— Иначе говоря, — сказал Чандра, — перед нами не просто еще одна религия. Низы ее не поддерживают. Блюстители, за некото­рым исключением, — он бросил на Свободу многозначительный.

взгляд, — тоже, равно как и граждане Верхнего уровня. Все это мне известно и без вас. Я проводил расследование. И установил, что конституционализм в основном исповедуют обеспеченные, но не богатые люди, зарабатывающие на жизнь упорным трудом: трезво­мыслящие, добропорядочные, поднявшиеся на одну маленькую со­циальную ступеньку выше своих отцов и лелеющие надежду, что их сыновья сделают еще шажок наверх. Такие люди не бывают рево­люционерами.

— И тем не менее, — сказал Свобода, — конституционализм набирает все большую силу, не сравнимую с малочисленностью его формальных приверженцев.

— Как это? — не понял Ларкин.

— Вы ведь не трогаете дочерей своих инженеров, правда? — спросил Свобода.

— При чем тут... Объяснитесь, пока я не впаял вам иск за кле­вету!

Свобода ухмыльнулся. Ларкина он мог сделать одной левой в любой момент.

— У Блюстителей есть власть, — сказал он, — а у остатков сред­него класса Земли есть влияние. Чувствуете разницу? Низы не пытаются подражать Блюстителям, они нас даже толком не слуша­ют. Слишком велика между нами пропасть. Их естественные лиде­ры — граждане из низших слоев среднего класса, которые, в свою очередь, ориентируются на средние и высшие слои своего класса. Мы, Блюстители, можем, к примеру, издать декрет об ирригации Марокко и согнать туда на рытье каналов и верную погибель мил­лионы заключенных — но только в том случае, если инженер из высшего слоя среднего класса убедит нас в осуществимости проек­та. Не исключено, что он сам же его и предложит!

Опасность конституционализма в том, что с его помощью сред­ний класс способен осознать свое потенциальное могущество и потребовать соответствующих голосов в правительстве. Нам это грозит всего лишь летальным исходом, не более.

Воцарилась тишина. Свобода докурил сигарету и принялся за следующую. Воздух со свистом вырывался из горла. Все биомедики мира не могли справиться с тем количеством яда, каким он накачи­вал свои легкие и бронхи. А что еще у меня в жизни осталось? — мрачно подумал он.

— Господа, речь не идет о непосредственной опасности для нас лично, — заговорил Селим. — Тем не менее Советник по психоло­гии убедил меня, что, если нам небезразлично благополучие наших детей и внуков, мы должны отнестись к этому вопросу со всей серьезностью.

— Но вы же не собираетесь арестовать конституционалистов всех скопом? — всполошился Ларкин. — Как можно, господа! Да все мои технари на ключевых постах, насколько мне известно... То есть, я хочу сказать, это будет катастрофой для всех океанских городов Земли!

— Вот видите? — улыбнулся Свобода. И покачал головой: — Нет, не бойтесь. Помимо практических трудностей повальные аре­сты могут спровоцировать новые заговоры против Федерации. Я не такой дурак, друзья мои. Я предлагаю подточить корни конститу­ционалистского движения, а не сражаться с ним в открытую.

— Но, послушайте, — вмешался Чандра, — если речь идет о про­стой пропагандистской кампании против чьих-то верований, вам не следовало собирать весь Совет Блюстителей, чтобы...

— Речь идет не только о пропаганде. Я хочу закрыть школы конституционалистов. Бог с ними, со взрослыми. Пусть думают, как нравится. Мы должны заботиться о подрастающем поколении.

— Надеюсь, вы не собираетесь пустить их щенков в наши шко­лы? — возмутился Дайлоло.

— Уверяю вас, блох у них нет, — сказал Свобода. — Единствен­ное, чем они могут заразить, так это некоторой оригинальностью. Но я не столь радикален. Хотя мое предложение достаточно ради­кально для того, чтобы нуждаться в одобрении всего Совета. Я хочу возродить старую систему бесплатного всеобщего образования.

