Жар завилял хвостом и готов был уже залаять, но Алеша закрыл ему варежкой пасть. Вот он перелез через кромку и смутно различил в отдалении, пробивающийся сквозь метель свет факелов.

Услышал он голос своего отца:

— Здесь их искать надобно! В поле они замерзли бы уж давно, а здесь есть где укрыться. — и завопил во все горло. — Алеша!! Ольга!! — его крик подхватили все остальные — с ними был еще и дед Михей — Алеша услышал его хрипловатый, пронизывающий вьюгу и метель голос.

Но вот снежная буря еще усилилась, ветер завыл страшно, по волчьи… Алеша не чувствовал своих щек — раньше они щипали, болели, теперь словно отвалились. От дороги раздался пронзительный, прерываемый всхлипываниями голос Алешиной матери:

— На что ты нас, Алешенька, оставил?! На что, в бурю ледяную ушел?! Замерзнешь ведь, окоченеешь! Алеша!

Крик его потонул в пронзительном завывании ветра… Бессчетные снежинки бросались на землю и давно уже замели следы оставленные Алешей, Ольгой и Жаром. Тем не менее, видно было, как факелы разлетелись в разные стороны, углубляясь при этом в лес… Потом отец Алеши закричал:

— Жар, ко мне!

Пес всегда отзывался на этот крик, но на этот раз вспомнил предостережение Алеши и сдержал рвущийся из пасти приветственный лай.

Факелы приближались… Алеша хлопнул себя по лбу и пробормотал:

— Мешок то мой! Обронил ведь… Вот найдут сейчас мешок и поймут все…

И он пополз вперед, навстречу факелам. Один раз он даже встал, оглядываясь по сторонам, но мешка так и не увидел: по видимому, его уже занесло снегом.

Вновь посмотрел он на свет факелов — пламя, такое жаркое, жизнь дающее; оно притягивало Алешу к себе словно бы звало: "-Пойдем. Что ты делаешь здесь, в этом холодном лесу? Пошли домой, там тепло и уютно, там ты согреешься!"

Алеша замотал головой, силясь отогнать это наваждение и пополз обратно к оврагу.

Еще раз он услышал голос отца:

— Их здесь нет, иначе Жар отозвался. Поскакали к Дубраву!

Алеша скатился обратно в овраг, там вздохнул тяжело и проговорил:

— Ну вот — первый день нашего похода закончился — пора спать. Развести бы костер да сил нет, выпить бы — согреться, да я свой мешок где-то потерял… Теперь только спать…

Ольга прижалась к нему и хотя в темноте не было видно ее лица, а за воем ветра не было ничего слышно, Алеша почувствовал, что Оля плачет…

И показалось тогда Алеше, что некая огненная пчела ужалила его прямо в сердце. И он зашептал, потрескавшимися на морозе губами:

— Клянусь: чтобы не случилось, я всегда буду помнить о тебе…

Заледеневшие ресницы его слипались — он видел, как кружат в стремительной пляске снежинки; слышал, как свистит и стонет северный ветер в обнаженной кроне дерева где-то над его головой. Стонет, завывает, ревет яростно, но не может теперь достать укрывшихся ребят. Алеша начал падать в теплую белую шерсть Жара; вот она приблизилась, он погрузился в нее; но нет — не шерсть это была, а призрачное облачко, которое стремительно рассеялась и…

Алеша дико заорал, когда его, обутые в валенки ноги заскользили вниз по гладкому выступу, в двадцати метрах под которым виделись черные клыки каменного лабиринта. И Алеша полетел бы вниз, и разбился бы, но его схватила сзади рука…

— Держись! — закричал Чунг. Крик этот оглушительным раскатом прозвучал в мертвом воздухе, и словно огненное копье умчался, порождая бесконечное, причудливое эхо, в могильной тиши…

Не так то легко было остановить падение — Алеша продолжал заваливаться, он уже повис над кручей…

За спиной заскрежетал зубами Чунг:

— Не могу больше…

Алеша рванулся телом назад, плюхнулся задом на выступ и… благополучно отполз обратно к стене. Задышал тяжело, вдыхая морозный воздух, тут он заметил, что при выдохах из его рта не вырывается ни единой белой струйки, как то бывает на холодном воздухе.

