Само собой, подобные вирши не печатались в советских книгах, но ведь как-то сохранились. Что написано пером, как известно, не вырубишь ничем.

Ныне Демьян занимал при Луначарском скромную должность переулка, и оба были на отшибе. Отчего их не переименовали в эпоху перестройки, когда низвергались старые идолы? Забыли, или иного имени не нашлось? Как говорил один из его прокоммунистически настроенных знакомых по клубу: «они все хотели нам только добра»! Забывая, что при коммунистах его нетрадиционное увлечение вполне могло бы закончиться лесоповалом. А сейчас он сам торговал лесом, опровергая народное представление, будто «этим» занимаются чуть ли не исключительно представители артистических профессий. Никита обычно отвечал приятелю, что благими намерениями дорога в ад вымощена.

— Ад? — собеседник заглядывал под стол. — Где он ад, а?! Здесь не вижу, там не вижу! Не вижу, значит, нет!

— Мы и дна морского не видим, но оно есть! — возражал Захаржевский.

Не потому, что сам верил в преисподнюю, просто аргумент собеседника казался ему больно уж жлобским.

— А может, и нету! — отвечал тот.

На это Захаржевскому уже нечего было ответить. Тем более, что оба обычно бывали пьяны, когда начиналась метафизика.

По улицам слонялись какие-то подростки, каждый второй с бутылкой пива. «Возможно, они немногим отличаются от тех, какими когда-то были мы… — подумал Никита. — В конце концов, тогда тоже непременно какой-нибудь пень брел мимо и ворчал про себя на распущенную молодежь. Хотя… оставалась какая-то прямо-таки баснословная, по нынешним меркам, невинность». Или это только казалось? Тот же Демьян орал перед строем красноармейцев о том, что его мать была б…! Такая вот народная невинность и чистота, воспетая разными славянофилами. Все вранье! Вот отчего возвращаться в Россию оказывается не так сладко, как мнится там, за границей. Вместе с тобой возвращается чувство, что тебя вечно обманывали, обманывают и будут обманывать, неважно, кто там на троне — царь, генсек или президент. Сейчас, по крайней мере, можно вынуть фигу из кармана, как говаривал другой знакомый, абсолютно традиционной ориентации, хоть и слывший «голубым» среди непродвинутой публики из-за экстравагантного внешнего вида. И добавлял непременно: «Посмотреть на нее и положить обратно!»

«Интересно, — рассуждал Никита, пробираясь мимо каких-то пустых ящиков, раскисших под дождем, мимо старух, продававших яйца, — какими будут улицы через два-три поколения? Может, молодые пары начнут заниматься любовью прямо на тротуарах?»

Было неуютно, промозгло и сыро. Здесь, на питерской окраине, казалось, было еще неуютнее, чем в центре города. Собственно говоря, почему казалось? Так оно и было. Там, в центре, ветру негде было разгуляться, а здесь сплошной простор. Пришла на память шотландская деревушка и уютный огонек в печи. И ветер над шотландским берегом уже казался своим. Как в детстве, когда летом скучаешь по городу и школе, а зимой не можешь дождаться конца учебы, когда семья перебирается на дачу. Воистину, хорошо там, где нас нет.

Зашел в темный двор. Запах невывезенного мусора, кошка сидит на переполненном контейнере и смотрит на двух крыс, копошащихся в объедках. То ли не может выбрать, какая потолще, то ли не решается связываться. Грызуны здоровые.

Никита остановился возле двери с кодовым замком. Привычным взглядом окинул кнопки, отыскивая стертые. Замок был новый. К счастью, к двери подкатил шкет на роликах.

— Ты меня не впустишь, мальчик? — спросил Никита.

— Будь спок, папаша, счас пройдем! Только смотри, ничего не стырь! Я за тебя отвечать не собираюсь! — бойко выпалил малыш и, распахнув дверь, попрыгал наверх по крутым ступенькам.

