Ярослав отступил на два шага, где едва не был сбит пронёсшимся всадником. С этого расстояния он с жадностью всматривался в лицо Ольги, которая первая поднесла раковину к уху — видя, как озарилось её лицо, мальчик прямо-таки подпрыгнул от восторга:

— Слышите?! Слышите?!.. Понимаете теперь, да?!..

Алёша тоже приложил раковину к уху, услышал загадочно-спокойный, глубокий и древний шёпот морских валов и тоже улыбнулся, кивнул.

— Ну вот, ну вот… — сиял глазами Ярослав. — …А я вам дарю её! Да — теперь эта раковина ваша, ведь я скоро увижу само море…

— Спасибо но… — Алёша протянул было раковину обратно, но Ярослав отскочил на другую сторону тракта и запустил оттуда снежок — попал в Ольгу, кричал. — Давайте в снежки поиграем! А?! День то какой!..

Он запустил ещё один снежок, и он, перелетев через тракт, словно комета оставил за собою медленно таящий след — вуаль. Вуаль эта, мерцая и переливаясь неисчислимыми цветами, медленно оседала вниз, и вот промчались, разбрызгали её в сторону какие-то сани. Ярослав слепил ещё один снежок — снова запустил, на этот раз попал в Алёшу:

— Ну, что же вы?!..

— Ярослав. — ласково, как брату своему сказала Оля. — Я тоже ведь люблю в снежки играть; только вот мы давно не кушали — подкрепиться сначала, а потом обязательно поиграем…

Скорым шагом направились они в сторону Дубграда, и почему-то верили, что, как только пройдут стены, так сразу и пропитание получат.

Ярослав рассказывал:

— Вы что же — думаете я без еды из дома ушёл?! Нет-нет — вчера по вечеру, как в горнице болтали, ваше бегство обсуждали, я целый мешок набрал, и уж не буду рассказывать, что я туда уложил…

— Да уж — лучше не рассказывай. — подтвердил Алёша.

Ярослав сразу перешел на то, как притащил с огорода чучело и уложил в свою кровать (знал, что мать иногда заходит в комнату, проверяет, как дети спят).

— …Ну а потом, в самую темень ночную через околицу незаметно, и по дороге к тракту побёг. Вы ведь знаете — в лесу стая громадная… Большая то часть стаи где-то в лесных глубинах выла, но пятеро разведчиков на меня вылетели. Вот тут то и пригодился мой мешок — хорошо, что полон был, а то бы уже с вами не разговаривал!.. До тракта то уже не далеко было, вот я и смекнул, как волков отвлечь — сам со всех сил бежать припустил, и на бегу мешок развязываю. Чую — уже настигают. А я как раз курицу достал — да швырнул за плечо; уж и не оборачиваюсь, но чую — сцепились там из-за курицы. Дальше бегу — снова настигают — снова курицу кидаю — курицы кончились хлеба стал кидать — крынку с молоком — картошку жареную — глядь — пустой уже мешок — тут и тракт уже виден. Ну, я мешок за спину, и прямо под какие-то сани бросился… "Тпру!" — кричит ямщик. "Ты куда ж такой?!" — тут увидел волков и давай их кнутом щёлкать, они как завыли, хвосты поджали и обратно в лес дёру дали. Ну тут из саней выходит важный такой боярин и говорит: "Этот мальчишка наверняка от родителей убёг! Ну к держите его — в дом ко мне отвезём, там и разберёмся". Как я тут испугался — дёру дал — (не в лес, а в поле конечно бежал) — потом я среди сугробов укрылся, и до самого рассвета там пролежал, звёзды считал. Как рассвело так выбрался — ну, вот мы и повстречались…

Они прошли треть расстояния от того места, где встретились, до Дубграда, и тут Ярослав, в порыве охватившего его светлого чувства резко крутанулся, да тут и обмер, схватил Алёшу и Олю за руки, и уже совсем другим — напряжённым, сдавленным голосом проговорил:

— Карета несётся — видите?.. — он кивнул на приближающуюся карету запряженную парой гнедых скакунов.

Ребята безмолвно кивнули, но Ярослав и не заметил этого — он смертно побледнел, и весь дрожал:

— Ну а за каретой сани — видите?

— Да. Ишь несутся. — подтвердил Алёша.

