Чистота и простор – это расцвет медитации. Нет чистоты без пространства. Невинность не означает незрелости. Мы можем быть физически зрелыми, но то обширное пространство, которое приходит вместе с любовью, невозможно, если ум не освобождён от множества следов опыта. Именно эти шрамы опыта препятствуют чистоте. Освобождение ума от постоянного давления опыта есть медитация.

Как только садится солнце, приходит странное спокойствие и ощущение, что всё вокруг приходит к концу – хотя и автобусы, и такси, и шум продолжают существовать. Это чувство отстранённости как будто пронизывает всю вселенную. Вы, должно быть, тоже переживали его. Часто оно приходит совершенно неожиданно; кажется, что странное спокойствие и мир изливаются с небес и покрывают всю землю. Это – благословение, и красоту вечера оно делает безграничной. Сверкающая после дождя дорога, автомобили в ожидании хозяев и пустой парк будто составляют его часть; и смех проходящей мимо парочки никоим образом не нарушает мира этого вечера.

Обнажённые деревья со своими тонкими ветвями чернели на фоне неба; они ждали весны, и весна была уже совсем близко, за углом и торопилась на встречу с ними. Уже виднелась свежая трава; цвели фруктовые деревья. Местность медленно оживала; с вершины холма вы могли видеть город со множеством куполов; один из них был более надменным и высоким, чем прочие. Можно было видеть плоские верхушки сосен, и вечерний свет падал на облака. Казалось, весь горизонт заполнен этими облаками; гряда за грядой они скапливались вокруг холмов, принимая самые причудливые очертания, напоминавшие замки, которые никогда не строил человек. Среди них виднелись глубокие пропасти и громоздящиеся вершины. Все эти облака освещало тёмно-красное зарево, некоторые же из них казались охваченными огнём и освещёнными не солнцем, а внутренним сиянием.

Эти облака не создавали пространство; они пребывали в пространстве, простиравшемся, казалось, без конца и края, от вечности к вечности.

В ближнем кусте пел дрозд, и это было непреходящее блаженство.

Их было трое или четверо, и они привезли с собой жён – и все мы уселись на полу. В этом положении окна оказались очень высоко, чтобы видеть сад или стену напротив. Все они были профессионалами. Один сказал, что он учёный, второй назвался математиком, третий оказался инженером; это были специалисты, не выходившие за пределы своей специальности, – как выходит река из берегов после сильного дождя. Именно выход из берегов обогащает почву.

Инженер сказал: «Вы часто говорили о пространстве, и всем нам интересно узнать, что вы под ним подразумеваете. Мост перекрывает пространство между двумя берегами и между двумя холмами. Плотина создаёт пространство, заполняемое водой. Есть пространство между нами и расширяющейся вселенной. Есть пространство между вами и мной. Вы это имеете в виду?»

Остальные поддержали вопрос; должно быть, они говорили об этом, прежде чем прийти сюда. Один из них сказал: «Я мог бы поставить вопрос по-другому, более научно; но всё сводится более или менее к одному и тому же».

– Существует пространство, которое разделяет или ограничивает, и пространство, которое не имеет границ. Пространство между двумя людьми, в котором растёт зло, – это ограниченное пространство разделения; существует разделение между вами, каковы вы есть, и тем образом самого себя, который у вас имеется; есть разделение между вами и вашей женой; разделение между тем, что вы такое, и идеалом того, чем вы должны были бы быть; существует разделение между одним холмом и другим холмом. И существует также красота пространства, не ограниченного временем или линией.

Существует ли пространство между мыслью и мыслью? Между воспоминаниями? Между действиями? Или между мыслью и мыслью совсем нет никакого пространства? Между рассуждением и рассуждением? Между здоровьем и нездоровьем – причиной, становящейся следствием, и следствием, становящимся причиной?

Если бы между мыслями существовал бы разрыв, мысль всегда была бы новой, но поскольку никакого разрыва, никакого пространства нет, мысль всегда стара. Вы можете не осознавать непрерывность мысли; вы можете обнаружить её через неделю после того, как её отбросили, – но она продолжала работать в пределах старых границ.

