«Какой ужасный отель», — подумала я, но, поскольку все смотрели на меня, решила быть безразличной. Действительно ли тот человек, которому я вчера звонила, остановился здесь? Размышляя таким образом, я стала смотреть в зеркало на стене и вдруг заметила, что губная помада у меня положена не совсем ровно. «Непростительно!» — пробормотала я и тут же подумала: а что, если я на самом деле никуда не звонила, а все это, как обычно, просто возникло у меня в голове? «Да ничего я не знаю!» — вдруг вырвалось у меня. Возможно, я произнесла эти слова слишком громко — на меня посмотрел огромного роста негр, и это меня напугало.

Смелее, детка…

Этот чернокожий был похож на негра из книжки «Африканец Самбо», который играл на тамтаме и носил львиную шкуру. Когда-то давно, давно-давно эту книжку подарила мне бабушка…

Да звонила ли я на самом деле? Когда?

Если все это произошло не только в моем сознании, этот фотограф должен сейчас появиться. Если он согласится сделать мой портрет, то, быть может, весь этот ирреальный мир наконец исчезнет из моей головы?

Да, никто не может этого знать.

Лучше избегать мыслей о том, что знаешь что-то, чего не знают все остальные. Кто же это сказал? Мой бывший? Разве у меня уже был любовник? Ненавижу, когда до меня дотрагиваются… но теперь не об этом надо думать.

Откуда же я вчера звонила? От Дайканияма? Нужно быть повнимательнее — из этой квартиры идет канал связи с миром, что сокрыт в моей голове… не стоит звонить из такого места.

Но почему воспоминания об этом так туманны? Обычно я звоню в трезвом состоянии.

— Привет, как дела?

— А, это ты, Моэко? Знаешь, я видел твою фотографию.

— Какую?

— Рекламу босоножек.

— А, ту, что в «Мери Клер»?

— Не-а.

— В «Эль»?

— Тем более.

— Значит, в «Космополитен».

— Не угадала.

— Да где же тогда?

— В «Народном еженедельнике».

— Ах вот как?

— На каждой паре имеется индивидуальный номер, мы видели тьму народа в разных моделях, а на тебе были туфли из пластика, и ты прогуливалась по кладбищу в Хатиодзи.

— Пожалуйста, хватит молоть ерунду, тем более среди ночи.

— Не нравится мне твое агентство… Моэко, ты теряешь друга!

Щелк!

Нью-Йорк, я прилетела в Нью-Йорк. Так ли это? Ты можешь сказать об этом с уверенностью? Что же происходит в этом мире, я должна заглянуть туда и спросить обо всем, о чем они думают. Но не сейчас. Вон идет фотограф.

— Я хотела бы просить вас о фотосессии.

А, вот я и сказала это. У него скучающий вид. Интересно, он всегда такой? Действительно ли мой мир выбрал именно его? В любом случае он ничего об этом не знает. Мой вопрос его смутил. Но я ничего не знаю, на самом деле я не знаю, смутился он или нет.

Возможно, он намерен проверить, кто я.

Проверяет.

Ты меня проверяешь?

Ну и что мне делать? Может быть, следует рассказать ему все… все о мире, что таится у меня в голове… сказать ему, что он избран?

— Так вы действительно хотите фотографировать меня? О, опять! Какой у него скучающий вид! Вероятно, это его нормальное состояние. У него всегда такой вид… да ладно, бросьте! Хватит этих пошлых штучек. Прошли времена, когда мужчина мог напускать на себя разочарованный вид и пользоваться этим, все это закончилось, когда на улицы Лондона вышел Джек Потрошитель. Если хотите знать, так это именно он, Джек Потрошитель, все изменил, да-да, Джек Потрошитель.

Но разве я называла ему свое имя? Кажется, называла… да, определенно называла, когда звонила ему.

— Так это вы звонили мне вчера?

Не говори ничего, что доступно чувствам, ну же!

Ох, рассмешил! Нет, мне действительно смешно. Это напомнило мне фотографию из журнала «Best-select», которую отметил мой сказочный мир. Там был изображен русский тюремный надзиратель, который, смеясь, ломал пальцы заключенного. Под фотографией имелся комментарий японского писателя, у которого лицо все обвисло, как козье вымя: «Это смех палача, который и означает настоящую пытку».

