Неожиданно встретиться с ним на нейтральной почве, в ресторане, куда безопаснее, чем смотреть, как он расхаживает по ее квартире, отделанной алебастром и стеклом. Она бросила взгляд на часы. Еще не поздно. Она могла мгновенно все изменить и…

— Тебе помочь? — В дверном проеме внезапно показался Райан с рюмкой коньяка в руке.

— Нет. — Она смотрела на него широко открытыми глазами. Потом вдруг почувствовала себя ужасно глупо. Она тихо усмехнулась. — Ты напугал меня. Так странно, что ты здесь… — Она оборвала себя и принялась в тишине взбивать омлет.

— Впервые за три месяца после приезда из-за границы я ощутил себя дома, — негромко проговорил он. Потом лениво откинулся в низком кресле, положив ногу на ногу. — Я скучал по тебе, Лин. Я мечтаю побыть с тобой, походить на концерты, послушать Баха или почитать «Нью-Йорк таймc», лежа рядом с тобой воскресным днем.

— Субботним утром сходить в Фаниэл-Холл,[1] — со смехом вспомнила она. Попастись у передвижных ларьков в Булл-Маркете, а потом заглянуть в ту маленькую булочную и выпить кофе со сладкими ореховыми пирожными.

— Купить теплый французский хлеб и датский сыр и то сладкое красное вино, которое ты любила, и притащить все это домой к ленчу.

— А мороженое! — Она смотрела на него блестящими глазами. — Я уже несколько лет там не была! Интересно, продают ли еще в той дальней кулинарии восхитительную копченую говядину с пряностями на ржаном хлебе…

— Это легко проверить. — Райан неспешно улыбнулся, сверкнув зубами. Давай сходим туда завтра утром. А потом наведаемся на длинную пристань Марриотт и посидим там, как бывало, за бутылкой шампанского и креветками.

Очарование прошлого внезапно развеялось. Линдсей не отрывала глаз от тарелки, которую держала в руках, представляя себе картины их прежних встреч, ощущая его близость.

— Боюсь, тебе придется пойти без меня, — беззаботно сказала она, удивительно уверенной рукой добавляя зелень во взбитые яйца. — Джеф до сих пор в Нью-Йорке, а я без него совсем забегалась.

Проволочная взбивалка громко стучала в наступившей тишине.

— Понятно, — сказал наконец Райан. Он сделал большой глоток коньяку, встал с кресла-раковины и подошел к столику у большого, до самого пола окна.

Линдсей наклонила тарелку и задумчиво посмотрела на вспенившиеся яйца. Потом бросила взгляд в окно на широкий горизонт, на небо, усыпанное звездами, которые посылали свой лучистый свет в ее окно. Спроси, требовательно подсказывал Линдсей внутренний голос. Спроси…

Этот вопрос мучил ее три года, но теперь, когда у нее появилась возможность задать его, она колебалась, опасаясь услышать неутешительный ответ. И все же спросить надо. Эта нераскрытая тайна мучительно отдаляла их друг от друга, навязчиво преследовала ее. И она всегда будет лежать тяжким грузом на их плечах, разделяя их, если Линдсей смалодушничает.

— Райан, — прошептала она, не глядя ему в глаза. — Почему ты так просто уехал? Без слов, без… — Она пожала плечами, поигрывая взбивалкой. «Без сожалений», — чуть не сказала она, но теперь было не самое подходящее время для упреков.

Райан надолго задумался.

— Я бы это сам хотел понять, Линдсей, — наконец произнес он, по-прежнему глядя в окно. — Бог свидетель, я и сам хотел бы это знать.

Линдсей ждала дальнейших объяснений, но увидела, что он задумчиво смотрит в ночь, уйдя в воспоминания.

Она согласно кивнула, несмотря на его отсутствующий взгляд, и снова повернулась к столу, добавляя в омлет масло, уксус и зелень. Она услышала, как он вздохнул через несколько минут, но не отвела глаз от плиты.

— Я тысячу раз задавал себе этот вопрос, Лин, — печально произнес он. — И ни разу не нашел толкового ответа.

Линдсей взглянула на него. Но чего же она хотела? Ясного объяснения в черно-белых тонах, такого же четкого, как ее чертежи?

