…Ленка накурила в кабинете до умопомрачения, будто кто-то произвел газовую атаку сигаретным дымом.

– Кошмар, ты совсем уже со своим никотином… – Марина сразу ринулась открывать окно.

– За тебя переживала. Ну как? Рассказывай. Марина с минуту стояла у окна. Затем вернулась к столу, бросила сумку с делом.

– Никак. Нормально все. Ленка подперла голову рукой и сочувственно уставилась на подругу.

– Ясно все, Мариш. По лицу все видно. Тушь, кстати, вытри. Ты на меня не обижайся, я ведь желаю тебе только добра и счастья. И зря ты, абсолютно зря надеешься, что, если выпустишь его, он к тебе вернется. Ты ведь этого хочешь, верно? Передо мной-то чего ломаться? Так вот, ты последней дурой будешь, если это сделаешь. Посмотри в зеркальце-то. В кого ты превратилась за три года?! А такая классная девчонка была. Ты, конечно, извини, но сейчас на тебя ни один кобель не покосится. Медуза-Гангрена. Главное, было б из-за кого! Из-за барыги потного!

– Замолчи.

– Я-то замолчу, вообще могу не разговаривать. Ты уже утонула в романтических соплях, живешь будто в Санта-Барбаре. Вернись на землю-то. Иначе до шестидесяти так и будешь принца Сережу ждать. Выкини его из башки. Сажай к черту, другого тебе найдем. Вон, пол-отдела у нас неженатых, пьют, правда, но сейчас все пьют. Приведешь себя в порядок – отбоя от ухажеров не будет.

Марина достала из сумки платочек и зеркальце.

– Не надо мне никаких ухажеров. А здесь, – она кивнула на уголовное дело, торчащее из сумки, – нет состава преступления.

– Ну и дура.

На работе Марина задержалась почти до одиннадцати вечера. В отделе никого не осталось, кроме кемарившего на вахте сержанта. Полчаса назад из ее кабинета вышли потерпевший и свидетель по мошенничеству. Как и предполагал Сергей, они примчались по первому звонку, готовые оказать правосудию любое содействие. Марина по очереди передопросила господ и окончательно убедилась, что господа врут. В общих моментах они, конечно, договорились, но в мелочах… Она отразила мелочи в протоколах, дала расписаться и попрощалась с господами без всяких нравоучений о недопустимости лжи.

Странно, но сейчас Марина чувствовала какую-то необыкновенную легкость, словно тяжелый туман, давивший на сознание последние годы, неожиданно рассеялся после порыва ветра.

Да что, действительно, с ней происходило? И права Ленка – она жила какими-то химерами, глядя в одну-единственную точку и не пытаясь от этой точки оторваться. Кто заколдовал ее? Неужели этот прохвост, сидящий сейчас на нарах, пускай даже по липовому обвинению?

Но, с другой стороны, он таким раньше не был. Не был ведь? Или…

Она не хотела видеть его таким. Любовь словно ретушь на фотографии – убирает морщины и выделяет румянец. А три года не могут изменить сущность человека, какими бы событиями эти годы ни были наполнены. Да и десять, и пятьдесят лет. Сущность – это фундамент, стержень, все остальное – мишура. Марина смотрела только на мишуру, ослепленная и зачарованная блеском. За три года блеск потускнел, растворился, а стержень – вот он. Смотри и наслаждайся. «Жизнь – штука длинная, но она может быть и короткой. Запомни, малыш».

«Запомню, запомню, Сережа… Сядешь ты у меня завтра в „автозак“ и поедешь в домик с видом на Неву, прямо в своем „Хуго Боссе“. А угрожает мне каждый первый, привыкла. Я три года страдала, теперь ты три годика помайся. Чтобы все по-честному, по совести…»

По совести?

Так ведь им это и надо! Ведь дело-то в самом деле липовое. О Боже мой… Как все точно рассчитано! Чтобы брошенная любовница да не отыгралась? Отыграется!

"Стало быть, если я арестую Сережу, Буйнов получит клиентов, Косицын – новую «тачку», а я… Что получу я? Наслаждение местью?

Да, я ужасно хочу отомстить ему, разорвать, растоптать, упечь. Чтобы гнил он на шконке с туберкулезниками, чтобы мерз на лесосеке и ждал гнилую баланду. Чтобы вспоминал меня каждый свой денек. И знал, что это я, лично я ему, гаду, курорт устроила. За дело, по совести!

По совести?..

