Опять посыпался снег. Он закрывал отпечатки шагов и санные колеи на дорогах. Он укутывал крыши домов, сглаживал все неровности, выбоины, все следы дня. Тихий лёт его говорил людям: прошел день с его трудом, радостями и печалями. Завтра новый труд, радость, а может быть, и печаль. Но теперь отдыхайте.

И люди спали.

Спала Лиза Моргунова, чмокая губами. И Анна Прохоровна затихла, повздыхав перед сном.

Сон заставил умолкнуть и беспокойство Татьяны Борисовны и великие заботы Сабуровой. Засыпая, она думала обо всех, кого видела и с кем говорила в этот вечер. Обо всех своих учениках и ученицах, чьей крепкой и смелой юности тяжело коснулась война.

Уснул Толя, который не улыбнулся сегодня, взглянув в лицо своей матери - веселое молодое лицо с широкими скулами и чуть косым разрезом глаз.

Уснула Тоня и во сне бежала по снежной широкой дороге.

Уснули ее отец и спокойная, приветливая мать.

Уснула Женя, вздрагивая и тихо плача во сне.

Только Михаил Максимович не спал. Он в последний раз говорил со своей подругой, которая долго радовала его, наполняла светом жизнь и покинула таким неготовым к разлуке, таким одиноким.

После похорон Евгении Аркадьевны Тоня не отходила от подруги. Осунувшаяся, побледневшая Женя, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг, но стоило Тоне собраться домой, как большие глаза подруги наполнялись страхом:

- Не уходи, не уходи, Тося!

Так за каникулы Тоне не удалось повидаться со своими одноклассниками, но она знала, что ребята весело проводят время, организуют лыжный поход в село Шабраки, за сорок километров от прииска, собираются для совместных чтений.

Иногда к Кагановым заходила Лиза. Но ей становилось так жаль Женю, что она не находила слов для разговора, только вздыхала протяжно и негромко, как мать ее Анна Прохоровна. Бывала в опустевшем доме и Сабурова, подолгу беседовала с Михаилом Максимовичем, приносила Жене книжки. Впрочем, Тоня, читавшая вслух, знала, что подруга почти не слушает.

Ежедневно в сумерках Тоня заставляла Женю одеться и выйти на воздух. Жене уходить из дому не хотелось, но она была слишком измучена, чтобы протестовать. Подруги обычно гуляли молча. Иногда встречали Толю Соколова. Он сдержанно здоровался и проходил мимо.

Перед самым концом каникул, вечером, Тоня и Женя, как обычно, дошли до конца ущелья, в котором лежал поселок, и собирались повернуть обратно, но услышали впереди громкие голоса и смех. Девушки переглянулись.

- Наши! - радостно сказала Тоня, и глаза ее заблестели.

Она почувствовала, как соскучилась по товарищам и как ей приятно будет увидеть их.

Из-за поворота вылетели лыжники. Впереди, пригнувшись, бежал круглолицый Андрей Мохов. За ним с гиканьем спешил неуклюжий Коля Белов. Застенчивый ясноглазый Ваня Пасынков и коренастый Петя Таштыпаев старались не отстать от товарищей. Позади шел Илларион. Он тоже раскраснелся, но лицо его было, как всегда, серьезно.

Мохов замедлил ход, и ребята окружили подруг:

- Девушки, здравствуйте!

- Привет, Женя! Погодка-то какая!

- А мы от Заварухиных!

- Печку перекладывали под руководством Андрейки! Ну и умаялись!

- Правда? Как хорошо! Это Анатолий рассказал?

Илларион кивнул:

- Да. Говорил, что вы там были… Слушай, Кулагина, а новость знаешь? Ребята из общежития взялись-таки за ремонт!

- Значит, лета ждать не стали?

- Да нет, очень уж пристыдили мы их. Перешли в один барак, другой отделывают, потом за первый примутся. Я обещал, что мы поможем окончательный уют навести.

Ила говорил о двух длинных бараках, где помещались молодые рабочие, не имевшие семей на прииске. Общежитие славилось своей неустроенностью, и школьные комсомольцы собирались поговорить с молодыми горняками насчет ремонта. Об этом недавно Тоня напомнила секретарю комсомольского комитета. Илларион тогда снял очки и начал накручивать на палец клок волос:

- Не говори! Очень нехорошо! Давно нужно, да руки не доходят.

- Работа всегда будет, Ила. Нечего ждать, что она кончится.

- Что же ты предлагаешь?