Вновь он видел гороподобные врата нависшие над этим обмороженным миром и вновь задался вопросом — как долго идти до них, сколько ночей? (хотя в этом мире дни и ночи не менялись)…

Чунг тем временем рассказывал ему:

— Вчера я долго тебя звал… Потом понял, что тебе разбудили…

— Нет, не разбудили, а вытащили отсюда в наш мир. — поправил Алеша.

— Пусть так. — согласился Чунг. — Но я верно рассудил, что ты рано или поздно вернешься на этот выступ, растеряешься и полетишь вниз… Я то знаю, как неожиданно каждое погружение сюда… Знаешь, мне тоже пришлось не сладко — я был, как ты говоришь, вытащен отсюда когда взобрался уже метров на пять. И когда вновь заснул — не удержался и полетел вниз — до сих пор спина болит, впрочем, мне еще повезло — мог бы упасть на камень похожий на копье…

Алеша прервал его рассказ указывая в сторону ворот:

— Смотри!

С той стороны стремительно приближалась синеватая сфера из которой исходило ровное сияние. Сфера летела по прямой и врезалась в конце концов в один из высоких каменных выступов метрах в ста от изумленных друзей. Раздался оглушительный резкий хлопок, и воздух наполнился синеватыми осколками. Осколки эти стремительно разлетались во все стороны — их было великое множество и они, словно стрелы, пронзительно свистели в воздухе.

На Алешу дунуло холодом, что-то прозвенело около самого его уха… и вот сбоку его обдало таким леденющим дыханьем, что он отдернулся и чуть было вновь не соскочил к краю уступа.

— Осторожно! — предостерегающе закричал Чунг, когда Алеша вновь собирался отпрянуть к стене.

Обернувшись юноша понял в чем было дело — оказывается, это один из синих осколков просвистел рядом с его ухом. Он врезался в черный камень и торчал теперь в нем, слегка подрагивая. Именно от синего осколка исходил совершенно непереносимый холод. Алеша знал, что стоит ему только дотронуться до этого острого и тонкого, словно игла, осколка и он превратится в ледышку. Он видел, как поверхность черного камня рядом с ним засинела…

Оставаться на уступе дальше становилось совершенно невозможно, у Алеши даже заболело, заскрипело горло, словно бы обрастая льдом…

Но прежде чем начать спуск они заприметили, что то каменное щупальце, в которое врезалась синяя сфера теперь все посинело и даже вздрагивало, словно живое существо.

— Студено то как, — молвил Чунг, — Полезли скорее отсюда, а то тут слишком брр… брр х-холодно.

— А где не холодно то? — поежился Алеша, — так согреться хочется, а негде… Брр. — он пошевелил пальцами под варежками и подумав снял варежки и убрал в карман, чтобы удобнее было цепляться за выступы…

Им показалось, что прошло полчаса, по окончании которых они — усталые и замерзшие, прыгали, пытаясь согреться и смотрели то на черную скалу с которой они благополучно спустились, то друг на друга. Алеша дул на обмороженные руки и слабо постанывал — болели уставшие предплечья и ноги — после спуска чувствовалась такая усталость во всем теле, что казалось, дай ему кто подержать соломинку и он не выдержал бы, и выронил бы ее из дрожащих, непокорных рук.

Чунг отдышавшись, проговорил:

— Ну, по крайней мере, не зря мы туда лазили. Я как эти ворота увидел, так и обомлел — вот чудо, они ведь прямо притягивают к себе, на них то и смотреть тепло. Вот и хорошо, значит есть теперь у нас цель, знаем мы куда идти.

Алеша посмотрел на своего друга: на этот раз Чунг был облачен в какую-то плотную шерстяную одежду, весьма тонкую в отличии от просторной Алешиной шубы; тем не менее, тепла она, судя по всему, давала не меньше чем шуба — во всяком случае, Чунг выглядел куда бодрее Алеши.

Не говоря больше ни слова, ребята углубились в каменный лабиринт. Со всех сторон направились на них режущие глаз острые углы и бессчетные выступы которые, казалось, только и ждали, чтобы кто-нибудь из ребят оступился и рухнул на острую грань.

— Алеча, я предлагаю тебе вот что: если кого-нибудь из нас вытащат в наш мир, тогда второй останется на прежнем месте и дождется возвращения друга… Хорошо?