Никита горестно покачал головой. Похоже, великому русскому языку с распадом советской империи пришел окончательный капут. «С другой стороны, — вспомнил он, — разве в наше время мальчишки изъяснялись высоким слогом? Может быть, я просто начинаю превращаться в старого брюзгу, для которого все раньше было лучше? И трава зеленее, и солнце ярче, и вода мокрее. Люди все же, и вправду, были другими. Добрее были. Или, может быть, только делали вид — иначе отчего так быстро переменились, стоило лишь испустить дух стране Советов? Колосс оказался на глиняных ногах».

Никита поднялся по лестнице на несколько этажей, перевел дух. Как там у Жванецкого, в юмореске про двух тараканов: «элементарная физическая культура, тем более — для интеллигенции»… Нет, бегать по спортзалам уже поздновато, да и терпения не хватит.

Вот и нужная дверь. Перевел дух еще раз и нажал на кнопку звонка.

До самого последнего момента, пока дверь не открылась и Никита не встретился взглядом с Надеждой Скавронской, его не оставляла мысль, что совершенно напрасно он поддался на уговоры сумасшедшей старухи. А возможно, напрасно вообще отправился в Шотландию отыскивать пресловутые корни.

Но в этот самый миг что-то неуловимо изменилось.

— Добрый день!.. — сказал он и запнулся, не зная, как продолжить.

Надежда молча смотрела на гостя, она видела, что он смущен, и вдруг улыбнулась. Лицо девушки сразу преобразилось, словно стало еще красивее. И теперь Никите почему-то было радостно. Он не помнил, чтобы кто-либо когда-нибудь так ему улыбался. Было чувство, будто он нашел сейчас что-то очень ценное. То, что искал все эти годы, причем и сам не подозревал о своих поисках, то, ради чего, наверное, только и стоит жить.

— Вы говорили с Анной Давыдовной по телефону? — спросил он скорее потому, что хотел скрыть смущение, нежели потому, что его это в самом деле волновало.

— И по телефону тоже, — загадочно ответила Надя.

Вспомнился сразу таинственный шепот Анны Давыдовны. Неужели между ними существует некая астральная связь, или как там это правильно называется? Нет, глупости, его просто мистифицируют. Только зачем?

Данилка вышел из комнаты и посмотрел на Никиту. Захаржевский поймал себя на мысли, что никогда еще не видел столь чистого взгляда. Или показалось?

— Здравствуйте, господин Захаржевский! — как-то неожиданно по-взрослому произнес Данила.

Так что Никита даже смутился. Этому поколению слово «господин» уже не кажется смешным… Ну и правильно, наверное.

— Называй меня Никита! — попросил он все же.

Данила кивнул и улыбнулся. Видимо, и ему этот официоз был не по душе.

— Мы едем? — спросил он.

— Да, — ответил Никита.

Надя Скавронская ждала этого момента все последние дни. Ждала, когда раздастся звонок, и на пороге появится посланник. А если начистоту, то ждала всю жизнь — с тех пор, как поняла, что получила в наследство дар, которому и сама не могла дать вразумительного объяснения. Зато Анна Давыдовна знала об этом больше, чем отец и кто-либо еще на белом свете. Поэтому не ослабевала между ними связь все эти годы. Даже когда старуха уехала в Англию. Уехала, несмотря на возраст и расстояние. Все это время она пристально следила за тем, как растет маленький Данилка. Мальчик, которому суждено было стать Избранным.

Данила уже спал. Никита стоял возле окна, чувствуя, что его охватывает непривычный трепет. Такое же чувство он испытал недавно в шотландской деревне. Каким-то непостижимым образом молодая шотландская ведьмочка и Надежда Скавронская слились на миг в темноте в единый образ, и он почувствовал возбуждение. Замотал головой, пытаясь прогнать и морок, и неуместное на его взгляд чувство. Сейчас он ощущал себя школьником на первом свидании.

— Мне что-то нехорошо, — солгал он и порадовался, что в комнате стоит полумрак и не видно краски, залившей его лицо.

Боже ты мой, в его-то годы! Наверное, лучше уйти. Убежать, как он смылся в Шотландии от красивой ведьмы. Пойти к морю!

Свет вспыхнул.

— Позвольте, — сказала она, подходя ближе. — Я умею снимать боль! Что у вас болит?..

«Да, верно, — почти испуганно подумал он, — она ведь тоже одна из них». Но тем не менее не отстранился, когда она приблизилась.