— Мы с сестрой ехали по проселочной дороге, и… — Она с трудом сдерживала рыдания. — И Салли… Ей всегда нравилось посещать старинные кладбища… И чем древнее кладбище, тем ей было интересней… Она любила фотографировать памятники, надгробья, оттирать всякие надписи на них… И вот по дороге она увидела чье-то старое семейное кладбище за полем и решила остановиться, чтобы посмотреть его. Но она не могла пойти туда без разрешения хозяев. Поэтому мы вышли из машины прямо к стоявшему напротив дому… Поднялись на крыльцо, чтобы постучать — тут все и случилось… Дверь вдруг открылась, оттуда выскочили трое мужчин — эти самые братья — и бросились на нас. Это было ужасно!.. Ужасно… Я даже не пыталась сопротивляться… Я стояла как вкопанная, а Салли, наоборот, кусалась и царапалась, и им здорово от нее досталось. Она еще врезала ногой по яйцам этому чокнутому Сайрусу, и он завыл, как медведь в капкане… А потом пырнул ее несколько раз ножом… Я чуть не сошла с ума, когда оказалась в этой клетке. Я… — Гвен закрыла лицо руками и разрыдалась.

Нэнси дрожала, не зная, как успокоить свою соседку.

— Гвен, мне очень жаль, что все так случилось… — начала она. — Но пожалуйста, не надо больше говорить об этом.

Однако Гвен продолжала говорить, словно надеясь, что, когда она выговорится, ей удастся забыть обо всем. Будто весь этот кошмар мог исчезнуть, если она расскажет о нем до конца, во всех жутких подробностях, которые ее разум просто отказывался осознавать.

— Потом к дому подошли два полицейских. Я сама слышала, как они разговаривали у крыльца. Они сказали, что преследовали белый фургончик с ребятами, ограбившими продуктовый магазин в городе. Но Льюк, как мне показалось, был чем-то напуган и не очень-то им поверил. Потом полицейские объяснили, что повредили свою машину, пока гнались за преступниками. Тогда Льюк предложил им выпить горячего кофе и вынес на крыльцо большой кофейник. Мне страшно захотелось закричать, но все это время Авраам держал меня на прицеле. Скорее всего кофе был отравлен, потому что уже через несколько минут полицейских притащили сюда, связанных веревками… и без сознания. Их долго пытали, а потом зарезали. И все это мне пришлось видеть собственными глазами!.. Хотя я старалась просто закрыть глаза… Мне помнится, я орала, билась в истерике и колотила руками по этой проклятой клетке. — Как бы в подтверждение этого Гвен продемонстрировала свои ладони — они распухли и посинели от огромных кровоподтеков. — Господи! — вдруг отчаянно вскрикнула Нэнси. — Но почему?! Почему все это происходит?..

— Я думаю, это никому не ведомо, — грустно покачала головой Гвен. — Мне помнится, мой дед частенько говаривал: «Человеческой жестокости нет предела». Он сидел в немецком концлагере во время второй мировой войны. Но это все же была война… А вот как объяснить то, что сейчас происходит здесь?..

И только теперь Нэнси поняла: все, что случилось с этими двумя полицейскими, произошло и по ее вине. Ее собственной, а еще — Тома и Хэнка. Ведь если бы они не погнались за машиной, в которой сидели грабители, обворовавшие тот злосчастный магазин… А как она радовалась поначалу! Ну, а уж смыться от «легавых» — вообще дело восхитительное. Сколько азарта! И ни одному из них троих не пришло тогда в голову, что оторвались они от погони только лишь потому, что полицейская машина просто сломалась. Ах, как они были счастливы! И вот теперь, когда наконец весь ужас случившегося дошел до Нэнси, слезы раскаяния хлынули по ее щекам.

— Будь проклят мой отчим! — неожиданно в сердцах крикнула она.

Гвен пригнулась в своей клетке, и глаза ее заблестели от возбуждения:

— Нам с тобой надо во что бы то ни стало попытаться выбраться отсюда! Надо сбежать от них! Ты что, не понимаешь, что они собрались и нас тоже убить? Тут же вся семья чокнутая! Они считают себя какими-то колдунами или вампирами, или уж не знаю кем!..

— Тихо! — шепнула Нэнси. Она испугалась, что их могут услышать — слишком уж громко говорила ее новая подруга по несчастью.

Но Гвен, слегка сбавив тон, продолжала:

— Я сижу здесь уже вторые сутки… И я слышала, что они задумали… У меня просто мурашки пошли по телу, когда я узнала, что они собираются с нами сделать… Самая главная у них мать, и она в курсе всех их дьявольских дел. Правда, ее-то саму я ни разу еще не видела. Она живет где-то на втором этаже. Она вроде бы, ведьма — по крайней мере так считают ее драгоценные детки… И сейчас они готовятся проводить черную мессу. Это просто жуткий ритуал! И мы с тобой и еще одна девушка должны стать жертвами на этом адском пиру!

