Теперь же, наблюдая удрученное состояние своего сына, ей больше всего на свете хотелось как-то утешить его и подбодрить. Но впервые в жизни она не знала, как это сделать. Что ему сказать в свои последние минуты жизни?

— Сын мой, — заговорила мать слабым голосом, — мы с отцом всегда заботились о тебе, теперь твой долг позаботиться о нас. Предать христианскому погребению и молиться о упокоении наших душ. Помни, сынок, что ты в этом мире остаешься не один, я оставляю тебя на попечение Владычицы нашей Богородицы, пусть Она о тебе позаботится, как мать. Ты же будь Ее верным чадом. Бог да благословит тебя на добрую христианскую жизнь.

И материнская рука, хотя и с трудом, но приподнявшись от постели, перекрестила сына. Иоанн подхватил эту слабую, иссохшую от болезни руку и припал к ней губами, влажными от слез.

4

Со смертью матери у Иоанна словно вынули из души жизненное тепло, и душа захолодела в скорбном безразличии. На сороковой поминальный день к нему домой пришел архиепископ Дамаска Петр. Владыка сразу понял состояние Иоанна и после поминальной трапезы дождался ухода всех гостей, чтобы поговорить с младшим Мансуром наедине.

— Добрыми христианами были твои родители, пусть примет их Господь в Царство Небесное. А для нас, живых, еще много дел на грешной земле.

— А как быть тем, кому уже неинтересны земные дела? Если мои отец с матерью пребывают сейчас в том мире, который, без сомнения, лучше нашего, то что делать мне здесь, как не молить Бога, чтоб Он поскорее забрал мою душу туда, где нет ни болезней, ни печали? Мир для меня изменился, и все, что меня радовало когда-то, осталось только в прошлом.

— О, Иоанн, поверь мне, мир не изменился, изменился лишь ты сам. Безвозвратно ушла твоя беззаботная юность, полная радужных надежд. Теперь, оставшись без родителей, ты уже не юноша, а зрелый муж. Для тебя начинается время, когда все свои поступки ты должен сверять лишь с собственной совестью. Для тебя настало время сложных вопросов и еще более сложных ответов. У каждого человека в этой жизни своя дорога и свое предназначение, данное ему от Бога. И один Бог ведает, когда человеку надлежит закончить свой земной путь. Здесь, на земле, благо никогда не дается людям в чистом виде, к нему всегда присоединяется зло; успехам сопутствуют неудачи, удовольствиям огорчения, и, действительно, на земле невозможно в полной мере насладиться счастьем. Но если ты примешь и то и другое со смирением и любовью к Богу, то весь свой жизненный путь пройдешь достойно и, как созревший колос, упадешь в житницу Христову. Тебе дан от Бога талант, который ты должен возрастить, чтобы не уподобиться ленивому и лукавому рабу, о котором говорится в Евангелии. А сейчас, мой сын, ты еще не готов дать ответ о том, как ты распорядился талантом, данным тебе Богом. Неси крест своего служения со смирением и любовью, и тогда твои родители будут оправданы пред Богом за свои деяния на земле. Деяния же родителей — воспитать достойных детей. Кстати, я упомянул о таланте, данном тебе Богом; так вот, пришло время его использовать на благо Церкви. В городе Дарея живет прекрасный человек и мой друг, епископ этого города. Сейчас он уклонился к яковитам в их монофизитскую ересь. Надо бы его убедить оставить это пагубное заблуждение. Я ему хочу написать письмо по этому поводу, да ты сам знаешь, с диалектикой у меня слабовато. Вот если бы ты помог мне составить такое письмо, мы бы спасли не только душу этого человека, но и души многих его пасомых.

— Хорошо, — согласился Иоанн, — дай мне, преосвященный Петр, время, я все обдумаю и составлю письмо.

