1

Вот уже три года как Конон служил в одном из приграничных гарнизонов Фракии. Унылые солдатские будни иногда скрашивались мимолетными стычками с небольшими отрядами болгар, ходившими через горные балканские проходы для грабежа фракийских селений. Конон, как и прочие офицеры, содержал свое собственное подворье для прокормления, так как жалованье за службу частенько задерживали. Казна войскового хартулярия[52] почти всегда была пуста. Постоянные нестроения в столице и частые дворцовые перевороты не способствовали поднятию воинского духа в отдаленных гарнизонах. Так что когда дошли слухи, что к границам Фракии движется болгарская орда во главе с Юстинианом, комит[53] Сергий решил не испытывать судьбу, а увести своих солдат в горы.

Конона это известие радостно взволновало, потому что он сразу же воспринял его как знак своей счастливой фортуны. Пророчество иудеев глубоко запало в душу честолюбивого исаврийца и не давало ему покоя все эти годы. Для него уже было не важно, действительно ли те иудеи обладали даром предвидения или они просто решили его разыграть. Главным стало то, что он сам поверил в свои возможности, в свой особый дар. Теперь он понял, что настал его час, и у него в голове сразу же родился смелый и отчаянный план.

Вместе с гарнизоном в горы перегоняли весь скот. Подобно другим соседям, пастухи Конона приготовились гнать его отару и ожидали распоряжения господина, удивляясь тому, что он медлит. Но еще более они были удивлены, когда Конон им заявил, что они погонят овец к северу, навстречу болгарской орде.

— Господин, — пролепетали в недоумении пастухи, — ведь там же идут язычники, они порежут ваших овец себе в пищу, а заодно и нас для своей забавы. Туда нельзя идти, надо в горы.

— Вы неразумные, тупые крестьяне, я лучше вас знаю, куда надо идти. Моя жизнь и мои овцы принадлежат моему господину, василевсу всех ромеев Юстиниану. Я иду к нему, а если вы боитесь, то пошли вон отсюда, несчастные плебеи, я сам погоню овец.

2

Тирвелий с Юстинианом сидели в шатре за трапезой, когда вошел один из приближенных беков хана и доложил, что передовой отряд болгар захватил ромейского офицера, который утверждает, что шел к Юстиниану. Хан вопросительно посмотрел на своего сотрапезника: что, мол, с ним делать?

— Я хотел бы видеть этого человека, — сказал Юстиниан.

Вскоре в шатер ввели молодого, статного воина. Золотисто-русая грива пышных волос, спускаясь до плеч, обрамляла мужественное лицо. Ум, светившийся в спокойном, уверенном взгляде офицера, сразу же расположил Юстиниана к незнакомцу.

Конон с достоинством опустился перед Юстинианом на колени и торжественно произнес:

— О, великий император ромеев, божественный Юстиниан. Я, Конон, сын стратиота[54] Лонга Исаврийца по прозвищу Лев, пришел к тебе, дабы предложить свой меч и свою жизнь. Также я пригнал в дар твоему войску пятьсот овец. Это все, что я имею. Но пусть и этот малый дар, подобно лепте евангельской вдовицы, послужит на благо твоего царства.

— Встань, Лев Исавриец, я принимаю службу твою.

При этих словах Юстиниан приблизился к Koнону и обошел его кругом, любуясь статностью воина.

— В каком чине ты служил, Лев Исавриец?

— Я лохаг[55] Андрианопольской турмы[56].

— За свой смелый поступок ты достоин большего. Отныне, Лев, ты жалуешься чином спафария[57].

Всего ожидал Конон, но сразу получить такой высокий сан он не предполагал даже в самых честолюбивых мечтах.

В этот же день, стоя перед Евангелием и крестом на коленях, он дрожащим от волнения голосом читал слова присяги: «Я клянусь... что буду для нашего правителя и императора, могущественного и святого Юстиниана, верным слугой в течение всей моей жизни, верным не только на словах, но и в делах, которые совершают добрые слуги для своих хозяев... Я друг его друзей и враг его врагов...»

3

Апсимар в бессильном бешенстве метался по дворцовым покоям. То вызывал к себе магистра оффиций[58] Панкратия, требуя лично организовать оборону вместе с префектом города, то вдруг накидывался на магистра милитиум Востока[59] Корнилия, приказывая немедленно перебросить в столицу все тагмы[60], находящиеся на территории фемы Опсикия. Патриций Корнилий как мог успокаивал императора, уверяя, что конное войско болгар без стенобитных машин и других осадных орудий не страшно для крепких стен города. Но императора это не успокаивало. Его потрясла внезапность нападения Юстиниана. Только за сутки до осады он сумел узнать о приближении болгарской орды. Весь день прошел в лихорадочной подготовке города к осаде. Когда же спустились сумерки, гарнизон Харисийских врат мог наблюдать, как по дороге, ведущей к фракийскому городу Адрианополю, нескончаемым потоком движется конная лава, растекаясь вдоль северо-западных стен Константинополя. А вскоре погруженная в ночную тьму холмистая долина осветилась сотнями костров. Кочевники готовили себе ужин. Во многих котлах варилась баранина из отары лохага Конона, ныне спафария Льва Исаврийца, восседавшего за трапезой вместе с подвижниками Юстиниана. Протоспафарий Стефан, покровительственно похлопывая Исаврийца по плечу, говорил:

— Теперь, Лев, держи покрепче свою фортуну. Если хорошо проявишь себя в этот раз, даю руку свою на отсечение, быть тебе патрицием и стратегом какой-нибудь фемы.

4

Утром Юстиниан со своей свитой в сопровождении Тирвелия с его беками проезжал вдоль стен города. К стенам он решил послать парламентера. На эту роль сразу же вызвался Лев. Но Юстиниан послал гражданского человека, протонотария Феофила, обладавшего дипломатическими способностями.

Феофил подскакал к воротам и прокричал:

— Благочестивый народ города святого Константина, я, протонотарий Феофил, привез вам благую весть о возвращении господина вашего, христолюбивого императора Юстиниана. Отныне вы не обязаны своей службой нечестивому Апсимару. Вам не будет поставлено в вину, что обманом и ложью враги государства и Церкви заставили служить вас узурпаторам божественной власти василевса. Пусть день этот станет днем ликования христиан, а для врагов Божьих пусть станет днем посрамления их нечестия.

В ответ на эту речь послышались насмешки и улюлюканье осажденных.

— Где это видано, чтобы безносый правил ромеями? Может быть, нынешние нотариусы знают законы еще меньше простого охлоса?

— Если у твоего господина нет носа, — кричал хохоча другой насмешник, — то у тебя, Феофил, по-моему, нет мозгов.

— Нет, у него есть мозги, — кричал под общий хохот третий, — но они у него еще жиже, чем сопли безносого Юстиниана.

— Передай своему безносому хозяину, что сопливые императоры нам не нужны! — Это уже кричали вслед дипломату, отъезжавшему от ворот с невозмутимым видом.

Юстиниан слышал глумливые выкрики и видел кривляние стоящих на стенах горожан. Холодная ярость заполнила его сердце. Насмешники, сами того не подозревая, попали в болевую точку. Из изуродованного носа Юстиниана постоянно текла слизь, доставляя ему большие неудобства. Еле сдерживая себя, он, пришпорив коня, поскакал к шатру.