Зрители — это люди, и я не испытываю перед ними никакого страха. Восприятие моего мастерства, даже самого высокого уровня, зависит от состояния того, кто смотрит. Достаточно, чтобы у зрителя заболел зуб, и все изменится. Я ненавижу такое отношение. А вот камера — совсем другое дело. Тридцатипятимиллиметровая камера не может лгать. Считают, что видео раскрывает истинную природу человека, но это скорее относится к телевидению, а не собственно к магнетизму видеокамеры. Магнетизм существовал с момента возникновения Вселенной. Вот почему я не испытываю никакого страха перед видеокамерой. Театр и видео — явления низшего порядка. Низшего в том смысле, в каком дождевой червь стоит ниже зебры — то есть в биологическом. Только в камере с тридцатипятимиллиметровой пленкой есть что-то пугающее и прекрасное. Я танцевала как сомнамбула и если и не удовлетворила все ожидания моей нью-йоркской партнерши, то во всяком случае не разочаровала ее. Снимай эту сцену Лукино Висконти, он поздравил бы меня с успехом.

Я увязла в своем сомнамбулическом состоянии и выпила в три раза больше шампанского, чем предполагала. А потом я поняла, что вышла из отеля и иду по улице среди людей. Хмель и апатия еще не выветрились у меня из головы, и на мгновение я показалась себе Анной Карениной, которая проталкивается сквозь толпу. Но, конечно же, русские конца девятнадцатого столетия настолько отличаются от сингапурской толпы в рождественскую неделю, что я ограничилась только саркастической улыбкой и пробормотала сквозь зубы: «Ничтожества, ничтожества!»

Наконец я выбралась из сутолоки и оказалась в парке. Мне захотелось присесть и передохнуть, но тут до моего слуха донеслось пение:

Пела толстая девица, похожая внешне на индианку. Судя по всему, здесь снимали рекламный ролик.

Оператором был Кария.

В руках его уже не было «Никона», которым он снимал меня в Канадзава и с которым он прошел вьетнамскую войну. Ассистент держал наготове три автоматические фотокамеры, а Кария в это время улыбался пузатому китайцу лет пятидесяти, который, как можно было догадаться по его виду, был агентом певицы. Вдруг Кария сделал знак к окончанию съемок, прошел мимо меня, сел в машину и укатил.

Я подошла к его помощникам, которые в изумлении уставились на меня, и объяснила им, что только что прилетела из Японии для заключения важного контракта, и под этим предлогом попросила у них адрес и телефон Кария. Потом я остановила такси и тотчас же разорвала на мелкие клочки листок с номером телефона. Мне не нужен его номер. По телефону не убьешь.

В Юго-Восточной Азии частные дома выглядят жуликовато. В них тепло и сыро, их архитектура аляповата, и все они построены на деньги, украденные у народа. Дом Кария выглядел именно так.

Я попросила таксиста подождать меня. Мне просто хотелось проверить, правильно ли мне назвали адрес, после чего я собиралась вернуться в «Раффлз». Я не имею привычки вламываться к людям, к тому же его жена и сын не были ни в чем виноваты. Да и не хотелось видеть, как Кария начнет метаться и совсем потеряет голову. Однако ко мне вышел его секретарь, лицом напоминавший японского комического рассказчика былых времен, и объявил, что «господин только что повез свою супругу и сына в аэропорт, поскольку они должны вернуться в Японию к новогодним торжествам». Тогда я решила подождать.

Неужели Кария догадался, что я заявлюсь к нему, и поэтому решил увезти своих домочадцев? Или же я, подчиняясь божественному произволению, встретила его накануне их отъезда?

Секретарь, впечатленный моим боевым нарядом, то есть шелковым платьем, вежливо улыбаясь, рассказал мне массу интересного. Например, я узнала, что Кария — весьма примечательный человек и имеет долю в четырех или пяти фирмах, что его жена тоже весьма примечательная особа, играет на виолончели и интересуется искусством; что сын его, которому еще не исполнилось и семи лет, не боится воды и тоже весьма примечательный ребенок, что он не боится скарабеев и других жуков тоже.

Секретарь разговаривал со мной очень мягко и любезно, но когда он спросил о цели моего визита, я ничего не ответила. Тогда он предложил мне пройти в дом. Я побродила по холлу, потом изобразила пантомиму — может, оттого, что мне стало скучно, а может, для того, чтобы попугать этого болвана, — и он стал боязливо рассматривать меня из-за колонны и больше не проронил ни слова. Я ждала минут сорок, а быть может, это были секунды… или столетия? Наконец на аллее показался «Мерседес 300Е». Секретарь, спотыкаясь, бросился встречать своего хозяина.

— Я спрашивал эту женщину, но она не хочет говорить, зачем пришла сюда.

— Ничего, ничего, — мягко произнес Кария.

— Хотите, чтобы я вызвал полицию?

— Ну нет, все нормально. Лучше принесите нам аперитивчик, туда, к бассейну.

Кария выглядел очень спокойным. Когда я вонжу ногти тебе в грудь, увижу ли я, как колотится от страха твое сердце?

— Ну же, делайте, что я вам сказал.

Рассказчик-комик посмотрел на меня, потом на Кария, поколебался, но при последних словах хозяина двинулся к дому деревянной походкой и вскоре исчез внутри.

— Входи же…

Во что он играет? Куда делся мужчина, который касался моего платья, когда мы остались одни в номере парижского отеля? Впрочем, если подумать, то это прошло у него уже давно. Как минимум лет триста тому назад.

В доме Кария, как и во всех шикарных особняках, был бассейн. За бассейном виднелся газон, а еще дальше — густой пролесок, вероятно кишевший скарабеями. Вокруг дома во множестве были рассажены бальзаминовые деревья, а дно бассейна было выложено голубой плиткой. От легкого ветерка поверхность воды покрылась рябью и смазала мое отражение. Я долго смотрела, как оно колеблется и распадается, и немного пришла в себя.

— Взгляни на небо, — сказала я Кария, который смешивал два бурбона со льдом. — Взгляни на небо, оно полно звезд. Но ведь на самом деле они удалены друг от друга на бесконечные расстояния, они одиноки. Звездное небо — это своего рода обман, уловка, понимаешь?

«Понимаешь?» Эти слова принадлежали Мэрилин Монро, их нужно произносить по-мужски, но в то же время голосом, исполненным слез. Сочетание напоминает сладкую телятину с бокалом «Романэ Конти» 1982 года, куда добавили каплю лимонного сока.

Кария изменился в лице.

— А дурианы, рыболовство, все это ложь, не так ли?

Я не удивилась бы, если в это мгновение кожа на его физиономии лопнула бы и вместо него появился бы богомол, плод манго или дождевой червь.

— Моэко, я увлекся охотой… Я не могу забыть джунгли.

Ты не можешь забыть джунгли, но поверь мне, джунгли забыли тебя самого. Он протянул мне стакан виски, и я швырнула его в бассейн. Стакан был из хрусталя сорта баккара. К слову, блюдо с закусками носило клеймо фабрики Джинори. Интересно, а дом был, видимо, из фарфора? Я кинулась прочь оттуда.

Кария добежал до машины и пустился вдогонку. «Да ладно, садись», — повторял он.

— А ты в неплохой форме, — бросила я в ответ. Действительно, выглядел он что надо. Кария довез меня до отеля, где я нашла моего гида, который все еще дожидался меня. Я испытывала такое счастье, что едва не бросилась ему на шею, но лучше было бы потерпеть, пока Кария не покинет этот мир.