Внезапно остро задребезжал звонок над входной дверью.

— 274, — отчеканил я с присущим мне хладнокровием.

Звонок повторился.

— 275, 276…

Открылась дверь соседней комнаты. На пороге стоял дядя.

— Разве никого нет? — спросил он у потолка.

— 277, 278… — спокойно продолжал я.

Дядя сделал довольно глупую физиономию и зашлепал тапочками к входной двери.

— Я забыла свой ключ, — донесся издалека голос Калинки. — Прошу прощения…

Послышалось тяжкое пыхтение Крума. В редкие минуты усталости он пыхтит, как паровоз.

Секунду спустя они также были удивлены моей не совсем обычной позой. Уже три человека с интересом слушали трехзначные числа, которые я выговаривал с неубывающим усердием.

— Саша — йог! — объяснил мой друг окружающим, пытаясь рассеять их недоумение. — Не трогайте его: когда он в трансе, то от малейшего прикосновения может покалечиться. Правда, Саша?

— Триста! — ответил я с нескрываемым облегчением.

Потом, опустив руки, я сел на стул, как это делают воспитанные молодые люди в гостях у одноклассниц, и с большой радостью почувствовал, что кровь снова прилила к онемевшим локтям и коленям.

— Ну и шуточки у вас! — весело сказала Калинка и раскрыла коробку шоколадных конфет. — Угощайтесь.

Крум взял две конфеты, а я — ни одной, сославшись на больной зуб. Потом выпили воду: Крум — два стакана, а я — три. После пережитого волнения вода подействовала на меня умиротворяюще.

— С вами, юными, очень приятно, — молвил, наконец, бесталанный артист Трифон Манолов, — но мне, увы, придется вас покинуть. Меня ждет кавхан Бегул!

Он скрылся за своей дверью, и скоро оттуда опять загремели воинственные вирши.

Крум и я двинулись в путь тоже. Калинка проводила нас до ворот. Она продолжала смотреть на меня с большим интересом. А я на нее вообще не взглянул. Только пообещал когда-нибудь навестить ее снова, и мы ушли.

— Великолепный номер! — похвалил меня Крум, запихивая в рот одну из конфет, покоившихся в его вместительной ладони. — Лично я не досчитал бы так и до половины. Завтра же разрекламирую тебя всему классу…

— Никому ни слова! — ощетинился я.

— Ладно, ладно! — струхнул Крум и, на всякий случай, отклонился от меня на расстояние одной руки. — Если ты такой скромный, то я буду молчать.

Возле городской бани я еще попил воды из фонтанчика. Крум тоже сделал несколько глотков, потому что объелся конфетами.

— Вот мы и выполнили свой долг! — сказал он, огибая выбоину в тротуаре. — Неплохо сейчас пойти домой. Может быть, авоська уже найдена, и все давно ждут меня, чтобы послать в магазин.

Я согласился. Мне, признаться, тоже хотелось чем-нибудь помочь у себя дома и этим доказать, что я не такой уж плохой сын.

— До свиданья, Крум.

— До свиданья, Саша! Если останется время, то зайду к Васко, Жоре и Стефану. Когда скажу им, что они прикреплены к Калинке Стояновой, они помрут от радости!

Крум пошел влево по тихой улочке, над которой развесили свои могучие ветви несколько старых каштанов. Крум шел торжественно, как слон. Когда он свернул за угол, тронулся и я.

Дома мама поинтересовалась, куда я исчез.

— Мы с Крумом помогали одной девочке учить уроки.

— А сейчас помоги мне, прошу тебя, — сказала она, но в ее голосе просьба почти совсем не слышалась. — Может быть, тебе это покажется странным, но мне тоже нужно кое-что выучить.

Мама раскрыла учебники на соответствующих страницах, отточила два карандаша, приготовила линейку, циркуль, треугольник, транспортир и большую карту Средней Азии.

— Мы готовы, правда?

Деваться было некуда. Невзирая на голод и усталость, я уселся за стол.

Пока не стемнело на улице, пока не пришел из шахматного клуба отец, мы успели подготовиться по меньшей мере на пятерку…

— Я бит, — признался папа прямо с порога. — Коллега Спиридонов тайком изучил все варианты дебюта Каро-Кан! Если я не буду поддерживать форму, меня побьют мои же ученики!

