— Ты че, сука? — ошеломленно произнес он. — Ты знаешь, кто я?!

— Нет, и не хочу знать! — вымолвил человек с таким презрением, что в другой раз Брюшной уже за один этот тон постарался бы стереть неизвестного господина с лица земли.

Но сейчас это было затруднительно. Загнанный в тот самый угол, где еще недавно комфортно располагался Иван Ларин, он не пытался сопротивляться. Особенно после того, как гость сунул ему под нос некое удостоверение. Корочки весьма походили на настоящие, а чутье подсказывало Брюшному, что даже если это и не так, то все равно — за этим фраером кто-то стоит. Кто-то, с кем ему не тягаться. Стиснув зубы, часть из которых уже находилась на полу прихожей, он стал отползать к дверям.

По пути подобрал один из зубов — не хотел оставлять врагу части тела. Как и многие представители опасных профессий, Брюшной был суеверен.

— Ну? — сказал незнакомец и уселся на освободившееся кресло.

Иван мрачно наблюдал за гостем. Радость от поражения ненавистного врага уже улетучилась. Во-первых, Брюшной не забудет навестить его снова, когда этот пижон уйдет. Может, сидит сейчас в своей машине и дожидается. И что тогда будет, мамочки!

Лучше сразу в ванную и бритвой по венам. Этот способ он приберегал напоследок. Как римский патриций. Да, можно еще успеть наговорить что-нибудь на диктофон, презентованный Алиской на его последние именины. Именины! Он и думать про них забыл, а она узнала и поздравила. Не без корысти — по такому поводу пришлось тащить ее по магазинам и ресторанам. А диктофон так и лежал без дела. Ларин предпочитал заносить собственные мысли сразу на бумагу или в память компьютера. Стоило ему нажать кнопку записи, как мысли, куда-то исчезали. Собственный голос на пленке казался чужим, а фразы, которые этот голос произносил, напыщенными и глупыми. Словом, диктофон появлялся на столе, только чтобы не огорчать Алиску, в качестве антуража, так сказать. А вот сейчас он очень пригодится. Так и представлял себе Иван мрачных милиционеров, слушающих с фуражками в руках его последнюю прощальную речь. Может, и Алиска приедет на похороны! Нет, побоится! Ну, взгрустнет хотя бы. Нам и то радость!

Кроме того, сам посетитель не внушал доверия. Неизвестно, что ему нужно. Может, лучше с Брюшным было остаться? Вон этот как молотит — еще чище. И что за корочки он ему показал? Комитетовские, может? Вполне возможно — из-за Алиски! Решили фирмачи, что от Брюшного толку мало, и обратились в органы…

— Честно говоря, не ожидал ничего подобного! — сказал посетитель. — Что за притон у тебя здесь?

Голос показался Ивану знакомым. Он прищурился, вглядываясь в лицо посетителя.

— Нил Баренцев! — представился тот, облегчив проблему идентификации.

— Точно! — признал его теперь Иван. — Ни фига себе!

От сердца сразу отлегло, ванна, бритва и диктофон отодвинулись куда-то не на второй даже, а на тридесятый план.

— «Золото наших цепей»! — Баренцев повертел в руках глянцевый томик, примостившийся в углу стола, и бросил назад, не открывая. — Полистал уже, была оказия. Ты сам-то перечитываешь это?

— Каждый зарабатывает, чем может! — буркнул Ларин.

Как бы ни рад он был видеть Баренцева, но выслушивать сейчас нотации не входило в его планы.

— Ты сам-то чем, интересно, занимался столько лет? — спросил он, разглядывая баренцевский прикид.

— Врать не буду — бывало всякое, — задумчиво проговорил Нил, ничего не объясняя. — Только разница между нами в том, что у тебя талант, Иван…

— Талант на хлеб не намажешь, — вздохнул Ларин. — Ты представляешь, что значит — жить на вольных хлебах литератору? Ждать год-два, пока твой бессмертный опус напечатают тиражом в десять тысяч экземпляров, половина которого будет лежать на полках в магазинах, дожидаясь уценки. Удостоиться упоминания в статье какого-нибудь критикана, который, может, не отыщет в нем недостатков, но постарается пнуть, просто потому что у него жизнь не сложилась, как и у меня… Нет, брат Нил, сыт по горло я искусством. Только проблема в том, что искусством-то сыт не будешь! А мне, как и всякому созданию из плоти и крови, требуется иногда жрать, а временами и пить… Кстати, ты не захватил с собой?

