— Нет, все роли в сериале сыграют наши соотечественники.

— И кота — соотечественник?..

— На роль кота будем пробовать дрессированного тигра из саратовского зоопарка.

«Хорошо»,— одобрил Федор Ильич.

Не тигра одобрил, а факт сериала. Когда-то, давным-давно, он собирался прочесть роман «Мастер и Маргарита». Но так и не собрался, А теперь и не нужно — скоро будет сериал.

В телевизоре перешли к международным новостям, По экрану поплыли пальмы.

— Продолжается Каннский фестиваль,— бодро рапортовал диктор.— Сегодня свой фильм представляет известный французский режиссер Жан Рошфор. Главную роль в нем исполнил популярный российский актер Олег Белов. По словам режиссера, действие картины происходит в России. Она посвящена сложной эпохе девяностых, когда интересы личности и государства разошлись настолько, что, казалось, вместе, как сказал поэт, им не сойтись. Но...

Белова в этот вечер творческая группа поймать не смогла, а потому просто транслировала проход по красной дорожке.

По дорожке шли Рогов и Плахов. Игорь был сосредоточенный, а Василий, напротив, очень довольный.

Федору Ильичу даже показалось, что Васька ему подмигнул с экрана.

— Мать! Беги сюда! — вскрикнул Васькин тесть.

— Чего стряслось-то?..— вбежала в комнату взволнованная теща.

— Там... Там наш Васька. Во фраке... С бабочкой,— Федор Ильич тыкал пальцем в телевизор.

Но репортаж из Канн уже закончился. Начался репортаж с выставки авангардистов. Вместо Василия теща увидела на экране портрет женщины с тремя глазами и двумя ушами. Из головы у нее росло дерево типа дуб.

— И с сачком... — съязвила теща.—Додегустиро-вался, что бабочки в голове...

— Да при чем здесь сачок?! — возмутился Федор Ильич.— По лестнице, говорю, шел... Во фраке... Клянусь!

— Во фраке?!

— Во фраке... С бабочкой. Игореха Плахов рядом с ним.

— И этот во фраке?

— И этот! — гордо подтвердил Федор Ильич.

Теща выключила телевизор.

— Все. Иди спать... Полегчает.

Федор Ильич подчинился. Вставая, буркнул:

— А наш Васька-то мог бы кота сыграть...

— Тьфу! — плюнула теща.

«Может, и впрямь привиделось,— рассуждал тесть, засыпая.— Как же может Васька во фраке?.. Корень, интересно, нашел, нет? И подмигнул с экрана. С экрана же не подмигивают...»

«Мы строим церкви! Детские дома! На моей родине, наконец-то...» — вещал на экране герой Олега Белова.

Троицкий поморщился. Выходило как-то неубедительно. Жаловаться, конечно, не на кого. Сам принял фильм. Тогда показалось, что ничего, хорошо даже. А сейчас — чего-то не то... Или настроение такое. Или голова болит. И ведь все правда: и про церкви, и про детские дома. А неубедительно. Актер, что ли, плохой?

Белов, подлец, на премьеру не пришел. «Испугался, что придушу, сука...»

— Шеф, таблеточки... — деликатно шепнул Дима.— То есть, извините, таблетки...

«А ведь все только начиналось! — страдал Егоров.— И ничего еще толком не началось. Не подержал, как следует, за коленку, не поцеловал. Не рассказал, как в девяносто втором году Дэвид Линч сымитировал пожар в гостинице, чтобы привлечь внимание к своему фильму «Твин Пике: огонь, иди со мной». Не... Сплошные «не»!

Егоров поискал Кристину в нарядной толпе на набережной Круазетт, но не нашел, да и понимал, что смысла в этом никакого. Ну найдет он ее, ну и что? В лучшем случае даст она ему пощечину. Или даст понять, что презирает его. А больше ничего интересного не даст.

Домой идти не хотелось. Выслушивать россказни Плахова и Рогова о посещении премьеры?! Описались поди от счастья, олухи царя небесного. И где они достали билеты, мерзавцы?! Если у них были свои ходы, по любым понятиям требовалось перво-наперво обеспечить билетами старшего группы!

«Напьюсь! — решил Егоров.— На фестивале, я или не на фестивале?».

Наперсток виски в ближайшем кафе стоил десять евро.

«Однако!» — подумал Егоров и пить не стал. Пошел в ночную лавчонку, которую давно приметил, и купил у араба за ту же десятку бутылку в-двести граммов. Тоже не слишком много, но все же... Больше в пять раз.

