Дорога к дому кажется мне невероятно долгой, одновременно с тем я не замечаю, как прохожу весь путь. Мне панически мало времени, чтобы подготовиться. И только спокойный призыв мужчины, возвращает меня в себя.

Нат, положа свою ладонь на мое плечо, уверенно кивает и взглядом показывает, что пора нажимать на звонок. Ноги трясутся буквально после пары ступенек, которые я преодолела медленно, словно сквозь густое желе. Руки нервно дрожат, а я потею.

Мы оба слышим, голос моего отца где-то за дверью и сердце мое сжимается от страха и радости. Как давно я не слышала его раскатистого баса.

– Давай, – почти шепотом произносит Палмер, поворачиваясь к двери.

Мой большой палец ложится на серую холодную кнопку звонка. Такой знакомый и родной свист скворца, что еще в моем детстве отец поставил вместо обычного, скучного звонка, раздается внутри дома.

Поджимаю губы, затаив дыхание, слыша чьи-то шаги за дверью.

Натан неожиданно хватает меня за руку, переплетая наши пальцы, и я немного успокаиваюсь, отвечая на его жест и сжимая мужскую ладонь так же сильно. Мгновение и я готова ко всему, что меня ждет.

Я знаю, что человек в доме смотрит сейчас в глазок. Стараюсь натянуть улыбку, но не выходит, вместо того я с замиранием сердца жду, когда светлая, лакированная дверь откроется. Страшно хочется увидеть маму.

– Том! – мамин голос встревожен. – Иди сюда! Том!

– Кейт, кто там?

Словно в замедленно съемке открывается входная дверь, и я глубоко вдыхаю воздух.

Родители так изменились. В каштановых волосах мамы, седины гораздо больше, чем я помню, сине-серые, как мои, глаза наполнены бескрайним удивлением и теплотой. Она сильно постарела. Морщинки и уставший вид с темными кругами под глазами делают её куда старше своих сорока семи. Отец стал совсем лысым, похудел и потерял свое милое пузико. Мы долго смотрим друг на друга, не веря, что все это происходит в реальности.

Наверное, родители впитывают мой образ, здоровый взгляд, розовые щеки, чистые волосы и полный надежды взгляд.

– Эйприл, – слабо говорит мама, все еще не понимая, снится это им или нет.

Переводит взгляд на Натана, потом на наши сцепленные руки. Наверное, я бы упала, если бы не его крепкая ладонь.

– Мама, пап, – я делаю пару глубоких вдохов, успокаивая сердце, – простите меня.

То, что я хотела сказать им так давно, наконец, слетает с моих губ и доходит до их ушей. В одних носках моя мама выпрыгивает на крыльцо и крепко сжимает меня в объятиях, расходясь рыданиями. Нат отпускает меня, давая возможность обнять мать в ответ. Гляжу через её плечо на отца, который тоже на грани. Его невероятно зеленые глаза блестят, а тонкие губы растягиваются в улыбке.

– Девочка моя, – она отстраняется и заглядывает в мое лицо, обхватывая его мягкими ладонями, которые пахнут её любимым лавандовым мылом. – Мы столько караулили тебя у квартиры, столько стучались, но…мы думали, что случилось плохое.

Мне совсем не хочется сдерживать подкатившие слезы.

– Прости нас, пожалуйста. Мы такие плохие родители, солнышко! Мы не должны были тебя оставлять. Где же ты была?

– Боюсь, – говорит Натан, напоминая всем, что он еще здесь, – это моя вина. Извините, ваша дочь была в моем доме.

– И что ты с ней делал? – отец грозно сдвигает брови, обрушивая бас на доктора Палмера.

– Э…

– Он помог мне, – говорю быстро, чтобы отец чего себе там не надумал, уж я его знаю. – Мам, пап…я слезла. Только благодаря Натану.

Молчание. Пораженное и скептичное. Я знаю ­– они не верят, но мой вид сбивает их с толку.

– Так, дамы, на улице не лето, простынете обе, – приходит в себя первым отец. – В дом. Эйприл, жду развернутого рассказа. Руки покажешь. – Мы, как в старые времена, безоговорочно слушаясь приказного тона отца, забегаем внутрь, и я с теплотой в душе вдыхаю родной аромат. – А ты куда?

– Но…

– Не думай отвертеться, парень, – беззлобно говорит отец и чуть ли не впихивает Натана в дом и захлопывает за ним двери. Том кладет руки на бока и серьезно на нас смотрит. – А теперь, я хочу узнать все.