Ладно бы действительно он кинул кого. Но он же невиновен. И я это знаю, и он, конечно, знает. За какое ж тогда дело? За личное?

Как я-то буду жить после этого? Он мерзавец, но я… Какой у меня стержень? Какой фундамент?"

Марина нашла в Ленкином столе сигареты, закурила. Домой идти не хотелось, утром она опять сцепилась с матерью из-за какой-то ерунды.

Она закуталась в платок, накинув его поверх пиджака.

"А выпустить? Ленка решит, что я и правда хочу вернуть его таким вот образом. И ничего не докажешь. Начальству стуканут, начальство начнет пальцем тыкать – почему не доложила про любовь-морковь? Почему не доложила, что ты лицо заинтересованное? А? Преступника на свободу отпустила! За это можно и саму привлечь. Привлекать не будем, но… Передайте дело другому следователю. Незаинтересованному.

Но это все так, чепуха… А вот что решит Сережа? Будто я испугалась? Или до сих пор люблю его? Ведь он возомнит о себе Бог весть что, ему и в голову торгашескую не придет, что я выпускаю его не за голубые глазки и не из-за угроз дешевых. А потому, что он невиновен! По данному, конкретному уголовному делу! Не по личному, а по уголовному".

Тупичок. И как это ни печально, но прав Сережа. «Не путай, малыш, личную шерсть с государственной, не по-честному это».

Какой бы скотиной он ни был-не по-честному это.

Тупичок.

Огонь сигареты обжег пальцы. Марина чертыхнулась. Двадцать два тридцать. Завтра в шестнадцать она приходит к нему. Либо с подписанной прокурором санкцией (а он-то подпишет, согласовано все), либо с постановлением об освобождении ввиду отсутствия состава преступления. И увидит его довольную физиономию, услышит пренебрежительное: «Никаких сомнений, малыш, все так и должно быть».

Хватит! Можно метаться из угла в угол до одурения, выход из тупичка от этого не найдется.

Марина открыла блокнотик, нашла домашний телефон бывшего сокурсника Бори Григорьева, ныне зама начальника отдела РУОПа. Позднее время не смутило Марину – Боря вряд ли ложится до полуночи.

Она не ошиблась. Трубку, правда, сняла жена, позвав Борю к телефону.

– Не разбудила, родной?

– Мариш?

Чуть поболтав о формальностях, Марина перешла к делу:

– Мне нужна кое-какая информация по моему делу. Возьми ручку, черкани. Взял? Фамилия – Измайлов. Сергей Владиславович. Президент компании «Тетрис». Это компьютерные поставки. Второй – Буйнов Олег, отчества не знаю. Фирма «ОБИ». Прокинь их завтра до обеда по вашей базе. Все, что есть. Если сможешь, узнай, какие у ребяток «крыши». Измайлов год назад по убийству одному проходил. Официально – как свидетель, неофициально – как заказчик. Боренька, я понимаю, что у вас секреты, волокита, но мне очень надо. Просто не представляешь, как… Постарайся. Телефон мой помнишь? Заранее спасибо, пока.

Марина заперла дело в сейф, выключила настольную лампу и поехала домой.

Адвокат ждал Марину возле изолятора. Он был из дорогих, Марина имела с ним дело около года назад, когда он защищал братка, отобравшего машину у пролетария. Защитил настолько успешно, что пролетарий вспомнил, что сам дал покататься братку на «девятке». А тот, оказывается, заблудился – после начал хозяина разыскивать, чтобы извиниться и машину вернуть, да не успел. Прямо в машине ГАИ и повязала. Хотел убежать, но в пьяном виде разве можно убежать от трезвых? В кабинете у Марины браток с терпилой облобызались, а адвокат смахнул сентиментальную слезу, радуясь, что не позволил невинному стать жертвой следственной ошибки.

– Здравствуйте, Марина Александровна,– адвокат чуть поклонился, приветствуя следователя. – Чем порадуете?

– Здравствуйте, Владимир Львович. Давайте не на улице.

– Конечно, конечно, прошу, – адвокат дернул на себя тяжелую дверь изолятора.

– Дело, конечно, слабенькое,– сказал Владимир Львович, когда они с Мариной оказались в следственном кабинете.

Марина пыталась угадать, знает ли адвокат про ее отношения с его подзащитным. Скорее всего, да, Сергей вряд ли стал бы держать такой козырь при себе. Но при первой встрече, да и сейчас тоже, Владимир Львович об этом секрете не заикался и даже не намекал на свою осведомленность.