Волчонок почуял постороннего и ощетинился. Уши прижались к голове, глаза превратились в две маленькие злые точки. Заметив настороженность зверька, Муна тоже схватила палку.

Лан вышел из-за кустов. Звереныш заворчал, заскулил и спрятался за девочку.

– Чего тебе? – сердито спросила Муна. – И ты следишь за мной, как Зурр?

– Не слежу.

Лан рассмеялся: разъяренная девочка походила на сову – глаза круглые и злые, волосы всклокочены, кажется, вот-вот выпустит острые когти.

– Не слежу, – повторил он. – Иду в то ущелье, где родник. Там много орехов и яблок.

Муна успокоилась немного.

– Ты не убьешь волчьего детеныша?

– Покажи твои руки, – сказал Лан вместо ответа. Муна с удивлением протянула ему руки.

– Зверь не укусил тебя? – поразился он.

В этот момент волчонок бросился на Лана и, если бы тот не отскочил в сторону, вцепился бы ему в ногу. Острые зубы глубоко впились в подставленную палку.

Муна закричала и прижала звереныша к земле. Волчонок не сопротивлялся, но продолжал глядеть на Лана непримиримо.

– Что же ты будешь с ним делать?

– Не знаю, – простодушно и горестно ответила девочка. – Наверное, отпущу.

Лан неодобрительно качнул головой. Со снисходительной улыбкой глядел он, как Муна привязывает звереныша к дереву и тот доверчиво жмется к ней.

По пути к ущелью мальчик задержался у ручья, чтобы напиться. Задумчиво оглядел он глубокие борозды от волчьих зубов на своей палке. «Все-таки зверь едва не перекусил такую крепкую палку. А ведь еще детеныш!»

От ручья Лан пошел быстрее, до заката оставалось недолго. Вдруг он услыхал протяжный вопль Муны, вопль боли и злобы. Не раздумывая, помчался Лан обратно.

С поляны доносился шум борьбы: хриплое дыхание, яростные выкрики, рычание.

У кустов, за которыми скрывалась поляна, Лан задержался. Внимательно огляделся, не подстерегает ли его какая опасность, и осторожно продрался сквозь колючие ветви.

Злоба вспыхнула в нем, когда в противнике Муны он узнал Зурра, сына жреца.

Зурр очень сильный. Он, придавил Муну коленом к земле и хищно оглянулся на рвущегося с привязи волчонка.

Только тут Лан заметил стрелу, глубоко вонзившуюся в кору дерева, в нескольких пальцах выше головы звереныша, и лук Зурра, брошенный в пылу борьбы.

Муна хрипела в бессильной ярости и тщетно пыталась освободиться.

О Зурр, победитель девчонок! Как посмел он прикоснуться к Муне вопреки запрету обычая! Пусть он выше, пусть сильнее – быть ему сегодня на земле!

Отшвырнув палку, Лан одним прыжком оказался рядом и опрокинул Зурра неожиданным ударом ноги в бок. Они катались по земле и колотили друг друга, свято соблюдая при этом заповедь: «Не пролей крови соплеменника».

Зурр был сильнее. Оправившись от неожиданного нападения, он нанес Лану такой удар, что тот задохнулся от боли.

От следующего удара удалось увернуться, и Зурр со всей силы хватил кулаком по земле и взвыл:

– Бо-бо-бо!

В тот же миг, изловчившись, Лан завернул ему здоровую руку за спину и придавил противника коленом к земле.

– Ты на земле, Зурр! И ты нарушил обычай – обидел девчонку. Сордо будет тебе!

Сордо – так называлось наказание нарушившим обычаи племени. Вождь или жрец громко называли провинившегося и оповещали всех о его проступке. Но бывало сордо и суровее. Так, охотника Ястреба когда-то побили дубинкой и лишили головного убора и охотничьего снаряжения. По сей день называется он Оор, как детеныш…

Лан почувствовал, как сразу расслабилось, обмякло напряженное тело противника. Черные волосы Зурра разметались по земле, лицо испачкано в пыли.

– Вуа, – простонал он. – Не надо сордо.

Лан и сам не был уверен, что скажет старшим о случившемся.

– Хорошо. Не станешь трогать Муну?

– Нет.