*****

Я смотрю на темное беззвездное небо. Тучи идут низко и их неровные брюшки подсвечиваются яркими огнями ночного города в километре от того, где мы идем. Спокойствие – мое теперешнее состояние. Это был странный и одновременно самый лучший вечер за очень долгое время. Обратно Натан и я идем так же в тишине, думая каждый о чем-то своем. Я чувствую какую-то печаль, но не могу понять, откуда она исходит. Смотрю на доктора: его плечи опущены, сам он немного горбится, будто под каким-то тяжелым грузом.

– Твой отец веселый оказался, – говорит он ни к чему.

А я лишь улыбаюсь.

– Слушай, поздно уже. Ну, – он смотрит на наручные часы, – фактически уже ночь. Почему ты не приняла предложение переночевать дома?

Я вздыхаю, чувствуя небольшую неловкость. Лишь бы он только не начал смеяться.

– Эм, ну, как сказать, Нат. Мне страшно.

– Почему? – он удивлен.

– Спать еще где-то. Ну, ты понимаешь.

– Нет, – он останавливается в десятке метров от собственного дома и слегка недоуменно смотрит на меня сверху вниз.

Я повторяю за ним и мнусь, чувствуя себя идиоткой.

– Ну, ты дурак. Я о том, что боюсь уснуть где-то вне твоего дома. Мне кажется, что как только я утром открою глаза, все вернется обратно и мне вновь придется идти в «Приют», встречать ребят, и считать, что это нормально.

Натан обескуражено вскидывает брови и хмыкает, пряча руки в карманы.

– Что?

– Знаешь, – Нат задумчиво глядит себе под ноги, – когда мне выдалась ночная смена два дня назад, то меня посещали схожие мысли. Будто, когда я приду утром домой, то тебя не будет и либо, все пошло псу под задницу, либо на самом деле я весь отпуск провалялся в коме, а ты мне только приснилась. – Мужчина улыбается, словно сказал какую-то глупость и вновь смотрит на меня. – Можешь остаться, Эйприл. Мне так будет только спокойнее.

Прищуриваюсь:

– Натан Палмер, ты странный человек. Вот, вроде не похож на мать Терезу, но безвозмездно помогаешь людям.

– Людям я помогаю за деньги – у меня хорошая зарплата – в больнице, – пожимает плечами мужчина и продолжает свой путь, доставая на ходу ключи.

На улице достаточно прохладно и изо рта вырывается пар.

Не понимая, смотрю в спину доктору, оставаясь на месте.

– Не против чая в два часа ночи? – его улыбка выглядит заговорщицкой, когда он, вставляя ключ в замок двери, поворачивает голову ко мне.

От чего-то пить чай с Натаном на его небольшой кухне в поздний час хорошо. Не знаю, почему доктор Палмер не любит кофе – его попросту нет в доме. Нат всегда пьет чай, крепкий. Зеленый с жасмином или черный с бергамотом. Заваривает его в своем небольшом чайнике с нарисованными, крупными зелеными листьями на керамическом боку. Мне кажется, ему доставляет удовольствие разливать напиток по чашкам. А после сидит и медленно тянет его, не заедая чем-нибудь вкусным, как все обычно привыкли делать.

– Тебе ведь завтра на работу.

– Да.

– Но ночь…и чай.

И вновь он пожимает плечами, не собираясь ничего объяснять.

– Нат.

– М?

– Я была там.

– В «Приюте»? – он мгновенно вскидывается и удовольствие, что явно читалось на лице, тут же пропадает.

Киваю и тяжело вздыхаю.

– И, правда, хотелось зайти. Тянуло, но…я убежала. У меня получилось. Возвращаться туда теперь страшно, – опускаю голову, безразлично вглядываясь в кружку, наблюдая, как мелкие чаинки, попавшие в чашку, кружат в ней, медленно и грациозно опускаясь на дно. – Все жду, когда пройдет путаница в голове. Когда же желание станет столь незначительным, что можно будет его легко раздавить.

Теплые пальцы, совсем неожиданно, мягко хватают меня за подбородок, а легкое прикосновение губ Натана кажется таким простым и естественным, словно это не первый наш поцелуй. Так целуют только тех, кто уже очень давно рядом. Людей, что стали неотъемлемой частью жизни и какой-то привычкой. И, что немаловажно, я чувствую то же. Так же легко и спокойно отвечаю, без похоти, экстрима, а просто с теплотой, что чувствую, когда мы вот так сидим рядом и пьем дурацкий чай.