Я уверен, что будь он крыт черепицей или железом, ни за что бы не выдержал. Громадные градины разбили бы вдребезги черепицу и пробили бы железо, как бумагу. Со мной был подобный случай в Натале, когда убило градом мою лучшую лошадь. Но все-таки тот град мне теперь показался легкими снежинками по сравнению с этим.

Град продолжался не более двадцати минут, из которых десять были ужасными.

Потом все утихло; небо совершенно прояснилось, и взошла полная луна. Мы снова вышли на крышу.

Она на несколько дюймов была покрыта осколками льда, все кругом, насколько мог видеть глаз, скрылось под пеленой глубокою снега.

Вскоре стало снова тепло, и снег с градом начали быстро таять, образуя потоки бегущей воды.

Мы видели мечущихся лошадей, вырвавшихся из своих разрушенных бурей конюшен, находившихся в конце рыночной площади. Повсюду валялись тела убитых и раненых необыкновенным градом и сорванными бурей крышами домов.

Когда буря начиналась, на площади было около двух тысяч человек, собравшихся смотреть на жертвоприношение.

– Дитя мало, но сила его вешка! – торжественно сказал Марут. – Взгляни, вот его первое проклятие!

Я посмотрел на него, но не стал спорить, так как он был глубоко убежден, что этот необыкновенный град и буря были посланы его Дитятей.

Я не понимал только, как он мог верить во все это. Потом я припомнил, что подобное наказание постигло древних египтян в период их расцвета за то, что они не дали «народу уйти». Конечно, эти черные кенда были хуже, чем египтяне; и конечно, они нас не отпустят. Поэтому я перестал удивляться фантазиям Марута.

Только на следующее утро мы могли судить о размерах несчастья, выпавшего на долю черных кенда.

От их жатвы, обещавшей быть богатой, не оставалось и следа.

Леса приняли настоящий зимний вид. На деревьях, протягивавших к небу свои оголенные ветви, не осталось ни одного листика. Огромное бедствие обрушилось на страну черных кенда.

В это утро нам не принесли завтрака, вероятно, потому, что некому было его принести. Но у нас еще оставалось много разной еды. Мы поели и отправились посмотреть хижину, где жили наши белые кенда. Она была совершенно пуста: последний ее обитатель исчез, подобно своим товарищам.

– Они убили их! – сказал я Маруту.

– Нет, – ответил он, – их принесли в жертву Джане. То, что мы видели вчера на рыночной площади, было обрядом жертвоприношения. Теперь настал наш черед, Макумацан!

В бессильной ярости вернулся я с Марутом в дом.

В это время обломки тростниковых ворот распахнулись, и в них показался король Симба в сопровождении жреца с простреленной ногой на костылях и остальной свиты, большинство из которой было ранено вчерашним градом.

В порыве охватившего меня гнева я забыл, что скрывал от черных кенда знание их языка.

– Где наши слуги, убийцы? – закричал я, потрясая кулаками. – Вы принесли их в жертву вашему дьявольскому богу? Если так, то радуйтесь! Куда делась ваша жатва? Чем вы будете жить в эту зиму?

При этих словах уныние охватило всех; перед их глазами уже стоял призрак наступающего голода.

– Зачем вы держите нас здесь? – продолжал я. – Или вы хотите еще худшего? Зачем вы теперь пришли сюда?

– Мы пришли посмотреть, вернул ли ты, белый человек, жизнь нашему жрецу, которого убил своим колдовством, – мрачно ответил Симба.

– Смотри, – сказал я, сбрасывая с мертвеца наброшенную мной накануне циновку, – смотри и будь уверен, что если ты не выпустишь нас, то прежде чем родится новая луна, все вы будете такими. Вот какую жизнь мы возвращаем злым людям, подобным тебе!

Ужас охватил наших посетителей.

– Господин, – сказал Симба, обращаясь ко мне с необыкновенным уважением, – твои чары слишком сильны для нас. Великое несчастье обрушилось на нашу землю. Сотни людей убиты ледяными камнями, вызванными тобой. Наша жатва истреблена. Со всех концов нашей земли приходят вести, что почти все овцы и козы погибли. Скоро мы должны будем умереть от голода.

