— У к черту твою жалость! — выкрикнул Алеша, и вновь вырвавшись от нее, бросился куда-то не разбирая дороги.

…Кончилось тем, что он полетел в какой-то глубокий овраг и, кубарем прокатившись по заснеженному склону, головой ударился о корягу…

Тьма закружилась, вновь он возвращался в Мёртвый мир, но собрав все силы, смог еще приподняться и рывком выдрать из снега корягу и приподняв ее голосом безумным прокричал:

— Вот тебя я и возьму с собой! Тобой и разрушу те камни!

Прокричав так, он рухнул в снег…

Отдаленный треск раздирающий привычную тишь мертвого мира…

"— Уходил ли я отсюда" — проносилось в голове Алеши — "Что это было… какие-то факелы, беготня через лес… крики, падение… что это было — безумное ведение — нет, нет! Мертвый мир — это безумие, а там было что-то настоящее, такое… такое!" — его забил лихорадочный озноб, что-то больно закололо его руки… он вскочил, посмотрел и вскрикнул от неожиданности — в руках он сжимал ледяную форму которая в точности повторяла корягу. Она жгла холодом его руки и он выронил ее и коряга с оглушительным звоном разбилась о черный камень. Алеше показалось, что эти острые осколки впиваются ему в уши и он вновь заорал, сжав кулаки:

— Сколько можно мерзнуть, сколько можно леденеть! Холод, холод… да верните же мне мои сны! Верните же сны! Проклятье! Черт!

И он с диким остервенением бросился на черную иглу, которая появилась на том месте, где пропал Чунг.

— Проклятье! — Алеша со всей силы ударил по ней кулаком, разбил его в кровь, но даже не почувствовал боли, так же со всей силы ударил ногой и поскользнувшись упал на спину.

И это падение словно бы поставило точку в его буйстве. Состояние у него было такое, что хотелось плакать, но слез не было.

Он полежал некоторое время, глядя на недвижимое черноту в тридцати метрах над головой — уши его все еще болели от звука который издала ледяная дубина при своем падении.

Потом он поднялся и побрел к темному озеру лежащему у окончания каменного лабиринта. Он подошел к берегу и коснулся рукой черной поверхности, при этом в голове его витали такие мысли: "Сотрется так сотрется! Надоело к черту все!" Без удивления он понял, что это густая дымка зловещие прикосновение которой он мог чувствовать рукой. Он хотел выдернуть руку, потянул ее и тут ощутил, что черная поверхность держит ее в своих объятиях, тогда он потянул сильнее и вытянув немного ладонь увидел, что она облеплена теперь этой вязкой тьмой. Словно маленькие холодные щупальца обвивали его руку.

Он вскрикнул, и не подумав, уперся ногой в эту черноту, словно во что-то твердое, естественно, его нога сразу же была обкручена холодными щупальцами.

В следующий миг его резко рвануло вниз, и Алеша, коротко вскрикнув, начал погружение — да, несмотря на то что поверхность не была жидкой, он не падал, а именно погружался.

Алеша забарахтался, словно тонущий, но только запутался в этой вязкой тьме еще больше, словно муха в паутине.

Он боялся вдохнуть эту черноту в себя, боялся, что она разорвет своим холодом его грудь — уж он тужился, тужился, но наконец не выдержал и вздохнул и одновременно с этим его ноги коснулись твердой поверхности.

Несмотря на то что тьма ощутимо леденила его горло, он теперь дышал часто ибо то, что он вдыхал в себя было до омерзения душно. Подобное можно испытать если плотно закутаться под одеялом и долго лежать так не давая доступа воздуха из вне, только под одеялом тепло, на дне же мертвого моря было холодно.

Алеша сделал несколько шагов, которые дались ему с немалым трудом так как тьма, словно болотная трясина, обволакивала его…

Он остановился в нерешительности ибо ничего-ничего не было видно, тьма стояла кромешная, беззвездная ночь показалась бы светлым днем по сравнению с этой тьмой. Вот он поднял руку и с трудом, преодолевая сопротивление вязкой тьмы, поднес ее к самым глазам, и ничего, ничего не увидел.

— Вот попал. — проговорил он и не услышал своего голоса. "-Что — неужели я теперь призрак?!" — мелькнула паническая мысль. И он заорал громко:

— Помогите!!!

