— Конечно, возможно, что исповедник Воллькенден мертв. Наша задача, товарищи, узнать это наверняка, и, если он жив, вернуть его. В настоящий момент Имперская Гвардия не может предоставить силы и средства для полномасштабной поисково-спасательной операции — в любом случае, похоже, что скрытное проникновение небольшой группы в тыл противника имеет больше шансов на успех. Вот почему полковник Штель и я поведем через ледники только одно отделение, и вот почему каждый из вас был выбран для этого задания: потому что, по мнению ваших командиров, вы — лучшие солдаты, каких только можно найти в Валхалльском 319-м.

— Простите, сержант, — сказал солдат Борщ, — Нас поведет на задание сам полковник Штель?

— Именно так, солдат, — сказал Гавотский, — а у тебя с этим проблемы?

— Никак нет, сержант, — на самом деле Борщ был в восторге от этого, и, когда он смотрел на Штеля, в его голубых глазах сияло восхищение.

Полковник прочистил горло и сказал:

— Есть одно обстоятельство, о котором сержант Гавотский еще не упомянул, — солдаты в первый раз слышали голос полковника, и каждый из них прислушался гораздо более внимательно.

— Вы знаете, — сказал Штель, — что Крессида эвакуируется. Но вам не сказали — потому что эта информация строго секретна — что подписан приказ на Экстерминатус.

Палинев глубоко вздохнул, остальные приняли эту новость в мрачном молчании.

— Корабли флота уже в пути, — сказал Штель. — Крессида подвергнется вирусной бомбардировке с орбиты, будет полностью стерилизована… Планета богата минеральными ресурсами, и есть надежда, что когда-нибудь ее снова можно будет колонизировать. А пока…

Гавотский закончил мысль за него.

— Силы Хаоса, возможно, и выиграли этот бой, — сказал он, — но насладиться победой они не успеют.

— Все это, — сказал Штель, — означает, что на выполнение нашего задания отведен ограниченный срок. Сегодня утром мне сообщили в недвусмысленных выражениях, что вирусная бомбардировка начнется через сорок восемь часов, независимо от того, будем мы — точнее, исповедник Воллькенден — еще на Крессиде, или уже нет. С того момента прошло чуть более трех часов. Джентльмены и леди, предлагаю всем занять места в «Термите». Время идет.

— ТЫ НЕ ДОЛЖЕН был возвращаться.

В десантном отделении было шумно из-за рева двигателя «Термита» и голосов десяти валхалльцев, оказавшихся вместе в тесном пространстве, знакомившихся, присматривавшихся друг к другу. Но голос Блонского перекрыл шум и заставил других умолкнуть.

— Ты не должен был возвращаться, — повторил он, на его угловатом лице застыло каменное выражение, взгляд темно-зеленых глаз пронзал жертву.

Пожар рассказывал о том, как оказался за линией фронта, и о своем героическом возвращении — хотя Гавотский думал, что иные свои подвиги парень несколько преувеличивает. Молодой солдат замолчал на полуслове и, не зная, что сказать, изумленно воззрился на своего обвинителя.

— Твои шансы на выживание были минимальны, — сказал Блонский, — и если бы тебя убили, то убили бы выстрелом в спину: смерть бессмысленная и позорная в глазах Императора. Он привел тебя к сердцу врага. Вместо того чтобы думать о своем спасении, ты должен был использовать возможность нанести удар врагу в сердце.

— Но… но я выжил, — сказал Пожар, — я выжил, и спас гражданских, и… и доставил важную информацию о противнике в подулье, — он украдкой бросил взгляд на Штеля, боясь, что полковник согласится с обвинениями Блонского. Однако выражение лица полковника оставалось нейтральным.

— Думаю, нет смысла рассуждать о том, что могло бы быть, — сказал Гавотский. — Солдат Пожар доказал, что ситуация не была безнадежной. Он смог вернуться к нам, чтобы снова сражаться на службе Императору.