Но поражение не помешало ему поужинать с аппетитом: мама у нас отличная повариха!

Вдруг в холле зазвонил телефон.

— Ну-ка! — намекнул мне отец.

— Дай ребенку спокойно поесть! — возразила мама.

Папа вытер губы и побежал прежде, чем раздался второй звонок.

— Алло! — послышалось в холле.

И еще через несколько секунд:

— Да, это я.

И еще через несколько:

— Хорошо, это не я.

Наконец, папа вернулся и, почему-то помедлив, сказал:

— Саша, тебя ищет какой-то мужчина.

— Меня?

— Тебя, тебя. Он не знал, что мы с тобой оба Александры Александровы, а спросил он именно так. Ты… ничего не натворил?

Я заверил его, что ничего плохого я не сделал, и побежал к телефону.

Трубка дрогнула в моих руках, потому что на другом конце провода раскатисто зазвучало знакомое картавое «р».

— Триста приветствий от Джерри Блейка, мой дорогой юный друг! Еле разыскал тебя по справочнику.

— Зачем? — рассердился я. — Разве вам до сих пор не ясно, что я никогда не смогу стать вашим сообщником?

— Это мне ясно, — хохотнул в трубке грабитель, но смех его был фальшивым. — Однако надо еще уточнить, хранишь ли ты тайну нашей встречи…

— Храню.

— И не разболтаешь?

— Нет.

Он опять засмеялся — теперь естественно и весело:

— Поскольку я неуловим, мне просто совестно будет отнимать время у запятых людей из милиции.

— Хм! — сказал я уклончиво.

На другом конце провода что-то щелкнуло, и наступила полная тишина. Джерри Блейк решил прекратить разговор.

— Кто это был? — опросила мама, когда я вернулся к столу.

— Приятель, — солгал я.

— С каких это пор ты говоришь со своими приятелями на «вы»?

— Их было двое.

— Вот как!

Я жадно принялся глотать остывший ужин, и мама прекратила расспросы. Для нее самое важное на свете — хорошая учеба и регулярное питание.

Через несколько минут, когда красивая тетя из телевизора пожелала детям спокойной ночи и приятных сновидений, я сразу заявил, что тоже хочу спать.

— Правильно! — одобрил мое заявление отец. — Тринадцатилетние мальчики могут засиживаться допоздна только в исключительных случаях. А сейчас как будто нет повода для исключения. Дальнейшая программа телевидения очень скучная…

Я хотел сказать ему, что совсем она не скучная. Особенно интересны те фильмы, что не рекомендуется смотреть детям. Я хотел сказать, но воздержался. Еще больше хотелось мне остаться наедине с самим собой и вволю хорошенько обдумать происходящее.

Мама вошла в мою комнату, чтобы меня укрыть.

— Окно оставить открытым, да? — спросила она.

— Конечно! — ответил я. — Если стану закрывать его с осени, то что будет зимой?

Мама поцеловала меня, потушила свет и тихо вышла.

В окне появилась Большая Медведица. Таких медведиц я не боюсь. По сути, она представляет собой какой-то четырехугольник с хвостом, составленный из звезд. Я не боюсь и настоящих медведей: с лесными стараюсь не встречаться, а дрессированных наблюдаю только в цирке. Короче говоря, я храбр и сообразителен. Мое сердце не трепещет ни от чего.

«Трак!» — сказало окно, и мое сердце почему-то затрепетало.

Ветер, что ли, продолжал гулять по всему городу? Или Джерри Блейку снова захотелось поговорить со мной…

Я проворно спрыгнул с кровати. Большая Медведица отскочила назад. Белая деревянная рама окна расширилась так, что кроме созвездия охватила еще многое: вершину холма напротив, новый городской клуб, пять-шесть тополей и четвертушку темно-синего неба, как будто окрашенного чернилами. С этой стороны можно было опасности не ждать: все было достаточно далеко. Оставалась не исследованной только стена нашего дома.

— Ого, — сказал я, осторожно высунувшись в окно.

От тротуара до окна — десять-двенадцать метров. Для хорошо натренированного альпиниста расстояние пустяковое. А что, если человек в желтой маске находит время для занятий альпинизмом? Хотя вряд ли: его мозг всегда занят преступными мыслями.