Я едва успокоилась.

— Значит, после этого вы сразу же сели на самолет?

Именно. Точнее не скажешь. Теперь припоминаю: я звонила из салона первого класса «Сакура» в Нарита, проверить, на месте ли ты.

— Видите ли, проблема в том, что я не взял с собою фотоаппарата.

Что? Что он там говорит? Я не расслышала, что там с твоим фотоаппаратом? Я уверена, что ты единственный, кто мог бы меня сфотографировать, но почему? Ты должен знать об этом лучше, чем кто-либо другой.

— Вы по делам прилетели в Нью-Йорк?

Ах, не стоит так уж стараться, я прекрасно вижу, что ты хочешь прикинуться простачком, но, если ты начнешь переигрывать, я знаю одну проницательную девушку, которая живо поднимет тебя на смех.

— Я прилетела только из-за этого…

Я бы приговорила тебя к смертной казни.

— Я не совсем понимаю.

Да, было бы неплохо убить тебя.

— Но я вас не знаю.

Но нельзя же быть знакомыми вечно.

— Но я здесь.

Да, сейчас ты начнешь разглядывать меня, ну посмотри еще, я близорука, так что мне можно смотреть прямо в глаза, и это не будет меня особенно смущать.

— Чем вы занимаетесь?

У меня нет выбора, я расскажу тебе о том, что происходит в моей голове.

— Я актриса.

Все это произошло в воображаемом мире, погоди, я расскажу тебе… Это случилось, когда я поехала с отцом на этот остров, что на юге… как же он назывался? Там папа впервые встретился с мамой и ее отцом, это было до войны, значит, это точно был один из островов, которые оккупировала японская армия… может быть, Новая Гвинея? Или Минданао, или же какой-нибудь другой остров у берегов Филиппин, но в любом случае прошло уже больше десяти лет, так что пускай будет Новая Гвинея или Минданао. Там не было никакой туристической инфраструктуры… Мама не поехала с нами, не помню почему…

Нет, во всяком случае я уверена, что это был не Таити.

— Вы забронировали себе номер?

Ну так вот, и на этом южном острове…

— Вы знаете историю про гнома с южного острова?

— Как? Историю про гнома? Ну да. Хочешь, расскажу?

— Хорошо, а что, если нам позавтракать вместе? Проклятье, спагетти… Ну ладно, сойдет. Я прощаю тебя, но если шоколадный мусс окажется дрянью, то это будет совсем паршиво.

— Если желаете остановиться в этом же отеле, я закажу для вас номер. Итак, вы, значит, актриса? В каких же картинах вы снимались?

На южном острове живет отвратительный гном.

— Пока только в двух, и это были роли второго плана. Сначала в «Огнях гавани», это ремейк одного европейского фильма, а потом в «Ночи перед революцией». Речь идет о пролетарской революции в начале эпохи Тайсё, окончившейся полным крахом.

Этот гном нападает на людей во сне… Я лежала рядом с отцом и смотрела на вращавшийся вентилятор, который издавал такой странный звук… только оборотень может знать, когда я уснула. Этот гном поначалу выглядел не совсем как гном, скорее он походил на воздушный шарик; он совсем не был похож на карлика, но я поняла, что это он: у него было раздутое лицо, глубоко посаженные глаза, которые светились в ночи, словно планктон на дельфиньей коже… а разглядев его глаза, я увидела и рот… его лицо давало представление обо всем его теле, он был похож на образчик современного искусства — склеили вместе несколько наполовину спущенных резиновых воздушных шаров, и лишь лицо оставалось чуть более подкачанным, так что я почти сразу поняла, что это был точно сон, пляж был совсем рядом, за стеной нашего бунгало, и, вероятно, шум волн прорывался в мой сон… этот карлик стоял на песке, освещенный ярким полуденным светом.

Он смеялся, его глаза превратились в узкие щелочки наподобие лунных серпов, уголки рта искривились… это улыбающееся лицо на залитом солнцем пляже напомнило мне столько всего, с чем я уже успела познакомиться в своей жизни… Морской берег в полдень — кажется, это было в Испании… во всяком случае, точно где-то в Южной Европе, мы отправились туда на каникулы и жарили на пляже мясо…