Таким образом, сознание в целом, как сфера сознательного, так и сфера бессознательного, – нам приходится пользоваться этими неудачными словами, – заключено внутри ограниченного, узкого пространства традиции, культуры, обычая, воспоминаний. Техника способна доставить вас на луну, вы можете построить арочный мост над пропастью, можете внести в ограниченное пространство общества некий порядок, но это опять породит беспорядок.

Пространство существует не только по ту сторону четырёх стен этой комнаты; есть ещё пространство, созданное комнатой. Есть замкнутое пространство, сфера, создаваемая наблюдающим вокруг себя, сквозь которую он видит наблюдаемое – которое тоже создаёт сферу вокруг себя.

Когда наблюдающий глядит на вечерние звёзды, пространство его ограниченно. Он может быть способен с помощью телескопа видеть за многие тысячи световых лет, но при этом он остаётся создателем пространства, поэтому оно ограниченно. Измерение между наблюдающим и наблюдаемым определяет пространство, а также и время, необходимое для покрытия этого пространства.

Существует не только физическое пространство, но и психологическое измерение, в котором мысль ограждает себя, – как вчера, сегодня и завтра. Пока наблюдающий существует, пространство остаётся узким двориком тюрьмы, где совсем нет никакой свободы.

«Но нам хотелось бы спросить, не пытаетесь ли вы говорить о существовании пространства без наблюдающего? Такое представляется совершенно невозможным, или же это может быть вашей собственной фантазией».

– Свободы, сэр, нет внутри тюрьмы, какой бы удобной и разукрашенной тюрьма не была. Если вы хотите диалога со свободой, то диалог этот невозможен внутри границ памяти, знания, опыта. Свобода требует чтобы вы разрушили стены тюрьмы, даже если вы, возможно, наслаждаетесь ограниченным беспорядком, ограниченным рабством и тяжёлым трудом внутри этих стен.

Свобода – не что-то относительное; либо она есть, либо её нет. Если её нет, мы вынуждены принять узкую, ограниченную жизнь с её конфликтами, печалями и болью – просто произведя кое-где незначительные изменения.

Свобода – бесконечное пространство. Когда не хватает пространства, возникает насилие, как в случае хищника или птицы, которые претендуют на своё пространство, на свою территорию, за которую они будут бороться. Это насилие может быть относительным под охраной закона или полисмена – так же как и ограниченность пространства, на которое претендуют хищники или птицы и за которое они будут сражаться, ограничивает насилие. Вследствие этой ограниченности между человеком и человеком должна существовать агрессивность.

«Вы стараетесь показать нам, сэр, что пока человек живёт внутри сферы, созданной им же самим, он всегда будет находиться в конфликте с самим собой и с окружающим миром?»

– Да, сэр. Так мы подходим к центральной проблеме свободы. Внутри узкой культуры общества нет свободы, и поскольку нет свободы, существует беспорядок. Человек, живущий внутри этого беспорядка, ищет свободу в идеологиях, в теориях, в том, что он называет Богом. Но это бегство – не свобода. Это всё тот же тюремный дворик, который отделяет человека от человека. Может ли мысль, которая навлекла на себя эту обусловленность, прийти к концу – разбить эту структуру и выйти за её пределы, подняться над ней? Очевидно, что не может и это первое, что нужно увидеть. Для интеллекта невозможно построить мост между собой и свободой. Мысль, эта реакция памяти, опыта и знания, всегда стара, как и сам интеллект, а старое не в состоянии построить мост к новому. Мысль по своей сути – это наблюдающий с его предрассудками, с его страхами, заботами, и этот мыслящий образ из-за своей изолированности очевидным образом строит вокруг себя некоторую сферу. Отсюда и дистанция между наблюдающим и наблюдаемым. Наблюдающий старается установить взаимоотношения, сохраняющие данное расстояние, – и отсюда конфликт и насилие.