Метафизический идеализм в его чистом виде - дела минувшие. Он был характерен для классической поры буржуазной науки. Вульгарный материализм в науке вообще никогда не ценился, уважением не пользовался. Уважали его лишь в военном деле и в политике. К тому же в политике он ценился тоже не всегда, а в тех исключительных случаях, когда буржуазии требовались твердолобые «материалисты». Черчилли[7], но отнюдь не метафизические идеалисты Рузвельты и не эклектики Кеннеди.
В современной буржуазной науке нужны эклектики, - поскольку они гибче, изворотливее и путанее, и потому в них легче обнаружить «диалектиков». Например, Нильс Бор, если не официально, то, всяком случае, косвенно и молчаливо признается диалектиком и чуть ли не материалистом диалектиком. Причем впадают в ошибку относительно Нильса Бора не только многие ученые за рубежом, по и некоторые советские ученые. Сама ошибка эта осуществляется по весьма простой схеме. Копенгагенское истолкование микромира или как оно иначе называется «Копенгагенский туман», в основу которого положена философия Бора, представляет собой большую путаницу, которая для многих представляется как «диалектика». Это, во-первых. И, во-вторых, Копенгагенское истолкование активно защищается в настоящее время такими людьми как Розенфельд, который, как признается многими зарубежными учеными, придерживается материалистической диалектики. Следовательно, думают зарубежные ученые, Бор и материалистическая диалектика есть нечто между собой очень близкое. В Советском Союзе в защиту Копенгагенского истолкования выступает академик Фок, который стоит на позициях материалистической диалектики, следовательно, думают советские студенты и преподаватели, Бор и диалектика - есть нечто одинаковое.
Есть, однако, и второй способ для того, чтобы совершить все ту же ошибку - признать Бора диалектиком. Когда задается на лекциях во всех университетах вопрос:
как вы, профессор, лично относитесь и как нам, студентам, относиться к «Копенгагенскому туману», застлавшему пути к пониманию мира (?).
На этот вопрос ни в одном университете удовлетворительного ответа не получают. Как бы ни был эрудирован их профессор, каких бы взглядов он ни придерживался, в какой бы стране ни жил, и какую бы религию ни исповедовал, все равно он в лучшем случае вынужден признаться:
«... и вопрос не в том, как нам всем относиться к «Копенгагенскому туману». Вопрос в том, что ничего другого, кроме этого тумана, мы пока не знаем».
11)[4] Последний пункт нашего рассмотрения, связанного со статьей Вижье и общепринятыми представлениями, будет касаться вопроса завершенности теорий.
Рассматривая постулаты классической физики, Вижье пишет:
«Эта система законов природы представляет собой завершенную систему: существует конечное число строго детерминированных законов природы, что позволяет с абсолютной точностью предвидеть дальнейшую эволюцию вещей».
Относительно релятивистской физики Вижье пишет следующее:
«Эйнштейн сохранил, наконец, последнюю основополагающую гипотезу классической механики - идею о том, что её теория была необходима для завершения системы. Согласно Эйнштейну, зная законы электромагнетизма и гравитации, распределения сингулярностей поля, можно вычислить эволюцию вселенной раз и навсегда».
И, наконец, о квантовой физике Вижье пишет так:
«Последний и. самый важный пункт квантовой физики касается завершенности теорий. Согласно теореме Неймана, система законов квантовой механики полностью исчерпывает все, что можно знать, и все, что мы узнаем когда-либо о физической реальности. Для индетерминистов раз навсегда данные волновой функции и уравнения, описывающие ее, являются полностью детерминистическими уравнениями, и мы никогда не узнаем ничего другого о свойствах природы. Вероятностная интерпретация квантовой теории сохраняет, таким образом, идею завершенности квантовых законов и постулирует, что при ее помощи достигается конечная ступень познания».