Работа, за которую сел на следующий день Иоанн, явилась для него хорошим лекарством. Чем дальше он вникал во все богословские христологические вопросы, тем становилось интереснее исследование. Вначале он хорошенько обдумал, как будет составлять письмо. Иоанн разобрал все ошибки в учении о троичности и христологии ересей: Ария, Евномия, Савелия, Нестория и Диоскора — и увидел, что все они сводятся к неправильному отождествлению природы и ипостаси. Отсюда он стал развивать всю диалектику несостоятельности монофизитства. Полемика письма увлекала его все больше и больше в глубину богословских вопросов. Он почувствовал необыкновенный прилив творческих сил. Продумав наконец все письмо, он взял пергамент и начал писать: «Есть у мудрецов такое мудрое изречение: "И добро не добро, когда не по-доброму делается". А о сынах еврейских божественный апостол свидетельствует, что ревность о Боге они имеют, но не по рассуждению, не в похвалу им, конечно, но с укоризной. Хороша ревность благочестия, но в сочетании с любовью, отвратителен порок, — но принимающий его в себя достоин сожаления. Ненавижу гнойник, но забочусь о пораженном члене...» От работы он смог оторваться уже далеко за полночь, и то по необходимости встать на молитву, которую неукоснительно творил среди ночи. Когда он встал на молитву, то почувствовал, что ему нет нужды возогревать ее сердечность, молитва сама зажглась в душе, как яркое пламя свечи.

Через два дня он передал письмо архиепископу Петру, который остался доволен письмом и благословил Иоанна продолжать заниматься богословскими сочинениями.

Но вскоре случилась еще одна беда. Неприязненное отношение халифа к дамасскому архиерею переросло в прямую вражду. В конце концов Аль-Валид обвинил архиепископа в том, что он учит народ против веры магометанской, и, отрезав ему язык, сослал архипастыря в одну из аравийских провинций. Иоанн сильно переживал из-за гонения на архиепископа Петра и уже хотел в знак протеста уйти от халифа со своего поста, но владыка сам его удержал, написав ему письмо из ссылки. Петр писал: «Возлюбленный во Христе сын мой Иоанн, то, что я терплю ради Христа, Господа нашего, доставляет мне неизреченную радость. В этом я вижу подражание мученикам, свидетельствовавшим свою веру язычникам в древние времена. Слава Богу, я здесь беспрепятственно совершаю службу Божию и в этом зрю для себя великую милость Господню. Даже то, что мне урезали язык, не мешает воздавать хвалу нашему Творцу. Тебя же прошу пребывать в памяти о твоем родителе, который был заступником пред халифами за род христианский. Тебе следует подражать этому доброму делу и не оставлять своего служения до поры. А когда будет эта пора, тебе Сам Бог укажет...»

5

Тем временем, разобравшись с неотложными государственными делами, Юстиниан тут же велел снарядить большой флот и послать его за своей любимой женой. Все были немало удивлены, что для такой в общем-то дипломатической миссии снаряжается флот, как для войны. У Юстиниана на этот счет были свои соображения: первое — это устрашить хазарского кагана, дабы не вздумал задерживать у себя свою сестру, а второе — оказать царскую почесть новой императрице. Но по пути на Кавказ неожиданно налетевшая буря потопила много кораблей флота вместе с людьми. Ибузир Джальбарс, узнав о потерях, хотя и перевел облегченно дух, но в письме к Юстиниану с нарочитой раздражительностью писал: «О несмышленый, не следовало ли тебе прислать за женой два или три корабля и не губить столько народа? Или ты думаешь, что берешь ее войной? Вот родился у тебя сын. Посылай и бери их». Весть о рождении сына так обрадовала Юстиниана, что он, уже опасаясь раздражать кагана, послал за Феодорой своего ближайшего сподвижника Феофилакта Салибана всего на двух кораблях. Тот благополучно исполнил свою миссию и доставил в Константинополь Феодору с сыном. Юстиниан на второй день их прибытия крестил сына с именем Тиверий. А в ближайший воскресный день торжественно венчал жену и сына на царство. При этом он объявил Тиверия своим со-правителем. В этом же году на монетах стали чеканить изображения Юстиниана и его сына.