Пошел на пляж, сел на прохладный песок. Вечерами дул северный ветер, у воды становилось не то что холодно, но чуть-чуть свежо, С виски — сочетание идеальное.

Залив был полон огней, но чуть в стороне, дальше начиналась бескрайняя темнота. Открытое море.

«Люди затеряны в жизни,— с горечью рассуждал Егоров.— Как эти... Как острова в океане. Что такое вот эта пляжная песчинка (в ботинки Егорову понабилось песка) в сравнении с человеком?.. Ничто. Тьфу!.. А что такое человек в сравнении с бесконечным океаном? Такая же бессмысленная песчинка. Человек всю жизнь совершает ошибки. Вот я делил командировочные — и совершил ошибку. Можно было оставить Рогову и Плахову чуть поменьше...»

У кромки воды появилась женская фигура. Она бежала вдоль берега, махала руками. Егоров узнал Кристину. Едва не зарылся в песок. С его комплекцией сделать это было сложновато, но, по счастью, луна была закрыта тучами, и Кристина не заметила Сергея Аркадьевича.

Да она и не смотрела по сторонам. Неслась и кричала:

— Фена нет! Билета нет! Обманули!

— Сумасшедшая... — пробормотал Егоров.— Хорошо что мы... расстались.

Виски кончилось. Кристина скрылась за Дворцом. Луна выползла из-за туч. С набережной доносилась музыка. «На дискотеку, что ли, сходить? Чего билетам пропадать?» В суете он расслышал от Анри, только что дискотека — немножко необычная.

У входа в дискотеку толпились только парни — ни одной девушки, если не считать женщины-охранницы. Егоров это заметил, но значения поначалу не придал. Появление Егорова у публики, столпившейся у входа, вызвало искренний интерес. Все разом замолчали и уставились на громоздкого дядьку, который, несмотря на короткую стрижку, казался очень взъерошенным.

Сергей Аркадьевич решил продать второй билет по номиналу (разглядел в углу маленьким шрифтом — 15 евро). Деньги сгодятся. Вертлявый рыжеволосый юноша в оранжевой жилетке, тыча длинным пальцем в жилет, вдруг приобнял Егорова за талию, прижался весь прямо к нему и стал что-то быстро ворковать по-своему. Егоров оторопел. Дернулся, вырываясь из объятий рыжего, но субтильный хлопец прилип к нему крепко.

— Э, ты чё? — возмутился Егоров.— Отцепился быстро, кому сказал! Это чё он? Чё он говорит-то...

В толпе засмеялись.

— Чё гогочете-то? — взревел Егоров (по-русски, разумеется) и сжал кулаки.

Русскоязычной оказалась охранница. Соизволила помочь соотечественнику:

— Он говорит, что денег у него нет, зато темперамент у него горячий, а страсть его нежна...

Егорова словно оглоблей по голове стукнули. Челюсть, отваливаясь как ковш экскаватора, аж скрипнула от возмущения.

— Но я вам не советую,— доверительно добавила землячка.— Это известный «динамщик».

Стряхнув, как муху, слюнявого рыжего, кое-как справившись с чувствами, вспомнив задним числом не дошедшие сразу до сознания слова Анри, Егоров с помощью охранницы пристроил билеты за полцены (два за пятнадцать) и двинул вспять.

На душе у него было черно.

Он то ненавидел всех (клятых киношников, араба с билетами, предательницу Кристину, особенно Рогова с Плаховым, даже за что-то Шалашова с юным Колей, встреченных близ дискотеки), то начинал жалеть себя (как несправедлив мир!), то вспоминал несбывшиеся лирические мечты.

«А ведь я бы мог расстегивать сейчас молнию на ее платье... Гладить полные бедра....»

Жюль Дега расстегнул молнию на платье Сусанны, начал ласкать ее костлявые бедра...

— Жюль, не томи, мон амур,— зарычала Сусанна,— я вся истомилась. Мы не делали этого уже десять дней. Тебе хорошо, ты пялишь свою жену каждую ночь, а каково мне?!

Сусанна отвесила Жюлю увесистую пощечину и тут же впилась в его губы в страстном поцелуе.

— М-м... Р-р-р...— распалялся Жюль. Оторвавшись от поцелуя, он стал оправдываться: — Но ты же знаешь, моя похотливая птичка, что у меня были ночные дежурства. И нам с тобой было просто негде, просто не было места!..