— Остановись! — внезапно закричал “доктор”. — Я приказываю! — он выхватил пистолет.

— Уберите руку с баранки, — процедил шофер. — На такой скорости это пахнет аварией.

— Стреляю! — крикнул “доктор”.

Машина внезапно и резко затормозила, пассажиров бросило вперед. Ударом локтя шофер отбил руку с пистолетом и схватил “доктора” за шею сзади. Тот судорожно дернулся.

— Не вмешивайтесь! — услышал Бертон хриплый голос шофера.

Тело “доктора” обмякло и завалилось на бок. Шофер распахнул обе дверцы и обратился к Бертону:

— Вам придется выйти из машины и обождать, пока я оттащу его подальше в кусты.

Он защелкнул дверцы, взвалил тело на плечи и растворился в темноте. Минуту спустя вернулся.

— Что вы сделали с ним? — спросил Бертон.

Шофер молча поднял руку в кожаной перчатке, разжал пальцы. В слабом свете подфарников Бертон различил на ладони небольшой металлический диск.

— Гуманное оружие, — пояснил шофер. — Удар электрическим током. Каких-нибудь полторы тысячи вольт — и человек выведен из строя по крайней мере часа на три. Я влепил ему хороший заряд…

Бертон слыхал об этом “гуманном” изобретении, принятом на вооружение агентов Федерального бюро расследований в Соединенных Штатах. Он пристально вглядывался в самодовольную физиономию ражего детины.

— Ну, а вы кто?

— Друг.

— Что-то много у меня друзей развелось…

— Напрасно иронизируете. Вы, вероятно, не догадываетесь, что вас ожидало. Через час мы должны были пересечь границу Федеративной Германии и вы оказались бы в руках “тайной империи” генерала Гелена. Для получения от вас нужных сведений там не остановились бы перед допросом “третьей степени”. Вы знаете, что это такое? — Разумеется… В свое время я прошел через это в гестапо шестнадцать раз, — отозвался Бертон. — Разрешите еще один вопрос?

— Пожалуйста.

— А какую разведку представляете вы, мистер?… Шофер снова поднял руку с металлическим диском на ладони:

— Можете называть меня Майкл-Перчатка. Будем говорить, как деловые люди, Бертон. На Брюссельском аэродроме стоит наготове самолет авиакомпании “Сабена”. Перелет через океан будет обставлен со всем возможным комфортом. Вас ждут деньги, почет и лаборатории, какие вам здесь и не снились…

— Заманчиво… — протянул Бертон. — Но вы кое-что забыли…

— Что именно?

— Да так, пустяки. Вы забыли узнать мое собственное мнение на этот счет, Майкл.

— От вас требуется одно лишь слово “да”.

— Вы уверены, что я захочу сказать это “да”?

— Уверен. В противном случае… Я напомню вам мое имя: Майкл-Перчатка! — шофер угрожающе протянул руку. — Будьте благоразумны, не упрямьтесь. Давайте останемся добрыми друзьями.

— Я сохраню о вас самые теплые воспоминания, Майкл… — сказал Бертон.

За этой фразой последовал внезапный удар снизу в челюсть. Майкл рухнул на капот машины, непроизвольно схватившись правой рукой за подбородок. Тотчас он конвульсивно дернулся: перчатка не была выключена.

Бертон нагнулся, отвернул рукав его куртки и оборвал провода. Не без труда оттащил тело за кювет, в кусты, где уже “отдыхал” соперник Майкла. Прихрамывая, обошел “Фрегат” и взобрался на шоферское место. Завел мотор, развернул машину. Вызов принят. Брошенная Бертону перчатка поднята. Начинается трудная, затяжная дуэль. А теперь — обратно, в Париж!

Чтобы понять, что же, собственно, произошло на улице Ренана, необходимо вернуться к моменту взрыва и отвести стрелки часов, застывшие на 12.20, на три часа назад.

Станки в мастерских останавливались в шесть вечера, но ведущие работники экспериментальных лабораторий фирмы “ТВ-франсэз” в эти дни допоздна задерживались на рабочих местах. Подготавливался важный, этапный опыт с новой аппаратурой, но о существе и задачах опыта, кроме Бертона, не знал никто, даже его ближайший помощник Франц Гюбнер. Во Франции в последние годы, по образцу и подобию США, получил широкое распространение промышленный шпионаж, шла бойкая охота за секретными патентами частных и даже государственных фирм. Поэтому узлы и агрегаты новой установки монтировали особо доверенные люди Бертона и только в его присутствии. Потом стальная дверь студии закрывалась на специальные замки, которые сделали бы честь любому банковскому подвалу.

На втором этаже Бертон встретил в коридоре Гюбнера, коренастого, массивного человека, с красным круглым лицом. Глубоко посаженные глаза были прикрыты темными очками, редкие волосы по бокам черепа тщательно начесаны на облысевшие места.

Гюбнер, по своему обыкновению, приветствовал Бертона бодро, громогласно. Тот сдержанно кивнул ему:

— Не уходите, Гюбнер. Вы мне будете нужны сегодня.

— Судя по всему, нам предстоит необычная ночь?… — спросил Гюбнер, складывая толстые губы в самодовольно проницательную усмешку.

— Возможно… — ответил Бертон. — Но прежде надо зайти в лабораторию “зет”.

Центр высокого и просторного помещения занимали два длинных стола, заставленных химическим стеклом. Никель и полированная медь приборов дробили свет на тысячи крохотных солнц. По стенам тянулись полки с химикалиями.

Хозяйничал здесь Константин Корфиотис, химик и минералог, один из замечательных специалистов, каких умело подбирала фирма. В синем халате, местами прожженном и покрытом пятнами, он был строен, гибок и, пожалуй, даже красив со своей пышной, курчавой шевелюрой и правильным смуглым лицом эллина, если бы не шрамы, пересекавшие правую щеку и подбородок. На левой руке Корфиотиса не хватало трех пальцев.

— Добрый вечер, Коста! — обратился к нему Бертон. — Зашел предупредить вас, что генератор понадобится мне нынче на всю ночь. Я не стал давать распоряжение нашему энергоцентру, чтобы лабораторию “зет” отключили совсем. Но смотрите: если для моего эксперимента не хватит хотя бы киловатта энергии, вам придется держать ответ…

И, как бы смягчая категоричность своего указания, добавил:

— Кстати, хочу поблагодарить вас за рубиновые призмы. Надеюсь, они оправдают себя…

Разговаривая с Корфиотисом, Бертон машинально взял со стола прямоугольную плитку какого-то пористого коричневого вещества и стал вертеть в руках.

У химика перехватило дух, глаза испуганно округлились.

— Ради бога!.. — пролепетал он.

— Что с вами, Коста?

— Месье, Бертон, это… это очень неустойчивое вещество! Бертон насмешливо поглядел на химика, потом на плитку:

— А что такое его взрывчатая сила по сравнению с той, которая заключена в таком же куске обыкновенной материи? Читал я как-то роман одного чешского автора, написанный еще до того, как человек произвел вторжение в атомное ядро… Там фраза одного химика врезалась мне в память: “Все существующее является скрытым взрывчатым веществом… Связывающая материю сила — не больше, как паутина, опутывающая члены спящего гиганта. Дайте ему разорвать ее, и он швырнет Юпитер на Сатурн”. Право, этот писатель предвидел наши дни, сравнивая человечество с ласточкой, вьющей свое гнездо под крышей космического порохового погреба. И сейчас, когда американцам не терпится снабдить бундесвер ядерным оружием, я с сожалением вспоминаю добрые старые времена молекулярных взрывчатых веществ.

Бертон спокойно положил плитку на место.

— Вот так. Спокойной ночи, Коста.

Они вышли из лаборатории. Гюбнер, тяжело ступавший позади Бертона, бурчал:

— Этот чертов грек когда-нибудь поднимет нас на воздух!.. Бертон подозревал, что Корфиотис втихомолку, на свой страх и риск, занимается какими-то опытами со взрывчаткой. Но он сам в свое время отдал дань химии взрывчатых веществ (группе “Мистраль” требовалось много взрывчатки) и потому относился к этому внеслужебному занятию сотрудника снисходительно. К тому же Корфиотис был великий дока по части создания новых пластмасс и выращивания кристаллов, в которых так нуждается современная радиоэлектроника.