У всех, таким образом, получается завершенность теорий в точности как у господина Дюринга, добившего «истину в последней инстанции». Наши дети не позднее 1980 года не на шутку задумаются, и будут ломать себе голову, - каким образом их отцы могли доходить до такого состояния мысли, чтобы всерьез думать о законченности и завершенности своих теорий, добытых к тому же не на столбовой дороге развития материального мира, а каждым где-то в своем индивидуальном закоулке существования.
У Германа - героя «Пиковой дамы», запала в голову завершенная теория: как добыть себе богатство с помощью трех счастливых карт. У Чичикова имелась совершенно законченная теория как стать херсонским помещиком. У Пуассона - совершенно законченное понимание вероятности, на основе которого он вывел свою знаменитую формулу нормального распределения. У Гаусса - законченное понимание «частотной» вероятности, положенная им для вывода закона простых чисел. У Карнапа и Кейнса гвоздем засела мысль, будто главное в жизни людей логика и логическое воспроизведение окружающего мира. В классической физике - завершенные законы, позволяющие с абсолютной точностью предвидеть дальнейшую судьбу всех вещей и явлений. В релятивистской физике Эйнштейна - знай, он, что собою представляют сингулярности и поля - можно было бы вычислить раз и навсегда эволюцию мира. В квантовой физике все совершенно. Даже вероятностные функции сделались совершенными и завершенными. «После нас знать уже более ничего нельзя», - так говорят индетерминисты из квантовой физики. «Наша теория наиболее совершенна и все остальные теории вытекают из нее; она, в этом смысле, венец всей предшествующей деятельности человечества и его истории», - так говорят индетерминисты, ставшие незаметно для себя детерминистами.
Короче говоря, все теории представляются завершенными. Даже многие сырые гипотезы претендуют на завершенность. Только одна теория Маркса не завершена.
В чем причина - спросят нас в 1980 году - почему наши отцы были столь торопливыми в своих утверждениях? Неужели они не понимали, что ни одна теория, какой бы полной она ни была, не может быть завершенной?
Понимали. Но не совсем и не до конца. Наши дети, если они действительно начнут ломать себе головы над подобными вопросами, никогда не поймут, что такое человек классового общества на деле. Выше мы уже не раз отмечали: одно дело - понимание, а другое - знания, которые складываются в голове человека. Не человек владеет своими представлениями, а сложившиеся представления владеют человеком. Рабство в классовом обществе лишь меняет свои формы, но не отменяется по существу. В капиталистическом обществе, где все производится и все рассматривается как готовый к потреблению продукт, было бы чудовищной несправедливостью не рассматривать завершенной любую скороспелую теорию и любую сырую гипотезу. Чем, собственно, хуже Н.Винер, создавший скороспелую науку кибернетику, того калифорнийского овцевода, который ежегодно стрижет с овец сырую шерсть и продает ее на рынке в виде готового к потреблению продукта? Если бы Н. Винер проявил в этом вопросе излишнюю щепетильность и стал бы дожидаться завершенности своей кибернетики - этим он затормозил бы прежде всего общественный прогресс, не говоря уж о том, что он разорился бы начисто и умер бы никому неизвестным Винером.
Среди капиталистов жить - значит надо по-капиталистически вести себя и по-капиталистически мыслить. Сырая овечья шерсть; пряжа, изготовленная из шерсти; сукно, изготовленное из пряжи, и, наконец, костюмы, изготовленные из сукна - все это в капиталистическом хозяйстве рассматривается и расценивается как завершенные продукты. Точно так же рассматриваются и расцениваются в спешке рожденные гипотезы, сырые теории и скороспелые науки. Неважно, при этом, что в университетах головы молодых людей до отказа набиваются сырым материалом и полуфабрикатом - пусть с этим сама молодежь справляется - это её частное дело. Важно, чтобы добыча гипотез и теорий была поставлена на солидную ногу, а сырье и полуфабрикаты находили для себя постоянный сбыт.