Разговор, завязавшийся между ними, свидетельствовал о хорошей информированности каждого. Предметом же его было богатство. Богатство, выраженное полезными ископаемыми, промышленными предприятиями, продуктами земли и моря: нефтью, сталью, рыбой, зерном и… золотом.

О высоком положении этих людей в обществе свидетельствовали их дорогие костюмы, камни, поблескивающие на пальцах, уверенные, не терпящие возражений голоса, небрежное упоминание в разговоре высокопоставленного чиновника.

– Сэр, – прервал их беседу Эндрю, – он пришел.

– Спасибо, мой мальчик. – Хозяин поднялся. – Прошу вас следовать за мной, господа.

Он пересек комнату и отдернул пурпурно-золотую штору. За ней гости увидели окно.

Все четверо подошли поближе и принялись рассматривать комнату за стеклом. Это был зал фешенебельного игорного дома. Мужчины и женщины сидели за столом для игры в «баккара» и совершенно не обращали внимания на окно над их головами.

– С той стороны ничего не видно, господа, – успокоил всех хозяин. – Можете не опасаться быть замеченными в этом логове порока.

Все вежливо хихикнули.

– Какую прибыль вы получаете от этого предприятия? – спросил один из гостей.

– Мой дорогой Роберт. – Хозяин выглядел шокированным. – Неужели вы подумали, что я каким-то образом связан с незаконным бизнесом?

Все снова захихикали, на этот раз с нескрываемым удивлением.

– А! – воскликнул хозяин. – Вот и он!

Через зал к столу Манфреда Стайнера провожал высокий молодой человек с землистым лицом, выглядевший в вечернем костюме сотрудником похоронного бюро.

– Я попросил Саймона посадить его так, чтобы мы могли видеть его лицо, – пояснил хозяин.

Все чуть наклонились вперед и не сводили глаз с человека, раскладывающего на столе фишки, любезно предоставленные Саймоном.

Доктор Стайнер начал играть. Лицо его было полностью лишено выражения, но бледность просто поражала. Каждые несколько секунд он облизывал губы розовым языком. В перерывах между играми он замирал, напоминая ящерицу или игуану. Только жилка дергалась на шее да блестели, как змеиные глаза, стекла очков.

– Прошу вас обратить внимание на его правую руку, – едва слышно произнес хозяин.

Открытая ладонь лежала рядом со стопкой фишек, но пальцы начали сжиматься, как только крупье стал раздавать карты.

– Carte, – беззвучно произнесли губы Манфреда, а пальцы сжались в кулак так, что побелели костяшки, а сама рука задрожала от напряжения. Выражение же лица по-прежнему оставалось нейтральным.

Крупье передал карту.

– Septe! – произнесли его губы, а в следующее мгновение он уже забирал ставку Манфреда. Пальцы Стайнера разжались, ладонь безвольно упала на стол, мягкая и безволосая, как дохлая рыба на зеленом сукне.

– Думаю, мы видели уже достаточно, – сказал хозяин, и все вернулись к столу в несколько подавленном настроении.

– Господи! – пробормотал кто-то. – Какая гадость! Я чувствовал себя соглядатаем, как будто я наблюдал за человеком, занимающимся онанизмом.

Хозяин быстро взглянул на говорившего, удивленный наблюдательностью и точностью определения.

– В сущности, именно это вы и видели. Простите мне роль лектора на несколько минут, но я немного знаю этого человека. Один из ведущих психиатров составил мне за четыреста рандов аналитический доклад.

Хозяин помедлил, чтобы убедиться, что внимание всех сконцентрировано на нем.

– Причины такого поведения не ясны, возможно, виной всему событие или серия событий, происшедших, когда оставшийся сиротой Манфред Стайнер бродил по руинам разрушенной войной Европы. – Хозяин закашлялся и сам прервал свой поток красноречия на несколько секунд. – Как бы то ни было, результат виден всем. Коэффициент умственного развития Манфреда Курта Стайнера – сто пятьдесят восемь. Он – гений. Он не пьет, не курит. У него нет увлечений, он никогда не занимался спортом, никогда не делал непристойных предложений какой-либо женщине помимо жены, впрочем, и здесь существуют сомнения, касающиеся того, как часто и до какого предела удостаивается она его внимания.

