Ящерка видела, как его мысли несутся легкой рысью далеко впереди ее размышлений, как Слоник играет идеями, превращает их то в одно, то в другое, как когда-то превратил камешек в мотылька. Ящерка не могла станцевать вместе с ним этот танец, не могла играть вместе с ним в эти игры, и поэтому была лишь восторженным зрителем.

— Ты могла бы отправиться на остров Рок, — возвестил Слоник, чьи глаза сияли от возбуждения, озорства, детской смелости. Поскольку ответом ему было недоверчивое молчание, Слоник повторил, — Ты могла бы. У тебя — храбрость, воля и сердце мужчины. Ты могла бы войти в Великий Дом. Я уверен.

— И что мне там делать?

— Что и прочим. Жила бы одна в каменной келье и училась, как стать очень мудрой! Может быть, это не совсем то, о чем ты мечтала, но этому тебя тоже научат.

— Я не могу. Они все узнают. Я не смогу даже войти внутрь, там привратник, ты говорил. Я не знаю нужного слова…

— Да, пароль. Но я мог бы тебя научить.

— Правда, мог бы? Это можно?

— А мне наплевать на запреты, — сказал Слоник с хмурой миной; Ящерке не приходилось видеть его таким. — Архимаг сам говорил: правила созданы для того, чтобы их нарушать. Несправедливость пишет законы, смелость их нарушает. У меня хватит смелости, если хватит у тебя!

Ящерка лишь разглядывала его. Говорить она не могла. Потом встала и вышла наружу, спустилась с холма по тропинке. Одна из собак, любимица, крупная, тяжелоголовая и уродливая гончая, увязалась за ней. Ящерка остановилась на обрыве над родником, в котором десять лет назад Роза отыскала ей имя. Собака уселась рядом и стала смотреть хозяйке в лицо. В голове у Ящерки было пусто, ни одной мысли, лишь вертелись все время слова «я могла бы поехать на остров Рок и выяснить там, кто же я…»

Она посмотрела на запад: тростники и ракитник, а дальше — холмы. И небо, прозрачное до пустоты. Ящерка замерла, и душа ее улетела, казалось, на небо, и она лишилась души.

Она услышала шорох, мягкий топот копыт вороной лошадки. Тогда Ящерка вновь стала сама собой, и окликнула Слоника, и побежала навстречу ему.

— Я поеду, — сказала она.

В планы Слоника не входило подобное путешествие, не собирался он уезжать, тем более на Рок, но затея была столь безумна, что захватила его сильнее, чем ему того хотелось. Перспектива долгой, серой зимы на Западном Окоеме угнетала и камнем ложилась на сердце. Здесь его ничего не держало, лишь девчонка по имени Ящерка, о которой он только и думал. Его поражала невинная, невероятная сила ее, и он делал то, что хотела она, потому что когда-нибудь она сделает то, что захочется уже ему, и игра, он считал, стоит свеч. Если Ящерка убежит вместе с ним, то игра уже оправдает себя, это будет его победа. Если же, шутки ради, ей все же удастся пробраться в Школу на Роке… что ж, шансов мало, но он будет рад щелкнуть по носу Мастеров и их лизоблюдов. А если вообще все получится, если он действительно сможет провести женщину через дверь — пусть на мгновенье — как сладка будет месть!

Деньги были проблемой. Девчонка, конечно же, вообразила, будто он — величайший из магов — щелкнет пальцами, и они поплывут по волнам на магической лодке, подгоняемые наколдованным ветром. Но когда Слоник сообщил, что им следует оплатить переезд через море, Ящерка просто сказала:

— У меня есть сырные деньги.

Он ценил ее грубоватую и простую манеру решать все вопросы. Иногда Ящерка просто пугала его, и он негодовал. В его грезах она никогда не поддавалась ему, это он уступал ее яростной, разрушительной нежности, утопал в обжигающих страстных объятиях. В этих снах она была существом, стоявшим выше всякого понимания и разумения, а он был ничем и никем. Он пробуждался от снов, пристыженный и потрясенный. При свете дня, когда он смотрел на ее крупные руки, когда слышал ее деревенскую речь, он вновь возносился над неотесанной простушкой. Ему лишь хотелось, чтобы среди его друзей и подружек на Хавноре нашелся хотя бы один, который сумел бы так просто отдать «сырные деньги», деньги, заработанные на продаже сыра…

— У меня есть сырные деньги, — повторил Слоник, когда возвращался на Западный Окоем верхом, и рассмеялся. — Действительно есть.