Поднявшись с земли, Зурр потер ушибленную руку. Его маленькие, глубоко посаженные глаза блеснули, будто черные звездочки, вызывающе и задорно.

– Зурр будет лучший охотник!

– Нет, я буду лучший! Ты не попал в зверька! – крикнул Лан и повернулся к дереву, в котором недавно торчала стрела.

Но стрелы уже не было. Бесследно исчезли также и Муна с волчонком.

Наступила стужа. Устье пещеры почти совсем завалили камнями, оставив небольшое отверстие для выхода наружу.

За короткий день женщинам с трудом удавалось набрать сучьев для костра, чтобы хватило на ночь: зимой огонь прожорлив.

Охотники по нескольку раз на день уходили проверять ловушки, но с наступлением холодов зверей стало мало. Возвращались окоченевшие, злые: только изредка удавалось добыть зайца, лисицу, а то и вонючего шакала.

Вот и сегодня молчаливо глядят соплеменники, как обмороженные охотники один за другим перебираются через завал и угрюмо устраиваются у огня.

Принесли лишь большую, с разодранным боком рыбу, отнятую у горластых голодных ворон на продуваемом ветрами песчаном берегу реки.

Голый малыш прополз между ног взрослых и начал ковырять пальцем белое, рыхлое, неприятно пахнущее мясо.

Зурра недовольно заворчала, и мать детеныша поспешно подхватила легонькое тельце сына.

Трудное дело разделить скудную добычу между голодными соплеменниками. Придирчивые глаза ревниво следят за руками Зурры. Она медлит, долго примеривается, прежде чем ударить рубилом. Она наслаждается своей властью над людьми. Ей нравится, когда соплеменники заискивающе заглядывают в глаза, стараются угодить, услужить.

Строгая очередность соблюдается при дележе добычи. Первый кусок, по обычаю, получает вождь, потом жрец, затем охотники в той очередности, как сидят они вдоль стены у жертвенного огня. Потом вдовы, одинокие женщины и в последнюю очередь старики и старухи.

Чем ближе к концу дележка, тем меньше и хуже остаются куски. Бывает, что старой Уруне или глухой хранительнице огня вообще не достается доли.

Только Мудрый Аун получает пищу в числе охотников да вдова умершего вождя Яна – после жреца…

Люди собирались у костра, чтобы не пропустить своей очереди. Темные сосредоточенные лица, внимательные настороженные глаза.

Зурра оглядела соплеменников и сказала негромко и уверенно:

– Теперь, Яна, твое место там, где вдовы. Все знают, что дочь твоя кормит зверя, не хочет отдать его племени, как я сказала.

– Это детеныш! – крикнула Муна. – Маленький волчий детеныш.

Черный Ворон, до сих пор безучастно сидевший у костра, вдруг грозно поднял от огня свой страшный взгляд.

– Люди таж забыли Слово предков на радость дивам ночи. Я слышу, как детеныши спорят…

Первые слова его напоминали предгрозовое дуновение ветерка, но по мере того, как он поднимался на ноги, медленно, неестественно медленно, голос его крепчал и наконец загремел, словно горный обвал.

– …Скоро, скоро наступит страшная пора Оггру. Дивы захотят много жертв. На кого падет выбор?.. На тех, кто не может добывать пищу для племени и сучья для огня!..

Всем корпусом Черный Ворон повернулся туда, где стояли хромой старик Оор со своим каменным билом и больные, немощные старухи.

– …На тех, кто вредит племени, помогает дивам! – повернулся он к Муне и Яне.

Девочка поспешно юркнула за спину матери.

– …До сих пор Яна получала свою долю за мной. Теперь ее место вместе с остальными вдовами, если только… – тут жрец ухмыльнулся своей страшной улыбкой, – если только никто из охотников не захочет уступить ей место перед собой.

Сказав это, Черный Ворон обмяк, безвольно опустил плечи и стал медленно оседать на пол, будто вмиг заснул.

Тишина воцарилась в пещере.

Яна беспомощно оглянулась на соплеменников. Люди обеспокоенно зашевелились, опуская глаза. Страшные, голодные времена стояли у жилища племени. Кто решится пустить впереди себя лишнего? Кто решится перечить жрецу?