После того как стих изумленный ропот — а стих он потому, что Свобода не обращал на него внимания, — Советник по психологии продолжил:

— В измененном виде, конечно же. Я не намерен загонять за парты безнадежные 75 процентов населения. Пускай живут и раду­ются по-своему. Нам ничего не стоит придумать условия приема, способные оградить школы от наплыва нежелательных элементов. Главное, чего я хочу, — это издать декрет о том, что среднее образо­вание отныне будет финансироваться правительством, а потому обязано соответствовать официальным требованиям. Что означа­ет — моим требованиям. Ремесленные училища, академии, мона­стыри и прочие полезные или безвредные учебные заведения я не трону. Но школы, проповедующие конституционалистские прин­ципы, скатятся на плачевно низкий уровень. Я выгоню оттуда всех учителей и поставлю на их место преданных, но туповатых госслу­жащих.

— Поднимется шум, — предупредил Дайлоло.

— Да. Но не очень громкий. Конечно, родители будут против. Но что они смогут нам предъявить? Государство в приступе велико­душия решило снять бремя платы за учебу с усталых родитель­ских плеч (откуда оно возьмет деньги — это уже другой вопрос) и позаботиться о том, чтобы детей должным образом учили и адапти­ровали к общественной жизни. Если родителям непременно захо­чется внушить детворе свои нелепые идейки — на здоровье, пусть проповедуют по вечерам и выходным.

— Ха! — обрадовался Чандра. — Много они так напроповедуют!

— Вот именно, — согласился Свобода. — Философию нужно впитывать день за днем. Ее не усвоишь за час вечерней лекции из уст усталого папаши, особенно если тебе не терпится пойти пого­нять мяч. Одноклассники-неконституционалисты начнут высмеи­вать твои странности, а родителям вряд ли удастся добиться народ­ной поддержки. По таким поводам революции не начинаются. Мы почти буквально убьем конституционализм в колыбели.

— Вы еще не убедили нас, что нам вообще имеет смысл пач­каться с этим убийством, — сказал Новиков.

— Я знаю, в чем причина, — мстительно проговорил Ларкин. — Сын мистера Свободы — конституционалист, вот вам и причина. Десять лет назад Советник порвал с ним отношения, и с тех пор они даже не разговаривают.

Глаза у Свободы побелели. Он вперил их в Ларкина и застыл. Ларкин заерзал, нервно теребя в руках карандаш, посмотрел в сто­рону, посмотрел назад и утер с лица испарину.

Свобода не отводил взгляда. В зале стало очень тихо — во всех залах, разбросанных по всему земному шару.

Наконец Свобода вздохнул.

— Я представлю вам и подробности, и их анализ, господа, — сказал он. — Я докажу, что конституционализм несет в себе семена социальных перемен, причем перемен радикальных. Вы хотите по­вторения атомных войн? Или хотите, чтобы буржуазия окрепла еще больше и попыталась заполучить голос в правительстве? Звучит не так угрожающе, конечно, но, уверяю вас, для Блюстителей это конец не менее верный. А теперь, дабы обосновать свое утвержде­ние, я начну с...

Глава 2

Адрес, данный Тероном Вулфом, привел Коффина на пятидеся­тый этаж некогда престижного дома. Джошуа Коффин помнил, как сто лет назад это здание одиноко возвышалось посреди деревьев и только грязное облако на востоке напоминало о близости города. Но теперь город поглотил здание, окружив его дешевыми пласти­ковыми коробками жилых домов. При жизни следующего поколе­ния дом окажется на Нижнем уровне.

— Как бы там ни было, — сказал Вулф, — а я прожил здесь всю жизнь и испытываю сентиментальную привязанность к этим сте­нам.

— Простите? — удивился Коффин.

— Наверное, космолетчику трудно такое понять, — улыбнулся Вулф. — Да и большинству богатых граждан тоже. Они теперь заде­лались кочевниками почище вас, капитан. В наши дни только Блю­стители, имеющие родовые поместья, да самые задрипанные голо­дранцы, слишком нищие, чтобы переселяться, помнят о своих кор­нях. — Вулф погладил бородку и язвительно добавил: — Помимо всего прочего, нынче не так-то просто найти подходящее жилище. Население Земли увеличилось вдвое с тех пор, как вы ее покинули, капитан.

— Я знаю, — более резко, чем намеревался, ответил Коффин.