На первые два вопроса непредубежденный читатель вынужден ответить отрицательно. Эйнштейн, как в смысле методологии, так и в смысле мировоззрения не был подготовлен к решению сложной проблемы «Время и Пространство».

Само собою, разумеется, что Эйнштейн не мог и не был в состоянии научно разрешить указанную проблему. Чудес на свете не бывает. У 25-летнего молодого человека, совершенно неопытного, неподготовленного и не знающего существа вставшего вопроса, не было и не могло появиться возможности разрешить ту самую проблему, которую не могли и не брались разрешать сотни более опытных и подготовленных его коллег физиков.

В самом деле, как мог правильно решить вставшую проблему безоружный Эйнштейн в 1905 году, сидя к тому же в одиночестве в провинциальной патентной конторе, если ту же самую проблему «Пространства и Времени» в тот же самый исторический 1905 год не могли разрешить тысячи рабочих с оружием в руках на баррикадах Красной Пресни?

Историки Эйнштейна и в самом деле очень многого недопонимают в проблеме «Пространство и Время».

В тот исторический момент объект исследования не созрел, и не созрели силы для его разрешения. Забегая далеко вперед, можно сказать - только теперь, 60 лет спустя, проблема, за которую брался неосознанно в 1905 году молодой Эйнштейн, вполне созрела и вполне может быть решена сознательно.

Даже в 1930 году, несмотря на ее полную зрелость и большую остроту, она не могла положительно разрешиться, потому что не было подготовленных в науке сил и не было человека, который мог бы ее научно сформулировать и поставить.

Все это говорится и пишется для непредубежденного читателя и слушателя, от которых, в конечном счете будет зависеть дальнейшее развитие науки. Предубежденный же читатель многого не поймет, он будет по каждому поводу долго спорить и еще очень долго будет играть словами. Однако, и предубежденный читатель, если он умный, не станет долго оспаривать первых двух вопросов. Он не станет доказывать вопреки фактам, будто Эйнштейн объективно был зрелым и был объективно в состоянии решить проблему «Пространства и Времени». На этих двух позициях наш умный противник, если он не захочет окончательно потерять чувство меры объективного и реального, не станет сопротивляться. Здесь он даже может согласиться с нами - чудес на свете не бывает.

Зато на третьем вопросе - мог ли Эйнштейн натолкнуться на решение проблемы случайно, в силу своих гениальных способностей - вот на этой позиции наш умный противник будет драться отчаянно. Я чуть не сказал - «насмерть» - что было бы неправильно, т.к. более всего наш противник боится смерти. На вопросах «случайности» и «гениальности» он нам навяжет самый грандиозный бой; причем навяжет его на самых далеких подступах; и драться он будет отчаянно не только за самого себя, но главным образом за непредубежденного читателя в надежде на его наивность.

В основе необычного упорства и воинственности нашего умного противника лежит тот факт, что «Случайность», «Вероятность», «Гениальность» и «Провидение» в середине XX века стали основными категориями современного буржуазного общества, подобно тому, как это имело место в разлагающемся феодальном обществе.

История повторяется и, как известно, на высшем уровне. Если классическая пора буржуазной науки - это детерминизм; и умный капиталист, находясь на восходящей ветви своего развития, открыто насмехался над «случаем», «вероятностью» и над «гениальностью» глупого феодала, то теперь буржуазная наука сама стала прибежищем случайностей и скоплением «гениальностей». В средневековом университете ведущей кафедрой была кафедра теологии, в современном буржуазном университете ведущей является кафедра теории вероятностей.

И все потому, что в современном капиталистическом производстве господствует Случай, Вероятность и Провидение.

Ведущим звеном остается пока производство, а затем уже наука, следовательно, если в производстве господствует случайность, то само собою, разумеется, она господствует и в науке. Наш оппонент сто раз прав, когда подтверждает этот всем известный факт; отсюда он вполне может оказаться правым и в том отношении, что Эйнштейн мог совершить открытие на основе Случайности и своей гениальности - в этом мы не спорим. Эйнштейн, действительно, мог совершить открытие случайно и на основе гениальности.