- Я вот что думаю… Ты с ребятами побывай на собрании у горняков… Скажите там, что позор в такой грязи жить, что для хорошего производственника обязательна чистота в быту. Ну, словом, что тебя учить!

- Пожалуй. - задумчиво сказал Рогальский и, повеселев, надел очки.

Тоня вспомнила сейчас этот разговор и подумала, что Илларион умело руководит ребятами и хорошо работает сам.

По сравнению с прежним секретарем - горячим, напористым Заварухиным - Рогальский казался несколько холодноватым и надменным. Но товарищи и учителя знали его необычайную, доходящую до щепетильности верность слову и добросовестность в работе.

Однако Тоня прежде часто спорила с ним. Ее сердило, что Рогальский все делает хорошо, без ошибок, но чересчур методично, не загораясь.

- Уж очень правильный! - твердила она. - Не люблю таких! Первый ученик!

Но в результате споров всегда оказывалось, что Тоня взволнованно, а Илларион спокойно говорят об одном и том же. Это их постепенно сблизило, и отношения установились деловито - дружественные.

- Ну, я очень рада! - от души сказала Тоня. - А вы, значит, после трудов теперь отдыхать?

- Отдохнешь с Андрюшкой! Всех загонял! - недовольно сказал Петя, вытирая потное лицо. - Пошли, ребята!

- Послезавтра в школу! - напомнил Илларион и участливо покосился на Женю: - Придешь, Каганова?

- Конечно, - тихо ответила та.

Ребята умчались, поднимая снежную пыль. Подруги медленно зашагали к поселку.

- Еще кто-то бежит! - сказала Женя.

Мимо пробежал запоздавший лыжник. Он не остановился. Но Тоня, узнавшая Толю Соколова, бросилась догонять его:

- Подожди, Соколов! Постой!

Юноша остановился.

- Ты что же не здороваешься? - весело говорила Тоня. - А я тебя поблагодарить хочу… за тетю Дашу. Это ты устроил?

- Я, собственно, только рассказал Иллариону, а устроил он, - сдержанно ответил Соколов.

- Молодец! Я так рада!

Поглощенная заботами о подруге, Тоня не замечала, как давно не смеялась, не была весела, даже не разговаривала громко. Встреча с товарищами словно перенесла ее в привычный, шумный и деятельный мир. И теперь она с удовольствием слушала свой сильный голос, дышала морозным воздухом и смотрела на Толю.

Но Соколов, глядя на нее без улыбки, отчеканил:

- Чем других хвалить, надо было самой в таком деле участие принять. Я вижу, ты чужими руками жар загребать хочешь.

- Ты с ума сошел! - вспыхнула Тоня. - Я ведь с Женей все… Не хочется ее оставлять.

- Женя - не ребенок, без тебя обойдется, - жестко отрезал Толя и, повернувшись, заскользил прочь.

Тоня оторопело смотрела ему вслед.

- Ты что? Расстроилась, Тося? - спросила подошедшая Женя. - Что он тебе сказал?

- Так… чепуху… - ответила Тоня. - Идем домой, уже поздно.

Через день рано утром Тоня стукнула в Женино окошко. Она боялась, что дверь сейчас приоткроется и Женя, выглянув, скажет, что в школу не пойдет, что уроки нейдут ей на ум и она лучше останется дома.

Но когда Женя вышла, Тоне показалось, что бледное, кроткое лицо ее стало решительней и спокойней.

Ночью бушевала пурга и замела все тропинки, а утро выдалось на редкость тихое. На чистой голубоватой пелене снега шаги школьников оставляли глубокие следы. Отпечатки больших и маленьких ног шли с гор и с соседних котловин, отовсюду, где жили люди. И все они сходились у большого деревянного дома. Об этих следах говорили Тоня с Женей, о них подумал Толя Соколов. И Сабурова остановилась на минуту и показала Татьяне Борисовне избороздившие мягкий снег отпечатки:

- Видишь?.. Где бы ни жил человек, он протопчет себе тропку к школе. И не только на уроки сюда идут. Здесь школа взрослым, как и детям, нужна. Она и спектакль в клубе ставит, и лекцию устраивает, и литературный вечер…

Татьяна Борисовна ничего не ответила. Сабурова видела, что ее спутница сильно волнуется. «Немудрено, - подумала Надежда Георгиевна: - первый урок - дело очень серьезное. Да нет, справится Таня, привыкнет здесь. Может быть, станет наша школа для нее домом».