— Так вот — это наши сани. Мой отец ими правит! Увидит сейчас! — Так… так… — Ярослав из всех сил глазами вцеплялся в подъезжающую карету. — …Видите — сбоку, у двери уступчик должен быть и поручни, на уступчик то и прыгайте…

— Быстро несёт. — выдохнул Алёша. — Не сорваться бы…

Карета уже была в нескольких шагах — вот промелькнули, храпящие вороные кони — в это мгновенье Алёша взял Олю за одну руку; Ярослав — за другую, вот прыжок — не промахнулись, вцепились в поручни. Вот уже встали на подножку, возле дверцы.

— Только бы не заметили. Только бы не останавливали… — молитвенно шептал Ярослав.

Карета неслась дальше, но откуда-то сзади донёсся окрик отца Ярослава — он их заметил — кричал громко, но слова сносились встречными потоками воздуха, и потому почти невозможно было их разобрать.

Жар припустил сзади, летел безмолвной, огненной стрелой, не отставал от хозяев…

Тут украшенная узором диковинных птиц занавеска на окошечке отодвинулась, и за стеклом показалось личико девочки лет пяти. Появление за стеклом нашей троицы очень девочку развеселило, и она принялась махать им ладошкой, и что-то говорить, только из-за толстого стекла не было слышно ни одного слова. Тут на плечико девочки взбежал совсем маленький, волосатый человечек с хвостом, и скорчил забавную рожицу (только потом ребята узнали, что это никакой не человечек, а мартышка). Вот из каретного таинственного полумрака выступило лицо молодой, обворожительной дамы облачённой так диковинно, что сразу ясным становилось, что она гостья из заморских стран. Дама решила, что — это просто баловники и карету не стала останавливать, думала, что перед городскими воротами, испугавшись грозной стражи, «баловники» сами соскочат. Они только погрозила им обведённым изумрудным перстнем пальчиком, молвила что-то девочке, и завесила окошко.

Меж тем, возница всё-таки услышал окрики отца Ярослава, выгнулся, оглянулся, но так как он был заморским возницей, то не понимал ни слова, и решил, что этот мужик предлагает ему померится в скорости, и согласно кивнул. Взмахнул вожжами, ещё-ещё — закричал уже знакомое нам "Элло!", "Элло!" — и кони сорвались галопом — выкладывались полностью…

Минут через пять стали появляться деревянные домишки окраин Дубграда, вскоре появились и каменные.

— Это еще что! — выкрикнул Ярослав, который вновь сиял, так как был уверен, что теперь-то его никто не догонит. — …Вот в Орел-граде, говорят, столько народа, что по сравнению с ним этот Дубград, что наша деревня!

Дорога шла под значительным уклоном вверх, на вершину большого холма на котором и был возведен Дубград. Постепенно число каменных двух-, а то и трехэтажных домов возрастало. От большой дороги, по которой мчалась карета, отходили маленькие улочки да переулочки, пестрели на стенах орнаменты дивных трав цветов да птиц, кой-откуда слышалась музыка: кто-то играл на гуслях и зычный бас подпевал какую-то песню.

— А вон государевы солдаты, — Ярослав указал рукой на троих бравых молодцев облаченных в красные кафтаны, да в меховые высокие шапки. На боку каждого из этих краснощеких молодцов была пристроена длинная сабля, одетая в черные ножны, черные, вычищенные до блеска сапожки, блистали под ярким солнцем, и вообще вся их одежда выражала собой аккуратность; ни единая грязинка не портила их…

Иноземный возница так увлёкся гонкой, что даже и забыл, что у ворот требуется усмирить коней (вот если бы он был государевым гонцом, так мог бы летать без всякого препятствия) — он часто перегибался, видел, что сани не отстают, и это сильно отдавалось на его самолюбии — ведь он был потомственный возница, да и в конных гонках не раз победу одерживал — не хватало ещё, чтобы его обошёл какой-то мужик. Городские ворота воображались ему финишной чертой, и на последних метрах, не слыша окриков солдат, он даже усы свои чернейшие прикусил, а по бледному его лицу катились капли пота. Вот карета пролетела под створками ворот. Тут возница закричал победно, и тут же резко натянул вожжи — иначе не миновать бы ему столкновения с лениво ползущим, волами запряженным возом, в котором на соляных мешках восседал некий мужик, и напевал весёлую песнь.

Следом подлетела повозка, и закричал отец Ярослава — ребята спрыгнули на мостовую, и бросились в переулок, позади несся Жар — из груди пса вырывались белые клубы…