Мутировавшие снежные леопарды оказались приятным развлечением — и Пожар был уверен (хотя это невозможно было знать наверняка), что его лазерные выстрелы прикончили двоих из них. Но потом Штель направил отделение в ледяной лес и предупредил о необходимости соблюдать особую осторожность.

И Пожар увидел, что в ледяном лесу почти так же тесно и трудно двигаться, как в «Термите».

Чем дальше они шли между зловещими деформированными деревьями, тем гуще становились эти деревья. Пожар уже три раза был ранен их острыми ветвями, и ему надоело идти, прижав локти к бокам, опустив голову и глядя под ноги на каждом шагу из опасения наступить на предательскую фиолетовую плесень.

Но как бы ни было ему трудно, гораздо хуже приходилось Борщу, которому было тяжело управлять своим массивным телом, и каждые несколько минут он огорченно вскрикивал. Шинель Борща была так изрезана ветвями, что Пожар думал, что с нее вот-вот начнут отваливаться куски ткани.

Ему очень хотелось найти еще снежного леопарда или двух, хоть кого-нибудь, на кого можно напасть — но ледяной лес казался стерильно безжизненным, лишенным даже птиц, во всем районе не осталось ничего живого, если не считать фиолетовую гниль, погубившую этот мир.

При этой мысли Пожар вздрогнул и решил, что это куда хуже, чем быть запертым в битком набитой машине. Здесь он ощущал скверну Хаоса в воздухе, давящую на него почти с физической силой, сминающую его. Ему хотелось кричать, сопротивляться. Хотелось вырубить и сжечь все в этом проклятом месте.

— Дайте мне пару огнеметов, — бушевал Баррески, которого, видимо, мучила та же мысль, — и я гарантирую вам, через десять минут здесь ничего не останется. Остаток пути до места крушения мы бы прошли вброд по воде.

— И силы Хаоса заметили бы наше приближение за десять километров, — сказал Борщ.

— Я просто предполагаю, — сказал Баррески. — Я верю в превосходство имперского оружия над всем, что может выставить против нас Хаос.

— Забыл, что случилось с «Термитом»? — спросил Михалев, криво усмехнувшись.

Как бы то ни было, сейчас у них не было огнеметов — а для того, что Баррески успел снять с «Термита» не было огнесмеси. Ледяные воины, выбираясь из погибающей машины, успели взять с собой только то, что несли в руках или вещевых мешках. Михалев был особенно подавлен потерей своего гранатомета — специалист по тяжелому оружию остался без тяжелого оружия.

Пожар, услышав шум впереди, заметил движущийся силуэт и отреагировал с молниеносной скоростью. К тому времени, когда он узнал солдата Палинева, Пожар уже смотрел на него сквозь прицел лазгана. Еще секунда, и Пожар нажал бы спуск. Его злила необходимость сдерживать себя.

Палинев приспособился к окружающей местности с завидной легкостью. Он двигался между ледяными деревьями как призрак, казалось, инстинктивно зная, куда шагнуть, и когда надо увернуться, или подпрыгнуть, чтобы избежать острой ветви или выступающего из земли корня.

— Я провел разведку в двух километрах впереди, сэр, — доложил он Штелю, — но там ничего нет, вообще ничего. Ледяной лес простирается насколько хватает взгляда.

Гавотский разочарованно сжал губы.

— Может быть, нам все-таки стоит поискать, где лес кончается. Если он станет гуще…

Штель прервал его:

— Если он станет гуще, мы все равно пройдем, сержант. Если предположить, что лес занимает весь район до самого места крушения, если мы продолжим идти с той же скоростью и не встретим противника… если предположить все это, мы доберемся до места крушения… — на секунду он замолчал, и оба его глаза — настоящий и аугметический — стали неподвижны. Пожар смотрел на командира с восхищением, но глаза Штеля прояснились, и он договорил:

— … приблизительно за четыре часа сорок семь минут.

И Пожару хотелось кричать.

ПАЛИНЕВ СНОВА был один.

Он не боялся этого. Он привык к одиночеству, даже был рад ему. Уже много времени прошло с тех пор, как он был в обстановке такой же тихой, как ледяной лес, далеко от шума боя и даже рева двигателей машин. Но он знал, что нельзя позволить тишине обмануть его. Более того, он внимательно осматривал каждое ледяное дерево, попадавшее в его поле зрения, хотя их чудовищные силуэты уже давно не вызывали ни страха, ни даже отвращения.

