Ривз спросил у него: «Вам уже написали из швейцарского банка?» Нет, не написали, но, подумал Джонатан, письмо от них, вполне возможно, пришло сегодня утром на адрес его магазина. Интересно, Симона вскроет его? Джонатан подумал, что шансов на это пятьдесят на пятьдесят, в зависимости от того, насколько она будет занята в магазине. В письме из Швейцарии должно быть подтверждение на вклад в восемьдесят тысяч марок, и, вероятно, там же будут бланки, на которых ему нужно оставить образец своей подписи. По мнению Джонатана, на конверте не должно быть обратного адреса и вообще ничего такого, что указывало бы на отправителя. Поскольку он возвращается в субботу, Симона, возможно, оставит письма нераспечатанными. Пятьдесят на пятьдесят, снова подумал он, и спокойно отошел ко сну.

На следующее утро в больнице все шло, казалось, по строго заведенному порядку и на удивление неофициально. Ривз все время находился рядом, и Джонатан мог поручиться, хотя беседа и велась все время на немецком, что Ривз не рассказал доктору Шредеру о предыдущем осмотре в Гамбурге. Гамбургское заключение теперь находилось у доктора Перье в Фонтенбло, и тот, должно быть, уже отослал его в лабораторию, как и обещал.

И на этот раз сестра превосходно говорила по-английски. Доктору Максу Шредеру было лет пятьдесят, его черные волосы, по-модному длинные, касались воротника рубашки.

– Он говорит, – перевел Ривз Джонатану, – что это более или менее классический случай… виды на будущее не очень приятные.

Ничего нового для Джонатана. Даже в известии о том, что результаты осмотра будут готовы завтра утром.

Джонатан и Ривз вышли из больницы около одиннадцати и направились вдоль набережной Изара. Они проходили мимо детей в колясках, каменных жилых домов, мимо аптеки, мимо бакалейной лавки – всего того, что составляет жизнь, к которой, как казалось Джонатану, он не имеет никакого отношения. Ему даже приходилось вспоминать, что надо вздохнуть. Сегодня все кончится, думал он. Ему хотелось броситься в реку и, может даже, утонуть или стать рыбой. Присутствие Ривза и его манера бросать обрывочные фразы раздражала. Наконец ему удалось заставить себя не слышать Ривза. Джонатан чувствовал, что не сможет сегодня никого убить, ни с помощью удавки, лежавшей в кармане, ни из револьвера.

– Не взять ли мне чемодан, – прервал свои размышления Джонатан, – раз уж поезд отправляется в два с чем-то?

Они сели в такси.

Рядом с гостиницей находился магазин, в витрине которого сверкали различные предметы, переливаясь золотом и серебром, точно украшения на немецкой рождественской елке. Джонатан подошел к магазину. К его огорчению, предметы оказались по большей части безделушками для туристов, но среди всего прочего он увидел гироскоп[64], который мерно покачивался на своем футляре.

– Я хочу кое-что купить для сына, – сказал Джонатан и вошел в магазин.

Указав на гироскоп и произнеся: «Bitte»[65] он купил его, не глядя на цену. Еще утром он обменял в гостинице двести франков.

Джонатан уже уложил вещи, поэтому ему оставалось лишь закрыть чемодан. Он сам отнес его вниз. Ривз сунул Джонатану в руку банкноту в сто марок и попросил его заплатить за гостиницу, потому что если заплатит Ривз, это покажется странным. Деньги перестали что-либо значить для Джонатана.

На вокзал они прибыли раньше времени. В буфете Джонатан не стал ничего есть, он хотел лишь выпить кофе.

Ривз заказал кофе.

– Я понимаю, Джон, вам придется самому искать удобный случай. Знаю, может ничего не получиться, но нам бы хотелось, чтобы этот человек… Держитесь поближе к вагону-ресторану. Встаньте, скажем, в конце вагона, рядом с вагоном-рестораном, закурите сигарету…

Джонатан выпил еще одну чашку кофе. Ривз купил Джонатану в дорогу «Дейли телеграф» и книжку в бумажном переплете.

Вскоре с изящным перестуком колес подошел лоснящийся серо-голубой поезд – экспресс «Моцарт». Ривз поискал глазами Марканджело, который должен был садиться на этот поезд по крайней мере с двумя телохранителями. На платформе дожидались посадки человек шестьдесят и примерно столько же вышли из поезда. Ривз схватил Джонатана за руку и показал куда-то в сторону. Джонатан стоял с чемоданом в руке возле своего вагона. Он увидел – или ему это показалось? – группу из трех мужчин, на которых указывал Ривз. Трое коренастых мужчин в шляпах поднимались по ступенькам за два вагона от того, в который должен был сесть Джонатан, ближе к локомотиву.

– Это он. Я даже разглядел его седину, – сказал Ривз. – Так, а где же вагон-ресторан?

Он отступил на несколько шагов, чтобы охватить взглядом весь состав, потом прошел к передним вагонам и вернулся.

– Вагон-ресторан перед тем, в котором едет Марканджело.

По-французски объявили, что поезд отходит.

– Револьвер у вас в кармане? – спросил Ривз.

Джонатан кивнул. Когда он поднимался в гостиничный номер за чемоданом, Ривз напомнил ему, чтобы он переложил его в карман.

– Позаботьтесь о том, чтобы моя жена получила деньги, что бы со мной ни случилось.

– Обещаю, – Ривз похлопал его по руке.

Раздался второй свисток, и двери захлопнулись. Джонатан, не оборачиваясь, поднялся в вагон. Он знал, что Ривз будет провожать его глазами. Джонатан отыскал свое место. В купе, рассчитанном на восемь пассажиров, сидели только два человека. Сиденья были обиты темно-красным плюшем. Джонатан положил на верхнюю полку свой чемодан, потом сложенное подкладкой наружу пальто. В купе вошел молодой человек и, высунувшись в окно, стал разговаривать с кем-то по-немецки. Другими попутчиками Джонатана оказались мужчина средних лет, весь ушедший в какие-то деловые бумаги, и изящная маленькая женщина в шляпке, читавшая роман. Джонатан занял свое место рядом с бизнесменом, который сидел у окна лицом по ходу поезда, и раскрыл «Телеграф».

Было 14.11.

Джонатан смотрел, как мимо проплывают окрестности Мюнхена, деловые здания, башни. Перед Джонатаном висели три вставленные в рамки фотографии – какой-то замок, озеро с парой лебедей, заснеженные вершины Альп. Поезд плавно скользил по гладким рельсам и мягко покачивался. Джонатан прикрыл глаза. Переплетя пальцы и положив локти на подлокотники, он вполне мог бы и вздремнуть. Еще было время, чтобы принять решение, передумать, а потом передумать еще раз. Марканджело, как и он, едет в Париж, и поезд придет туда только в 23.07. Он вспомнил, как Ривз говорил ему, что примерно в 18.30 будет остановка в Страсбурге. Спустя несколько минут Джонатан очнулся ото сна. В проходе, за застекленной дверью купе, то и дело показывались люди, хотя их было и немного. Разносчик вкатил в купе тележку с сандвичами, бутылками с пивом и вином. Молодой человек купил пива. В проходе стоял коренастый мужчина и курил трубку. Он то и дело прижимался к окну, пропуская проходивших мимо пассажиров.

Делу не повредит, подумал Джонатан, если и он пройдет мимо купе Марканджело, как бы по пути в вагон-ресторан, просто чтобы немного оценить ситуацию, но у него ушло несколько минут на то, чтобы решиться. В продолжение этого времени он курил «Житан», стряхивая пепел в прикрепленную под окном металлическую пепельницу, стараясь не попасть на колени соседа, читающего деловые бумаги.

Наконец Джонатан поднялся и вышел из купе. Дверь в конце вагона он открыл нерешительно. Прежде чем добраться до вагона Марканджело, пришлось открыть еще пару дверей. Джонатан шел медленно, заглядывая в каждое купе. Поезд покачивался мягко, но неравномерно, и ему приходилось предпринимать некоторые усилия, чтобы держать равновесие. Купе Марканджело он узнал сразу, потому что тот сидел в центре, лицом к Джонатану. Он спал, сложив руки на животе; воротник впился в его двойной подбородок, голова мерно покачивалась, виски отливали сединой. Джонатан окинул быстрым взглядом двух других итальянцев, которые разговаривали, наклонившись друг к другу и жестикулируя. Джонатан решил, что больше в купе никого нет. Он дошел до конца вагона и вышел на площадку, где закурил еще одну сигарету и стал смотреть в окно. В конце вагона находился туалет. Защелка была на красном. У противоположного окна, видимо, дожидаясь, когда туалет освободится, стоял лысый стройный мужчина. Идея убить здесь человека казалась нелепой, ведь наверняка будут свидетели. Даже если убийца и жертва окажутся на площадке, вполне вероятно, что тут тотчас еще кто-нибудь появится. В поезде было совсем не шумно, и если человек закричит, даже с удавкой на шее, его обязательно услышат пассажиры из ближайшего купе.