Хозяин сделал глоток из бокала, чувствуя, что все внимание присутствующих сконцентрировано на нем.

– Механически, если можно так выразиться, – продолжил он, – Манфред Стайнер не является импотентом или неполноценным в этой области. Тем не менее любой телесный контакт, а особенно выделения, сопутствующие такому контакту, вызывают у него чувство отвращения. Для возбуждения он предпочитает игру в «баккара», для облегчения может прибегнуть к быстрому контакту с представительницей противоположного пола, но с большим удовольствием обслужит себя сам.

Все молчали некоторое время.

– Если быть точным, он – маниакальный игрок. Более того, маниакальный неудачник.

– Вы имеете в виду, он стремится проиграть? – недоверчиво спросил Роберт.

– Нет, – покачал головой хозяин. – По крайней мере на сознательном уровне. Ему кажется, что он пытается выиграть, но он делает крупные ставки в ситуациях, которые посчитает самоубийственными даже человек, не обладающий таким уникальным мозгом. Это глубокое подсознательное желание проиграть, быть наказанным. Особая форма мазохизма.

Хозяин открыл черный кожаный блокнот и проверил его содержимое.

– За период с тысяча девятьсот пятьдесят восьмого по шестьдесят третий год доктор Стайнер проиграл за этим столом двести двадцать семь тысяч рандов. В шестьдесят четвертом году он пришел к соглашению со своим единственным кредитором, по которому долг и проценты по нему считались выплаченными.

Можно было заметить, как изменились выражения лиц гостей, когда они пытались сопоставить даты и главных участников событий. Первым к правильному выводу пришел Роберт. В 1964 году хозяин продал контрольный пакет акций компании «Норт-маун-коппер» группе «СРК» по чрезвычайно выгодной цене. Совсем незадолго до этого доктор Стайнер был назначен главой финансового и планового отделов «СРК».

– «Норт-маун-коппер»! – восхищенно произнес Роберт. «Вот как было дело! Ах, старая лиса! Заставил Стайнера скупить акции по сверхвысокой цене».

Хозяин лишь мягко улыбнулся, ничего не подтверждая, ничего не опровергая.

– С шестьдесят четвертого года по сегодняшний день, – продолжил он, – доктор Стайнер остается постоянным клиентом этого заведения. Его проигрыш за этот период составил… – Он заглянул в блокнот и удивленно, как будто впервые увидел цифру, произнес: – Чуть больше трехсот тысяч рандов.

Все глубоко вздохнули и заерзали в креслах. Даже для этих людей сумма была весьма значительной.

– Думаю, мы можем на него положиться. – Хозяин захлопнул блокнот и улыбнулся.

Тереза лежала в постели. В комнате было темно и тихо. Тишину нарушало лишь кваканье лягушки со стороны пруда, а темноту – лунный свет, причудливо игравший тенями на стене, пробиваясь сквозь ветви росшей за окном кельрейтерии.

Она отбросила простыню и свесила ноги с кровати. Сон не приходил, было слишком жарко, мешала ночная рубашка. Тереза встала, сдернула с себя рубашку, бросила ее на пол и вышла на широкую террасу. Здесь все было залито лунным светом, плиты приятно холодили босые ноги, ночной воздух ласкал кожу сотнями маленьких рук.

Ей вдруг захотелось побегать по лужайке перед домом, захотелось, чтобы кто-нибудь застал ее за этим занятием. Она засмеялась, не понимая до конца, что с ней происходит. Ее поведение так не соответствовало представлениям Манфреда о примерной жене – хранительнице домашнего очага.

– Он пришел бы в ярость, – прошептала она и вдруг услышала шум мотора приближающейся машины.

Сначала она замерла, а когда свет фар пронзил заросли и заскользил все ближе к дому, в панике бросилась в спальню, упала на колени, отыскала ночную рубашку на полу, быстро надела ее и юркнула в постель.

Лежа в темноте, она услышала, как закрылась дверь машины, через несколько мгновений послышались его шаги в коридоре. Он почти бежал. Тереза узнала симптомы – позднее возвращение домой, едва сдерживаемое нетерпение – и замерла под простыней.