Палинев не мог доверять здесь ничему, не мог ни на секунду ослабить бдительность. От него зависели жизни других. Собранная им информация могла оказаться жизненно важной для них. Но здесь был и риск. Если он попадет в засаду, если его поймают, враги узнают, что его товарищи здесь, и будут готовы к бою.

Палинев знал, что, совершив хотя одну ошибку, он может погубить все отделение.

Он оставил их почти час назад. Пришло время возвращаться и снова доложить Штелю, просто чтобы полковник знал, что все в порядке, и путь впереди все еще безопасен. Покрутив в руке стандартный гвардейский компас, Палинев определил свое местонахождение. Он был уверен, что запомнил путь обратно, но дополнительная проверка не помешает. Если он отклонится от курса хотя бы на полградуса, скорее всего, он не встретится с товарищами.

Он уже собирался повернуть назад, когда услышал звук, заставивший его застыть на месте.

Звук был почти неощутим — еле слышный шорох, возможно, шелест ткани — и это не был естественный звук. Палинев знал это потому, что настроил свой слух на естественные звуки леса: легкий свист ветра между деревьями, раздававшийся иногда треск, когда ледяные деревья оседали, или, возможно, даже росли? Максимально быстро и тихо Палинев спрятался за ближайшим деревом и присел на корточки. Вытащив из-за голенища боевой нож, он прочитал Литанию Скрытности, убедился, что его дыхание не громче дуновения ветерка, и стал ждать.

Как он и ожидал, вскоре показался и источник шума. Это был человек, такого же худощавого телосложения, как и Палинев. На нем был обычный гвардейский шлем и бронежилет, тоже как у Палинева, только форма валхалльца была темно-зеленой, а у этого — ярко-красной с золотом. Не самый лучший камуфляж.

Палиневу показалось, что он узнал цвета, хотя не мог вспомнить, у какого полка такая форма. Очевидно, этот человек был имперским солдатом — по крайней мере, был когда-то. Он держал лазган наизготовку и крадучись перемещался от одного дерева к другому: разведчик. Вопрос в том, для кого он ведет разведку? У него не было заметных признаков мутаций Хаоса, но это ничего не значило.

Палинев ждал, пока человек поравняется с ним, ждал, пока отвернется в другую сторону. Потом валхаллец выскользнул из-за дерева и спрятался в тени другого. Он повторил этот маневр еще дважды, приближаясь и заходя в тыл к ничего не подозревающей жертве.

Когда, наконец, он приблизился настолько, что, протянув руку, мог коснуться шеи чужого разведчика, Палинев прыгнул. Его жертва слишком поздно услышала его приближение и даже не успела обернуться. Палинев левой рукой сжал его плечи, а правой приставил нож к горлу.

— Дружеское предупреждение, — прошипел он. — Если ты попытаешься позвать на помощь, если будешь говорить что-то кроме ответов на мои вопросы, я перережу тебе голосовые связки.

Он бы уже сделал это, если бы был уверен, если бы увидел хоть какое-нибудь доказательство, что этот человек — предатель.

— Кто ты такой? — спросил Палинев. — Отвечай!

— Солдат Гарровэй, — с вызовом ответил чужой разведчик, — 14-го Королевского Валидийского полка Имперской Гвардии. Убей меня, если так хочешь. Убей нас всех, но это тебя не спасет. Сюда пришлют еще сто тысяч таких как я — еще миллион — и мы не успокоимся, пока этот мир не будет очищен от вашей скверны и возвращен Золотому Трону!

— Ты имперский гвардеец? — спросил Палинев. — Что ты здесь делаешь? Это территория противника.

Его пленник немного расслабился, и это сказало Палиневу больше, чем любые слова. Гарровэй чувствовал облегчение, а не страх, узнав, что Палинев — имперский гвардеец. Валидиец говорил правду.

— От нашей роты осталось меньше четырех сотен человек, — сказал Гарровэй. — Мы помогали эвакуировать гражданских из Улья Йота к северо-западу отсюда. Когда противник захватил его, нам приказали возвращаться в Улей Альфа, но ледники уже сомкнулись и блокировали путь. У нас не осталось вокс-аппаратов, и мы не могли вызвать помощь. У нас не было карт. Мы просто пытаемся пробраться сквозь ледник, но армия Хаоса преследует нас, и нам пришлось укрыться в этом… этом лесу, чем бы он ни был.