Орал то он громко, но не услышал даже слабого шепота — чернота поглощала все звуки.

— Ничего не видно, как же выбраться то отсюда, — проговорил он вслух; выставил перед собой руку и нащупал гладкую стену, которая под прямым углом поднималась вверх. И он прижался к холодной поверхности черного камня…

Судороги сводили его тело, жалобный крик поднимался откуда-то из глубин груди, где медленно, но неукротимо рос ледяной ком.

Потом он развернулся лицом во тьму, спиной к ледяному склону и осел на корточки. Ничего он не видел, зато от душного воздуха (если конечно то, что он вдыхал, можно было назвать воздухом) у него разболелась голова и ослабли ноги.

Потом он застонал слабо, и вновь преодолевая сопротивление вязкой черноты, вновь поднялся и протянул руки куда-то вверх:

— Чунг!!! — этот крик был поглощен, и вновь он набрал в горло холодной тьмы, собираясь закричать, но эта вязкая трясина залилась ему в рот и обвила своим ледяным дыханьем горло. Алеша закашлялся и сквозь кашель смог прохрипеть:

— Оля…

Тут он почувствовал, что кто-то во тьме взял его замерзшие руки и теперь нежно греет их своим дыханьем… Алеша смог улыбнуться, когда увидел, что тьма стремительно рассеивается.

И вот он уже видит свои руки, они не во тьме — о нет, теперь они покоятся в ручках Ольги. Она поднесла их к своим губам и усиленно теперь дула.

Увидев, что Алеша очнулся она слабо, измученно улыбнулась и молвила:

— Ты то убежал — во тьме я за тобой не поспела, об какой-то корень споткнулась, лежу плачу… а тут Жар вернулся, меня за собой повёл, я то и обрадовалась, поняла, что он меня к тебе выведет, так оно и оказалось. Нашла я тебя здесь — белый ты весь лежал, инеем покрытый, только лоб у тебя весь расцарапанный был, в крови… Я рану твою уже завязала…

А ведь наступило уже утро и кошмарная ночь осталась позади. Они сидели где-то на дне большого оврага, над которым нависали пушистые ветви древних елей, в разрывах меж которыми белело небо.

Вокруг лежали плотные тени, но все же, после кромешного мрака в который был погружен незадолго до того Алеша, эти тени показались ему необычайно яркими, а еще была Ольга…

Вот появился Жар, он лизнул Алешу в нос и завилял хвостом, зовя хозяина за собой.

— Что ж, пойдем. — молвил юноша. — Помоги мне! — он оперся на Ольгино плечо и приподнялся, голова его закружилась а в глазах побелело — мириады снежинок кружили пред ним.

— А завтрак, — начала было Ольга и осеклась.

— Что же? — борясь со слабостью прошептал Алеша.

— Ты извини меня… в общем я забыла его там, у ели… — произнеся это Ольга потупилась, ожидая Алешиного гнева, однако Алеша и не думал гневаться, он сам смутился и проговорил:

— Что ж ты себя винишь? Я мешок должен был взять… его то там, наверное, снегом занесло, ну я сам словно в бреду….

Тут же Алеша подозвал пса:

— Эй, Жар! Ты умный, да, почти как человек, разве что только разговаривать не умеешь, так вот слушай: выведи нас из леса, но только не к деревне…

Пес несколько раз утвердительно вильнул хвостом.

Алеша улыбнулся и провел рукой по мохнатой голове:

— Вот молодец, все понимаешь! Так веди нас к Янтарному тракту.

Жар вздохнул почти что по человечески, и оглядевшись, выбрал направление и пошел по дну оврага.

Алеша с наслаждением созерцал мир, ибо, после тьмы в которой он побывал, каждая форма, каждый лучик и каждая тень радовали его.

На дне оврага где они шли снег не был глубок и ребята чувствовали под ногами скользкий лед который, словно панцирь, покрывал небольшую речушку.

— Так. — остановился вдруг Алёша. — Мы должны вернуться…

И уже взбираясь по склону оврага добавил одно только имя: «Дубрав» — этого было достаточно и Оля так разволновалась, что даже заплакала:

— …Как же я могла забыть… Что ж это…