – между мной и ним установился немой контакт. Взгляд кондуктора остановился на пожилой женщине из Синда, которая позднее всех вошла в автобус. Все пассажиры ее знали. Она была учительницей в вечерней школе. Это была бедная вдова, которая всегда одевалась в белое сари, много раз штопанное и перештопанное. При ней была сумка, в которой она носила картофель, помидоры, перец и другие овощи.

– И вы тоже сойдите! – обратился к ней кондуктор.

– Да как же я доберусь тогда до дому? – спросила женщина полицейского.

– Что ж я поделаю! – развел руками полицейский. – Таков приказ муниципалитета.

– Но, сынок, ведь у меня нет денег на такси! Разве я смогу пройти три мили пешком, да еще ночью? Умоляю тебя, сынок, позволь мне остаться! – И женщина, наклонившись в поклоне, дотронулась пальцами до сапог полицейского.

– Я человек подневольный! – забормотал полицейский, поспешно поднимая ее. – Я ничем не могу вам помочь! Кондуктор говорит, что не повезет больше восемнадцати человек. Вам придется сойти!

– Ради бога, позвольте мне остаться! – молила старая женщина. – Занятия в школе кончаются в десять часов. В одиннадцать я только добираюсь до остановки. А когда я приеду домой, мне нужно еще сготовить обед! Сжальтесь над несчастной вдовой, сахиб! – И женщина заплакала.

Полицейский оглядел пассажиров и, обращаясь ко всем, сказал:

– Если кто-нибудь из вас согласится сойти и уступит свое место женщине, я не стану возражать!

Однако никто не поднялся со своего места – ни хаджи Дауд, ни редактор, ни я, ни тот сетх, который только что вернулся из Швейцарии. Все сидели на своих местах и, повернув головы, смотрели в окно, делая вид, что слова полицейского к ним не относятся.

– Никто не хочет уступить вам своего места! – сказал полицейский, обращаясь к женщине. – Придется вам сойти!

Женщина, плача, собирала свои вещи. Еще раз посмотрев на всех пассажиров, которые так безжалостно обошлись с нею, она пошла к выходу.

Но в это время со своего места поднялся рабочий в синем замасленном комбинезоне и, остановив женщину, сказал:

– Садитесь на мое место, я сойду!

Окинув презрительным взглядом всех пассажиров, он хотел что-то сказать, но раздумал и, сильно хромая и опираясь на палку, пошел к выходу. Правая нога его была в бинтах.

И хотя он вышел из автобуса, но казалось, что он незримо присутствует среди нас. Он поступил так, что в людях заговорила совесть. Чечек Руганджан, сотрудник бомбейской студии звукозаписи, не выдержав, повернулся ко мне и сказал доверительным тоном:

– Брат, а ведь ты вошел последним!

– Что ты врешь! – огрызнулся я. – Я вошел одним из первых!

Чечек Руганджан опешил от моей грубости, но, поборов смущение, сказал:

– Вы правы, сахиб, я ошибся. Вы вошли первым!

– Вы всегда ошибаетесь! – проворчал я недовольно.

Руганджан умолк. Никто из пассажиров не проронил ни слова.

Автобус повернул за угол, и рабочий скрылся из виду. Все пассажиры, словно сговорившись, отвернулись от окон. Однако в сердце каждого из нас, словно удары молота, отдавался стук палки рабочего. Каждый из нас сидел на своем месте, пристыженный, словно побитая собака, поджавшая хвост.

И вдруг мне показалось, что наш автобус идет не вперед, а назад, и что этот рабочий намного опередил всех нас.