Весь день, вместо того чтоб валяться в кровати, украшает рождественскую елку в холле, превращая мою жизнь в пылесосный ад из-за бесконечных иголок повсюду. Потом выходит во двор, начинает обрезать розовые кусты и сажать луковицы тюльпанов. Ни разу не видела, чтоб она так много двигалась. А потом является на свой кулинарный урок, даже не вычистив грязюку из-под ногтей, но все так же без улыбки.

— Осталось шесть дней до того, как вы расскажете мистеру Джонни, — напоминаю я.

Она сначала молчит, а потом говорит, голосом ровным, как сковородка:

— Вы уверены, что это необходимо? Я подумала, что мы могли бы немного подождать.

Замираю, и пахта капает с моих пальцев.

— Даже не представляете, насколько уверена.

— Ну хорошо, хорошо. — И обратно на улицу, чтобы заняться своим любимым делом — пялиться на мимозу. Еще и топор прихватила. Но никак ее не срубит.

Вечером в среду я способна думать только о том, что осталось девяносто шесть часов. При мысли, что после Рождества могу остаться без работы, внутри все сжимается. Тогда придется беспокоиться о куче вещей, а не только о том, что меня могут пристрелить на месте. Мисс Селия должна рассказать ему в канун Рождества, после того, как я уйду, но до того, как они отправятся в гости к матери мистера Джонни. Но мисс Селия ведет себя так странно, что я волнуюсь, решится ли она. Нет уж, мэм, твержу себе день напролет, не отстану, прилипну к ней, как жвачка к волосам.

Но утром в четверг мисс Селии вообще нет дома. Надо же, сумела выбраться на люди. Присаживаюсь за стол, наливаю себе чашечку кофе.

Выглядываю в окошко. Светло и солнечно. Черное дерево мимозы и вправду выглядит жутко. Почему бы мистеру Джонни не срубить эту штуку, и дело с концом.

Наклоняюсь пониже к подоконнику:

— Ну-ка, посмотрим… — В самом низу осталось несколько зеленых побегов, чуть оживших на солнышке. — Да это дерево просто прикидывается мертвым.

Достаю из сумочки блокнот, где записан список дел. Не для мисс Селии, нет, мои собственные покупки, подарки к Рождеству, всякие разности для детей. Астма Бенни чуть получше, но, когда Лерой вчера вечером явился домой, от него опять несло виски. Он так толкнул меня, что я отлетела и ударилась бедром об стол. Если он и сегодня заявится в таком виде, на ужин получит по зубам.

Я вздыхаю. Еще семьдесят два часа — и я свободная женщина. Может, меня уволят, а может, Лерой прибьет, когда обо всем узнает, но зато я буду свободна.

Надо сосредоточиться на делах. Завтра придется много готовить, в субботу вечером церковный ужин, а в воскресенье — служба. Когда же прибраться в собственном доме? Постирать детские вещички? Моей старшей, Шуге, шестнадцать, и она аккуратная девочка, следит за домом, но по праздникам хочется освободить ее от хлопот — моя мама никогда мне не помогала. И еще Эйбилин. Вчера вечером она опять звонила, спрашивала, не надумала ли я помочь ей и мисс Скитер с книжкой. Я люблю Эйбилин, правда. Но, думаю, она делает огромную ошибку, доверяясь белой леди. Я ей так и сказала. Она рискует и работой, и безопасностью. Не говоря уж о том, зачем вообще помогать подружке мисс Хилли.

Ладно, пора заняться делом.

Смазываю окорок глазурью, украшаю ананасом и ставлю в духовку. Потом протираю полки в охотничьей комнате, чищу пылесосом медведя, а он глядит на меня, как на закуску.

— Мы с тобой сегодня вдвоем, — говорю медведю. Он, как обычно, неразговорчив.

С тряпкой и моющим средством иду наверх, по дороге полирую каждую балясину на перилах лестницы. Захожу в спальню номер один.

Примерно с час я прибираюсь наверху. Здесь холодно и неуютно — ни одной живой души, чтоб согреть пустые комнаты. Я знай себе вожу руками туда-сюда, туда-сюда по каждой деревяшке, что попадается на пути. Между второй и третьей спальнями спускаюсь в комнату мисс Селии, пока та не вернулась.