– Вы заслужили голодную смерть, – ответил я, – теперь дадите вы нам уйти?

Симба нерешительно посмотрел на меня и начал шептаться с хромоногим жрецом. Я не уловил ни слова из их совещания.

Хромоногий жрец подошел к нам без своей уродливой маски, но его типично негритянское лицо показалось мне еще отвратительнее. Видно было, что это хитрый, жестокий, способный на все человек.

Я чувствовал, что свою неприязнь к нам он внушает и своему повелителю.

Наконец Симба снова обратился ко мне.

– Мы хотели, господин, удержать тебя и жреца Дитяти заложниками белых кенда, которые всегда были нашими злыми врагами и причинили нам много незаслуженного зла, хотя мы свято хранили договоры, заключенные нашими дедами. Однако твои чары слишком сильны для нас. Сегодня на закате солнца мы отведем вас на дорогу, ведущую к броду реки Тавы, которая отделяет нашу землю от земли белых кенда. Вы можете идти, куда хотите. Мы не желаем больше видеть ваши зловещие лица.

При этих словах мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости, которая, однако, была преждевременной.

– Вечером! Почему не сейчас? – воскликнул я. – В темноте будет трудно переходить через незнакомую реку.

– Она неглубока, господин, и брод найти не трудно. Кроме того, отправившись сейчас, вы придете к реке, когда будет уже темно, а выйдя на закате солнца, вы к утру достигнете брода. Наконец, мы не можем проводить вас туда, пока не похороним мертвых.

После этого Симба повернулся и, прежде чем я успел что-либо возразить, ушел в сопровождении остальных. В воротах хромоногий жрец обернулся на костылях и что-то прошептал своими толстыми, отвислыми губами; по всей вероятности, это было проклятие.

– Теперь мы будем свободны! – весело сказал я Маруту, когда все черные кенда ушли.

– Да, господин, – ответил он, – но где они намереваются дать нам свободу! Демон Джана живет в лесу на болотистых берегах реки Тавы и, говорят, неистовствует как раз по ночам.

Я ничего не возразил, но подумал, что таинственный слон может оказаться далеко, а алтарь для жертвоприношений находится слишком близко.

Час за часом я следил за солнцем, пока оно не начало скрываться за горизонтом. Как раз в это время у ворот показался Симба в сопровождении двадцати вооруженных всадников, один из которых вел две лошади для нас.

Закончив сборы, заключавшиеся в том, что Марут прятал пишу в складки своей одежды, мы вышли из проклятого дома, сели на лошадей и, окруженные конвоем, выехали на рыночную площадь, где стоял каменный жертвенник с торчавшими из пепла костями.

Потом мы поехали северной улицей города.

У дверей домов стояли их обитатели, вышедшие посмотреть на наш отъезд.

Ненависть читалась на их лицах; они сжимали кулаки и тихо шептали нам вслед проклятия.

И неудивительно! Все они были вконец разорены; впереди их ждал голод. Они были убеждены, что мы – белый маг и пророк враждебного им Дитяти – навлекли на них все эти бедствия.

Думаю, если бы не стража, они разорвали бы нас на куски.

При виде побитых градом полей и садов у меня сердце сжалось от жалости к их владельцам.

Проехав несколько миль через опустошенные поля, мы въехали в лес. Здесь было так темно, что удивительно, как наши проводники находили дорогу.

В этой темноте ужас охватил меня. Я подумал, что нас привели сюда для того, чтобы предательски убить. Каждую минуту я ожидал удара ножом в спину и уже собрался было дать шпоры лошади и попробовать бежать, но оставил эту мысль, так как меня со всех сторон окружал конвой, и кроме того, нехорошо было покидать Марута. Делать было нечего; оставалось ждать, чем все это кончится.

Наконец мы выехали из леса. Уже взошла луна, и при свете ее мы увидели, что находимся в болотистой местности с растущими кое-где деревьями. Здесь наш конвой остановился.

– Слезайте с лошадей и идите своим путем, злые люди, – угрюмо сказал Симба, – дальше мы не поедем с вами. Идите по тропинке, она приведет вас к озеру. Перейдя через озеро, вы к утру достигнете реки, за которой живут ваши друзья. Но помните, эту дорогу охраняет некто, с кем опасно встречаться.