Воодушевленный поддержкой сержанта, Пожар сам набросился на Блонского:

— И вообще, ты думаешь, долго бы я прожил, окруженный предателями, если бы сразу начал стрелять? Сколько бы успел уложить? Пятерых? Шестерых? Да я сегодня до завтрака убил в три раза больше, и завтра убью столько же, и на следующий день. Вот как я служу Императору! А как насчет тебя, солдат Блонский? Сколько врагов ты убил сегодня? Ты действительно хочешь поговорить о том, чья жизнь более ценна?

Взгляд Блонского не дрогнул.

— Ты не должен был возвращаться, — повторил он с непоколебимой убежденностью охотника на ведьм.

«Термит» встряхнуло, и Грейл, сидевший за рычагами управления, оглянулся через плечо.

— Мы только что выехали из улья, сэр. Противника все еще не видно.

- Нас будет кто-нибудь сопровождать? — спросил Гавотский.

— Похоже, мы можем рассчитывать на две «Химеры», — сказал Грейл. — Ждем сообщения от взвода «Урса», может быть, их будет три.

— Ты только заметь врага, Грейл, — сказал Баррески, — только укажи мне, где он находится. И я покажу им, что нам не нужны телохранители!

Он сидел у одного из шести огнеметов, установленных в корпусе, осматривал его ствол, регулировал прицел. Его энтузиазм был понятен, но Гавотский знал, что «Термит» не создан для боя. У него не было необходимой огневой мощи. Поэтому они выехали из улья через восточные ворота, из района, еще не затронутого боевыми действиями, происходившими ближе к северу. Первую часть пути им придется ехать по поверхности, и они надеялись вообще избегать боя, насколько это возможно. Однако из-за нехватки времени нельзя было обойти зону боевых действий настолько далеко, насколько хотелось бы.

— Если нас атакуют, — сказал Борщ, — я лучше выйду отсюда и доверюсь силе своих рук, чем буду задыхаться или замерзать до смерти в этой жестянке.

Он явно чувствовал себя стесненно в машине, его массивное тело было зажато между Баррески и Анакорой. Однако Борщ, одним из первых севший в «Термит», выбрал это место специально, чтобы не сидеть за огнеметом.

— Думаю, ты согласишься со мной, друг, — продолжал он, с излишней фамильярностью хлопая Палинева по плечу. Удар был такой силы, что чуть не повалил невысокого худощавого разведчика на пол. — Как разведчик, ты должен полагаться лишь на свои способности, чтобы оставаться скрытым и незаметным. А когда ты сидишь в огромной шумной машине, от тебя немного пользы.

- Ты шутишь? — сказал Баррески. — Без машин наши предки не выиграли бы Великую Войну. Именно машины, подобные этой, изменили ход войны, и позволили им изгнать грязных орков с нашего мира.

— От машин было бы мало пользы, — возразил Борщ, — если бы ими не управляли сильные, смелые люди. Не в машинах наши предки нашли волю победить захватчиков, солдат Баррески, но в своих сердцах.

АНАКОРА ПОЧТИ не участвовала в этой беседе. Она представилась другим, точно, но кратко отвечала на их вопросы о ее службе, но это было все. Она знала, что они были выбраны на это задание потому, что каждый из них был опытным специалистом в своем деле. Она не имела права быть среди них.

Лишь немногие валхалльские женщины служили в Имперской Гвардии. Когда так много мужчин уходило на войну, и так мало возвращалось, женщины исполняли свой жизненно важный и почетный долг — поддерживать численность населения их мира, рожать и воспитывать новые поколения Ледяных воинов. Это была жизнь, которой ожидала для себя Анакора, и эту жизнь разбили на куски несколько холодных слов равнодушного медика.

Ей понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя после этой новости, чтобы понять, что ее жизнь теперь не имеет цели. Даже бывшие подруги, даже семья, отныне смотрели на нее с презрением, считая ее бесполезной обузой, напрасной тратой ресурсов общества. Но гораздо хуже были те немногие, кто смотрел на нее с жалостью.

Никто не принуждал Анакору вербоваться в Имперскую Гвардию. Но она сама скоро поняла, что у нее нет иного выбора. Худший грех, который ты можешь совершить как имперский гражданин — служить Императору хуже, чем ты можешь, а у нее осталась только одна возможность послужить Императору.