Вороная лошадка дернула ухом.

Слоник сказал Грабу, что получил послание от учителя, что должен как можно скорее уехать, что, конечно, обязан молчать о цели поездки, но вернется он скоро, через месяц, две недели туда, две — обратно, сев еще не начнется, а он будет здесь. И он намерен просить Хозяина Граба выдать деньги вперед для оплаты отдельной каюты на корабле и пропитание, ибо магу с острова Рок не пристало пользоваться обстоятельством, что он может заставить людей повиноваться себе, нет, он должен платить, как обычные люди. Граб согласился и выдал Слонику кошелек. Это были первые настоящие деньги, что Слоник подержал в руках за этот год — десять пластинок слоновой кости, на одной стороне была вырезана фигурка Выдры из Шелиета, с другой — Руна мира как знак Короля Лебаннена.

— Привет, тезки, — сказал Слоник этим пластинкам, как только остался с ними наедине. — Рад вас видеть. Вы и сырные деньги неплохо сложитесь.

При Ящерке он не стал распространяться о планах, в основном потому, что он их не строил, полагаясь скорей на удачу и собственный ум — они его редко когда подводили. Да и Ящерка задала лишь пару вопросов. Первый:

— Пока мы не ступим на остров Рок, я все время буду мужчиной?

— Да, — кивнул Слоник, — но пока я не буду накладывать чар подобия, ты просто переоденешься.

— А я думала, чары Изменения…

— Это было бы не слишком мудро, — ответил он, неплохо имитируя выразительную торжественность речи Мастера Перемен. — Разумеется, коли придет необходимость, я применю эти чары. Но тебе надо знать, что маги лишь изредка прибегают к столь мощным чарам. На то есть причина.

— Равновесие, — откликнулась Ящерка, привычно воспринимая его слова самым простым и незатейливым образом.

— И еще потому, может быть, что заклятия уже не имеют той силы, что имели когда-то, — сказал он. Слоник сам не понимал, зачем ему так было нужно ослабить ее веру в магию; может быть, потому что любая брешь в ее силе, в ее целостности, для него оборачивалась выгодой. Он начал с того, что решил затащить девчонку в постель, уж в эту игру он играть обожал. Игра превратилась в соревнование, этого он не ожидал, но остановиться уже не мог. И тогда он решил: не выиграть у Ящерки, но победить. Он не мог отдать ей победу. Он обязан был доказать и ей, и себе самому, что в его снах не было ни малейшего смысла.

Однажды ему стало так невтерпеж, что он сотворил заклинание, колдовское заклятье влечения, к которому относился с презрением, но не брезговал пользоваться при случае. Потому что знал, насколько оно действенно. Он положил на Ящерку чары, когда та чинила подойник. Результат превзошел ожидания и сильно отличался от того, что Слоник получал на Хавноре и Твиле. Ящерка погрузилась в молчание. Она перестала расспрашивать о Роке и не отвечала, когда к ней обращались. Когда Слоник осторожно взял ее за руку, она так ударила его по голове, что там все помутилось. Потом встала и зашагала прочь так и не вымолвив ни словечка, а уродливая собака, любимица, потрусила следом за ней. На пороге собака оглянулась на Слоника и оскалила зубы.

Ящерка пошла по дорожке к старому дому. Когда в ушах перестало звенеть, Слоник прокрался за ней, надеясь, что чары сработали, и происходящее — лишь неуклюжая попытка пригласить его в спальню. У самого дома он услышал, как бьется посуда. Потом из дверей выбежал сам Хозяин, пьяный, испуганный и смущенный, а следом раздался громкий и хриплый крик Ящерки:

— Прочь отсюда, вонючий предатель! Пьяная рожа! Гнилой потаскун!

— Она отобрала у меня мою кружку, — сказал Хозяин Ириа незнакомцу, хныча словно щенок, в то время как собака прыгала вокруг них. — И разбила ее!

Слоник убрался восвояси. Дня два он не показывался на холме, а на третий — в качестве эксперимента — проехал мимо Старого Ириа. Ящерка выскочила навстречу.