Но весь вопрос в том, - какое открытие? Вот по этому вопросу придется спорить. История говорит о том, что на основе таких факторов, какими являются «случайность» и «гениальность» могут совершаться лишь незначительные, не узловые открытия - не те, которые составляют эпоху, а, так сказать, частные и по частным вопросам, которыми полна окружающая природа.

Что касается великих открытий по узловым вопросам развития, которые не по рекламным соображениям, а по праву могут называться «великими», - такие открытия случайно не делаются. И отдельная человеческая гениальность при великих открытиях, как показывает опыт Истории, заметной роли не играет; здесь более значительную роль играет решимость бороться и сама борьба за великое открытие.

Эйнштейн не боролся за «Пространство и Время», а всего лишь их тихо созерцал, - это факт общеизвестный. После опубликования в «Анналах физики» двух статей далее все совершалось не по инициативе Эйнштейна и во многом без его участия. Герман Минковский представил специальную теорию относительности как геометрию в четырехмерном пространстве, а Марсель Гроссман обосновал математически общую теорию относительности. Лоренц и Пуанкаре, чьи работы во многом уже предвосхитили принцип относительности, отодвинулись в сторону от этого принципа, авторство целиком признали за молодым Эйнштейном:

«Что ж, Эйнштейн может себе это позволить», - с такой почтительностью отзывался Лоренц об Эйнштейне. Женевский университет, который славился медицинским, но отнюдь не физическим факультетом и в котором, кстати, даже не преподавалось курса теоретической физики, вдруг проникся особым уважением к молодому и неизвестному физику-теоретику и первым присвоил ему диплом почетного доктора.

Хотя и говорят историки, что опубликование первых работ по теории относительности не сразу принесло всеобщее признание Эйнштейну, однако это - большая историческая неправда. Именно сразу и без промедления. Более того, даже традиционный путь признания, который проходят все великие открытия в буржуазном обществе: «бред» - «вред» и т.д. - ради Эйнштейна был серьезно нарушен. Уже опубликование первых двух работ принесло одобрение и признание Эйнштейну. То, что историки называют «Ледяным молчанием» некоторых его коллег, - а всего лишь некоторая растерянность и естественное смущение добропорядочных людей, которым предстояло совершить не совсем порядочное дело:выразить свое одобрение тому, чего они не понимали.

Теорий относительности по существу никто не понимал - ни в момент их появления, ни позднее, ни теперь, 60 лет спустя. Их не понимал сам автор-создатель. В молодые годы, когда мир казался ясным и понятным, Эйнштейн довольно охотно брался за объяснения существа своих теорий - легко писал и говорил о часах, о наблюдателях, об искривлении и четырехмерности пространства, об относительности времени и т.д. Но затем подступили сомнения, и он начал все более уклоняться от дачи пояснений. Вскоре настал момент, когда всех, желающих постичь смысл трудных теорий, Эйнштейн отсылал к популяризаторам, в которых никогда и нигде не было недостатка и которые значительно бойчее «понимали» сложности трудных теорий. И, наконец, настало время, когда Эйнштейн начал открыто высказывать сомнения, в справедливости своих теорий.

«Нет ни одной идеи, в - которой я был бы уверен, что она выдержит испытание временем, и меня охватывают сомнения на правильном ли я пути вообще».

Так говорил Эйнштейн и, казалось бы, что яснее сказать нельзя, но популяризаторы уже не слушали Эйнштейна. Обе теории относительности уже не принадлежали их создателю. Эти теории так же, как сам их создатель, принадлежали буржуазным популяризаторам и буржуазному обществу. Эйнштейн пытался возмущаться совершаемым над ним насилием: