Когда выяснилось, что командир отделения не едет вместе с экипажами и изменить это нет возможности Лёха был сильно огорчён. Он не показывал своего разочарования публично, но со мной им поделился. Своё разочарование он выразил примерно следующими словами: «Я прошёл хорошую подготовку, я готовился к чему-то подобному и мне всегда хотелось принять участие в таких событиях, плохо что я не еду туда с вами». Я морально, как мог конечно, поддержал его сказав, что вторая рота тоже пойдёт в Косово в скором времени.

Мне было искренне жаль, что он не едет с нами и дело не только хороших отношениях между нами. Леха был сильный боец и случись чего он очень бы пригодился там куда мы собирались ехать. Он был не только толковым рукопашником, он был хорошо подготовлен во всех отношениях. Например он рассказывал (и у меня нет ни малейших сомнений в честности его слов) как на стрельбах он стреляя из СВД со ста метров уверенно попадал в винтовочный патрон. Однажды в журнале «Солдат удачи» я прочитал бредни какого то автора утверждавшего, что такое не возможно. Автору статьи я не верю, а вот Лёхе вполне. Но как бы то ни было Лёха оставался, а мы уезжали.

Наш отъезд однако сильно затянулся так как не было офицера который должен был нас забрать. Он появился когда уже стемнело и мы попрощавшись с ребятами отправились в путь. Мы, это экипажи трёх БТР-80: N341 водитель Серега У. и я за пулемётом, N342 Женя С. и Серёга С. - мой друг и коллега-пулемётчик, N343 Рома Ш. и Виталик Б. (тот самый, с которым мы сооружали мишени на стрельбище). Ехать нам предстояло в населённый пункт Семин-хан где располагался базовый район 4ПДР. Семин-хан был единственным на тот момент районом российского миротворческого контингента находящимся на территории занимаемой боснийскими мусульманами.

Боснийские мусульмане (сербы, а следом за ними и мы называли их «муслы», с ударением на последнем слоге) относились к нам враждебно и в этом базовом районе время от времени случались инциденты. Юные муслы кидались по лагерю камнями и для их отпугивания часовым постоянно выдавались холостые патроны. До нас этот базовый район занимали шведы и от них остались нетипичные для российской армии укрепления, а так же столб с указанием расстояний до разных городов. От Прибоя до Семин-хана ехать примерно час и таким образом в расположение четвертой роты мы прибыли ближе к полуночи. Это оказалось очень даже хорошо поскольку почти все вещи составлявшие имущество роты (палатки, боеприпасы и т.п.) которые не поместились в «Уралы» бойцы успели распределить по ранее прибывшим БТРам.

В четвёртой роте было отделение БТР-80 которое насчитывало три машины, соответственно остальные участвовавшие в марше машины были переданы из других подразделений. Сколько всего их было я не знаю, однако кроме трёх наших машин было ещё по меньшей мере три машины, но из какой роты они были я сейчас уже не помню. Представ перед нашим новым командиром роты мы узнали к какому взводу мы относимся и пошли получать оружие, поскольку прибыли без него.

Получив автомат, боекомплект и штык-нож мы вернулись к своей технике. Оружие получали в спешке и я сразу не обратил внимание на то, что штык-нож имеет на лезвие трещину. Штык-нож к АК-74 выполнен из какого-то лёгкого и хрупкого металла. Прочность его до такой степени низкая, что вообще не понятно как его приняли на вооружение, тем более в комплекте с великолепным автоматом. Современное советско-российское оружие всегда отличалось качеством, прочностью и надёжностью, как в списки вооружения попал этот дрянной штык-нож уму не постижимо. В спецназе автоматы вообще не комплектовались штык-ножами, у каждого бойца был нож разведчика НР-2. Прочность его была настолько высока, что его можно было кидать в каменную плиту без какого то ни было вреда для лезвия (сам пробовал!). Во второй ПДР с десяток штык-ножей от АК-74 было сломано и заменено на сербский аналог. Сербский штык-нож хотя и был от автомата Калашникова, но от его югославской версии и поэтому существенно отличался по внешнему виду от нашего. Однако при этом ножны и рукоятка у обоих штык-ножей были чёрного цвета и поэтому их отличия в глаза не бросались.

Наш новый командир приказал всем изготовить медальоны-смертники. Наш новый старшина принёс ящик из под патронов в котором лежала куча стреляных гильз от автомата. Все принялись писать на бумажках личные данные - фамилию, имя и еще что-то, что именно сейчас уже не помню. Бумажка сворачивались в трубочку и убирались в гильзу которая потом запрессовывалась. В свою очередь гильза убиралась в карман кителя. У меня был самодельный гравированный металлический жетон на котором помимо имени были какие-то мои данные из серии «дорогой друг, если ты нашёл мой труп, то позвони по такому-то телефону», но тем не менее медальон из гильзы я изготовил. Факт изготовления медальонов-смертников вызвал у меня скрытый, но очень бурный восторг. Причина проста: раз нужны такие медальоны, то стало быть и дело намечается серьёзное. Этого-то мне и хотелось. Изготовление медальонов не заняло много времени и вскоре мы пошли обратно к нашим БТРам.

Вернувшись к своим машинам мы наскоро перезнакомились с ребятами и приступили к погрузке оставшихся на нашу долю ротных вещей. Когда погрузка закончилась кто-то из парней принёс несколько банок пива и угостил нас - с порядком в четвёртой роте дело обстояло не так строго как во второй. Пиво называлось «Златорог клуб» и было самым распространённым видом баночного пива в Боснии тех лет. Примечательно, что это пиво производили не в Боснии, а привозили из какой-то другой страны, кажется Словакии. Было уже за полночь когда мы улеглись спать в своём БТРе. Не смотря на усталость эмоций за день было накоплено много и мы с Серёгой ещё какое-то время разговаривали. Реально уснули около двух часов ночи, а следующий день начался не то в пять, не то в шесть часов утра. Удивительно, но никто из участников марша с кем мне удалось в дальнейшем пообщаться, спустя уже несколько лет после этих событий не мог точно вспомнить дату нашего отъезда. На медали, которой все мы были награждены стоит дата марша - двенадцатого июня. Однако я не могу уверенно сказать, мы выехали из Боснии двенадцатого или же двенадцатого мы прибыли в Косово. Поэтому какой по счёту день июня наступил для нас в тот ранний час я не знаю, но могу утверждать, что это был знаменательный день.

Четвёртая рота относилась ко второму батальону боснийской миротворческой бригады. Как я уже упоминал, за основу батальона отправленного в Косово были взяты подразделения этого батальона. На тот момент командование вторым батальоном осуществлял полковник Павлов. Ничего определённого про него сказать не могу, поскольку ни до, ни после Косово под его руководством служить мне не приходилось. Непосредственно в Косово я видел его всего несколько раз и ничем особенным он мне не запомнился. Штаб батальона был расположен непосредственно в Семин-хане и поэтому комбат возглавил нашу колонну с первых метров её пути. Понятно, что на практике он осуществлял командование только формально - реально общее командование осуществляла группа офицеров штаба ВДВ. Кто служил в армии, не важно офицером или солдатом, будет удивлён тем, что линейным батальоном командовал целый полковник, тогда как по штату должность комбата должна быть занята майором или подполковником. Объяснение такому несоответствию очень простое - деньги. Поясню: служба в Югославии была привлекательна по экономическим соображениям и военнослужащие очень охотно ехали сюда служить даже с существенным понижением в должности. Если добавить сюда ещё и тёплый боснийский климат то для некоторых старших офицеров югославская командировка была поездкой на курорт. Люди приезжали заработать денег и интересно провести время, что на мой взгляд является вполне разумным мотивом поездки в Югославию.

Лично я руководствовался следующими соображениями: во-первых хотелось посмотреть мир, хотелось опасных приключений и в том числе при случае поучаствовать в боевых действиях; во-вторых хотелось помочь сербам (до поездки я предполагал, что наши силы в Боснии оказывают им военную помощь); в-третьих я рассчитывал немного подзаработать. Непосредственно миротворческая деятельность у меня никакого интереса не вызывала, в прочем как и у всех без исключения наших военнослужащих. Даже официально главной задачей стоящей перед нашей бригадой была демонстрация военного присутствия России в регионе. Возможно кто-то и относился к проблемам мира на Балканах очень серьёзно, но лично я за две поездки туда не встретил ни одного такого человека. Практически все мы осуждали беспредел который творили США, также многие из нас сочувствовали сербам, в первую очередь по причине их правоты. Однако, при всём, при этом служба в Боснии была для большинства просто-напросто работой, т.е. способом зарабатывать деньги. Конечно служба в неспокойном регионе была более опасной нежели чем в России, но опасность эта была невелика если, например, сравнивать с Афганистаном, Карабахом и тем более Чечнёй.