Он сделал жест рукой, показывая, что на самом деле это не столь уж важно. Не хотелось, очень не хотелось признаваться перед Нилом, перед Нилом — богачом, а может и миллионером, что он обыкновенный чертов алкоголик совкового розлива. Не хотелось признаваться, что его тошнит от всех братков, как реальных, так и вышедших из-под его пера. Сейчас он готов был грудью встать на защиту своих опусов. В конце концов, у советских собственная гордость.

— Захватил! — сообщил Баренцев. — Только на продолжительное застолье не рассчитывай!

— Уезжаешь?

— Уезжаем! Сейчас оклемаешься немного, и начнем собираться, документы, считай, уже сделаны. Я за тем, собственно, и явился, чтобы тебе предложить поработать на нас, а теперь вижу, что не предлагать нужно, а брать за шкирку и тащить! Пока ты не спился окончательно или тебя эти твои персонажи не замочили…

Он мотнул головой в сторону прихожей.

— У меня контракт! — сказал, подумав, Иван.

— У меня есть адвокат, уладим!

— На кого это «на нас»? — подозрительно спросил Ларин, следя за тем, как Нил вытаскивает из дипломата бутылку виски.

— Голливудская студия «Мунлайт Пикчерз» предлагает тебе написать сценарий!

Предложение показалось Ивану шуткой, и он недобро нахмурился, но, вспомнив, что Баренцев только что спас его от кулаков Брюшного, решил в драку не лезть.

— Я серьезно! — заверил его Баренцев. — Есть люди, коим это позарез нужно, и один из этих людей сейчас перед тобой.

Иван усмехнулся, обвел взглядом пришедшую за последние месяцы в невообразимый упадок квартирку и еще раз усмехнулся. Нам терять нечего, кроме своих цепей — вот так каламбур. И какая месть Алиске, пусть локти кусает, стерва. Как там говорится, успех — лучшая месть?

Сборы не заняли много времени. Нищему собраться — только перепоясаться. Иван Ларин нищим, разумеется, не был, но, хорошенько подумав, взял с собой только небольшой чемодан. Аванса, который обещал выплатить Баренцев, должно было хватить на новый гардероб. Несмотря на приличные гонорары, Иван большого значения одежде не придавал — Алиска занималась этим вопросом, что было справедливо, поскольку ее волновало, в каком виде появится Иван Ларин на публике.

Просмотрел быстро список работ, кое-что сбросил по Интернету на почтовый ящик, чтобы забрать потом.

Странно, думал Иван, стоя в аэропорту. Никакой щемящей тоски, никакого чувства утраты. Может быть, потому что он знает — всегда есть возможность вернуться.

Еще задолго до беловежских соглашений Таджикистан, как, впрочем, и большинство национальных республик «Союза нерушимого», оказался не самым уютным местом для «русскоязычного» населения. Нет, никаких открытых проявлений вражды со стороны аборигенов Скавронские не ощущали, наоборот, все было тихо, можно сказать, благостно. Давно уже забылись и быльем поросли грязные сплетни и пересуды, сопровождавшие Надину беременность и рождение Данилки. Надя закончила университет и готовилась к поступлению в аспирантуру, мама Наташа по-прежнему работала в школе, к шестидесятилетию Антона Адамовича железнодорожное начальство отвалило юбиляру приличную денежную премию и именные часы, ЦК Таджикистана представил его к правительственной награде, правда, с этим что-то не срослось, и ограничились почетной грамотой. Сразу две республиканские газеты напечатали очерки о славном трудовом пути инженера Скавронского.

— А ты, Пират, как, не подумываешь рвать когти? — спросил Антона за рюмочкой востоковед Шура Захаров, специально прилетевший на юбилей друга из Москвы, куда он перебрался еще в середине восьмидесятых, — под крылышко почти всесильного академика Примакова. — Поверь мне, рано или поздно это придется сделать, и чем раньше — тем лучше. Очень скоро здесь будет весьма хреновато!