— Вы глубоко ранили мою душу, мадам. — Его лицо озарила та живая улыбка, которую она так любила. — Ведь я был баловнем судьбы, кумиром современного архитектурного мира, а мною пренебрегли. Указали на дверь. Он широко улыбнулся, насмехаясь над собой, и недоверчиво тряхнул головой. Господи, какое самомнение! — Райан снова сидел в кресле-раковине, которое стояло посреди просторной кухни, опершись о подлокотники, зажав в ладонях рюмку. — В то время я был очень нетерпеливым, Линдсей. Я хотел добиться всего, что задумал, и немедленно. Я не понимал, что хорошее в жизни дается далеко не сразу и нужно уметь ждать. — Его улыбка погасла, он пристально смотрел на коньяк. — Я был самонадеян. Привык поступать по-своему, привык получать то, что желал, конечно, если страстно желал. Меня интересовали только мой успех, моя жизнь, моя карьера. — Он бросил взгляд на Линдсей. Я никак не мог понять, почему ты не ухватилась за такую потрясающую возможность — бросить все, что дорого тебе, и уехать в Рио со мной, с человеком, который не брал на себя никаких обязательств, лишь обещал тебе полгода любви под солнцем Бразилии.

Линдсей слегка улыбнулась и взяла рюмку с вином там, где оставила его. Она задумчиво поиграла им, наблюдая, как плещется прозрачная жидкость.

— Честно говоря, я не знала, чего от тебя хотела. Я даже не знаю, хотела ли чего-то вообще.

— Ты заслуживаешь большего, Линдсей, — проговорил Райан. — Я стремился получить от тебя все, ничего не давая взамен. Конечно, я тогда не понимал этого. Я только знал, что хочу, чтобы ты поехала со мной, и был сильно уязвлен твоим отказом. Моей гордыне был нанесен смертельный удар, и я даже не удосужился задуматься над причинами случившегося или хотя бы посмотреть на все твоими глазами. Я был уверен в своей правоте, очень разгневан и решил, что обойдусь без тебя.

Линдсей взглянула на него, слегка недоумевая.

— А я все это время думала…

— Ты думала, что я интересовался одной только работой, — мягко договорил он за нее. — Да нет, я хотел твоей любви. Но по тому, как я поступал с тобой, ты и не могла судить иначе. — Он улыбнулся, глядя на коньяк в рюмке. — Когда я уехал, туман в моей башке постепенно рассеялся, и до меня дошло наконец, что я не имел никакого права требовать, чтобы ты отказалась от первой большой работы, столь важной для дальнейшей карьеры. Ты слишком хороший архитектор, Линдсей, и ни один мужчина не имел права требовать этого… Я все равно потерял бы тебя через год, ты никогда не простила бы меня.

— Но ты не вернулся, — очень тихо проговорила Линдсей, — даже когда закончил работу над домом Фуэнтеса, ты же не вернулся.

— Нет. — Райан так сжал рюмку, что его пальцы побелели. Он не смотрел на нее. — Я уже заканчивал работу над его домом, когда получил письмо от Джефа, в котором он сообщил, что вы основываете собственное дело. Мне нужно было тут же вернуться, но я был чертовски взбешен, возмущен, обижен…

Он медленно покачал головой, разглядывая коньяк так, словно впервые видел его.

— Гордость может помутить разум, черт побери, Лин. И чем дольше я оставался за границей, тем труднее мне было возвратиться назад. — Он горько улыбнулся. — Боже, каким я был самонадеянным, самовлюбленным болваном!

Линдсей с удивлением смотрела на него. Это был не тот Райан Маккрей, которого она знала и любила три года назад. Прежний Райан не ведал ни сомнений, ни сожалений. Он упорно склонял бы ее пойти по дороге, ясной только ему одному, и, если бы она отказалась занять то место в жизни, которое он ей выбрал, он отрекся бы от нее.

Перед Линдсей стоял незнакомец, наблюдавший за ней синими глазами Райана Маккрея.

— И теперь ты вернулся, — равнодушно сказала она. Пожалуй, чересчур равнодушно.

— Я вернулся, Линдсей, — хрипло откликнулся он.

Внезапно какое-то напряжение возникло в комнате, напряжение, которого еще недавно здесь не было, казалось, они начали читать мысли друг друга. Взгляды их встретились, Райан пристально смотрел на нее; она сухо сглотнула, когда он вскочил с кресла, слишком высокий и широкоплечий для ее ставшей вдруг тесной кухни.