Что-то мне не по себе в пустом доме. Куда она подевалась? За все время, что я здесь работаю, она уходила всего три раза, и каждый раз говорила, куда, на сколько и зачем уходит, будто меня это касается. А сейчас ее ну как корова языком слизнула. Мне бы радоваться, что она сгинула с глаз моих, но одна в этом огромном доме я чувствую себя самозванкой. Бросаю взгляд на розовый коврик, прикрывающий кровавое пятно перед ванной. Попробую сегодня еще раз вывести его. Волна холодного воздуха проносится по комнате, будто призрак пролетел. Я вздрагиваю.

Может, и не стоит сегодня заниматься этой кровищей.

Одеяла, как всегда, разбросаны. Простыни скручены-перекручены. Ну точно на кровати борцовскую схватку устраивали. Я уже и не удивляюсь. Поначалу вам интересно, чем люди занимаются в спальне, а потом понимаете, что ни к чему лезть в чужие дела.

Снимаю наволочку. Она вся в угольно-черных пятнах — тушь у мисс Селии больно стойкая. Заталкиваю в наволочку барахло, разбросанное по полу, чтоб легче было тащить. Заодно беру и аккуратно сложенные на желтом диване брюки мистера Джонни. Ну как, скажите на милость, я должна понять, чистые они или грязные? Ладно, все равно заталкиваю в мешок. Мой девиз: если сомневаешься — стирай.

Перетаскиваю узел поближе к комоду. Ушиб на бедре ноет, когда я наклоняюсь за парой шелковых чулок мисс Селии.

— Вы кто?

Чулки выпадают у меня из рук.

Медленно-медленно отступаю, пока не упираюсь спиной в комод. Он стоит в дверях, глаза прищурены. Очень медленно перевожу взгляд на топор в его руке.

Боже.Спрятаться в ванной? Нет, он слишком близко, запросто меня поймает. И в дверь мне не выскочить — для этого надо с ним драться, а он мужчина, да к тому же с топором. Я в такой панике, что вся буквально горю. Все. Меня загнали в угол.

Мистер Джонни смотрит на меня, поигрывая топором. Улыбается, чуть склонив голову.

Я делаю единственное, что в моих силах. Скорчив грозную рожу и выпятив губы, ору изо всех сил:

— Эй, ты, убирайся с дороги со своим топором!

Мистер Джонни смотрит на топор, как будто позабыл о нем. Потом опять на меня. Не отрываясь, глядим друг на друга. Не двигаюсь, не дышу.

Он косится на узел, хочет посмотреть, что же я украла. Сверху торчат его штаны.

— Послушайте, — не выдерживаю я, и слезы сами собой брызжут из глаз. — Мистер Джонни, я просила мисс Селию рассказать вам про меня. Я ее тысячу раз просила…

А он хохочет в ответ. И качает головой. Думает, поди, как забавно будет изрубить меня на кусочки.

— Ну послушайте меня!Я говорила ей…

— Успокойтесь, милая. — А сам продолжает лыбиться. — Я не собираюсь на вас нападать. Просто вы меня удивили, только и всего.

Я потихонечку подвигаюсь к ванной. Топор-то у него все еще в руке.

— Как вас зовут?

— Минни, — шепчу я. Осталось целых пять футов.

— Как давно вы здесь работаете, Минни?

— Не так давно, — качаю головой.

— Какдавно?

— Несколько… недель, — отвечаю я и тут же закусываю губу. Три месяца.

— Думаю, — сомневается он, — что гораздо дольше.

Поглядываю на дверь ванной. Что толку там прятаться, если дверь все равно не запирается?

— Клянусь вам, я не сержусь, — говорит он.

— А как же топор? — осторожно спрашиваю я.

Он закатывает глаза, потом опускает топор на пол, отодвигает ногой подальше.

— Знаете, давайте лучше поговорим в кухне.

Разворачивается и уходит. Поглядываю на топор, не прихватить ли мне его с собой. Но один вид его пугает. Заталкиваю топор под кровать и спешу в кухню.

Там я стараюсь держаться поближе к черному ходу, проверив на всякий случай, что дверь не заперта.

— Минни, честное слово, я рад, что вы здесь, — начинает он.

Смотрю ему в глаза, не врет ли. Он высокий, по меньшей мере шесть футов и два дюйма. Небольшое брюшко есть, но на вид все равно сильный.

— Вы, наверное, меня уволите.

— Уволю? — опять смеется он. — Да вы лучшая кухарка на свете. Взгляните, — похлопывает себя по намечающемуся животу, — это ваша работа. Черт, да я так не питался с тех пор, как здесь работала Кора Блю. Она меня практически вырастила.