Нэнси совсем не хотелось слушать то, что ей рассказывала сейчас Гвен. Ей все это казалось полной бессмыслицей. Такого просто не может быть! Человеческий разум не способен на это!.. Поэтому девушка забилась в дальний угол своей клетки и там испуганно сжалась в комочек. Она была уже не способна сопротивляться. Все ее чувства перепутались, и теперь больше всего ей хотелось попросту умереть. А еще Нэнси подумала, что вполне заслужила смерть, ведь именно по ее вине погибли те двое ни в чем не повинных полицейских.

— Пусть же Всемилостивый Боже будет к ним добр, — пробормотала она, закрывая глаза. — А также к Тому и Хэнку.

Но Гвен всем телом прижалась к металлическим прутьям своей клетки и не отставала от Нэнси:

— Послушай, девочка! Мы должны найти способ вырваться отсюда. Не раскисай!.. Если мы потеряем надежду, то обе просто погибнем. С нами разделаются самым жестоким образом Поэтому надо думать и разрабатывать какой-то план.

Нэнси еле слышно проговорила сквозь слезы:

— А что мы с тобой можем придумать, Гвен? Все бесполезно… Мы же в клетках!.. Если бы мы были заперты хотя бы в комнате, тогда, может быть… А так… — И она разразилась безудержным громким плачем.

— Послушай-ка, — отвечала Гвен. — Перво-наперво надо взять себя в руки Не так уж и безнадежны наши дела Утром Льюк и Авраам откроют клетки, дадут нам поесть, а потом выведут в поле, чтобы мы могли справить нужду. И если все получится, у нас будет возможность слинять из этого поганого места.

— Неужели ты хочешь бежать от них?! — в ужасе воскликнула Нэнси, вспомнив, как убили Тома и Хэнка — Нет. У меня на уме кое-что другое. Я попытаюсь соблазнить одного из братьев. А если получится, то и обоих сразу. И тогда, если мне удастся дотянуться хотя бы до одного из их пистолетов, я просто без зазрения совести пристрелю их как бешеных псов. Нэнси обдумала сей необычный план, все сильнее пугаясь того, чем эта затея может закончиться.

— Но и ты, Нэнси, тоже должна быть готовой действовать. Постарайся присмотреть на поле какой-нибудь камень потяжелее или хотя бы палку.

— Я боюсь, Гвен, — чуть слышно прошептала девушка.

— Я тоже, — призналась старшая. — Но если у тебя есть другие соображения, я их с радостью выслушаю.

— Может быть, кто-то приедет сюда и спасет нас, — робко предположила Нэнси.

— Интересно, кто же? — горько усмехнулась Гвен.

— Ну… например, кто будет разыскивать исчезнувших полицейских.

— Нет, на это никак нельзя рассчитывать. И потом, откуда им знать, что их товарищей надо искать именно здесь? Послушай, Нэнси, что я тебе скажу: сейчас для нас самое главное — постараться как следует выспаться. Завтра надо быть со свежей головой и ничего не бояться. Они пока не убьют нас без крайней необходимости. Мы сейчас представляем для них огромную ценность — им нужны к Пасхе заранее приготовленные человеческие жертвы. И мне кажется, что нам надо держаться и действовать вместе.

Нэнси и Гвен закутались в грязное тряпье, лежащее на дне их клеток, и мысленно пожелали друг другу спокойного отдыха. После этого Нэнси не переставала молиться, покуда ее не свалил сон от бесконечного повторения одних и тех же фраз. Спала она плохо, постанывая и все время переворачиваясь с боку на бок.

Гвен лежала с широко раскрытыми глазами и сквозь решетку рассматривала потолок. Комната была ярко освещена, даже чересчур ярко — похитители почему-то остерегались оставлять девушек в темноте. Гвен старалась не думать сейчас ни о Салли, ни о тех кошмарах, которые ей пришлось пережить. Теперь она любыми силами должна была выжить, и вдохновлял ее на это пример собственного, уже покойного ныне, деда. В свое время он много рассказывал внучке о немецких концлагерях, но она тогда лишь часть из его историй могла понять. Теперь же, когда весь ужас приближающейся лютой смерти предстал перед ней, Гвен особенно хотелось позаимствовать у деда хоть каплю мужества. Из его рассказов она твердо усвоила одно: там, в концлагерях, удавалось выжить только хитростью и изобретательностью. Те же, кто лишь молился, не получили ничего от своих призывов к милости Божьей, и участь таких людей была очень печальной. Поэтому Гвен понимала, что надо собрать всю решимость и силу воли, чтобы появилась надежда выбраться из этого ада.