Брызгая лужами у ворот,
Ветер мчит босиком по улице.
Пригорок, как выгнувший спину кот,
Под солнцем в сонной дремоте щурится.
Радость взрослых и детворы!
Долой все задачи и все задачники!
Да здравствуют лодки, грибы, костры!
И вот из города, из жары
С шумом и грохотом едут дачники.
Родители любят своих ребят
И, чтобы глаза малышей блестели,
Дарят им кошек, птенцов, щенят,
Пускай заботятся и растят.
Хорошему учатся с колыбели!
И тащат щенята с ранней зари
С хозяев маленьких одеяла.
Весь день раздаётся: — Служи! Замри! —
Нет, право же, что там ни говори,
А добрых людей на земле немало!
Ветер колючий листву сечёт
И, по-разбойничьи воя, кружит.
Хлопья седые швыряет в лужи
И превращает их в ломкий лёд.
Сады, нахохлившись, засыпают,
В тучи закутался небосклон.
С грохотом дачники уезжают,
Машины, простудно сопя, чихают
И рвутся выбраться на бетон.
И слышат только седые тучи
Да с крыш галдящее вороньё,
Как жалобно воет, скулит, мяучит
На дачах брошенное зверьё.
Откуда им, кинутым, нынче знать,
Что в час, когда месяц блеснёт в окошке
(Должны же ведь дети спокойно спать!),
Родители будут бесстыдно лгать
О славной судьбе их щенка иль кошки.
Что ж, поиграли — и с глаз долой!
Кончилось лето, и кончились чувства.
Бездумно меняться вот так душой —
Непостижимейшее искусство!
А впрочем, «звери» и не поймут,
Сердца их все с тою же верой бьются.
Они на крылечках сидят и ждут
И верят, глупые, что дождутся…
И падает, падает до зари,
Как саван, снежное покрывало…
Конечно же, что там ни говори,
А «добрых» людей на земле немало!
1972 г.
Беспощадный выстрел был и меткий.
Мать осела, зарычав негромко,
Боль, верёвки, скрип телеги, клетка…
Все как страшный сон для медвежонка…
Город суетливый, непонятный,
Зоопарк — зелёная тюрьма,
Публика снуёт туда-обратно,
За оградой высятся дома…
Солнца блеск, смеющиеся губы,
Возгласы, катанье на лошадке,
Сбросить бы свою медвежью шубу
И бежать в тайгу во все лопатки!
Вспомнил мать и сладкий мёд пчелы,
И заныло сердце медвежонка,
Носом, словно мокрая клеёнка,
Он, сопя, обнюхивал углы.
Если в клетку из тайги попасть,
Как тесна и как противна клетка!
Медвежонок грыз стальную сетку
И до крови расцарапал пасть.
Боль, обида — все смешалось в сердце.
Он, рыча, корябал доски пола,
Бил с размаху лапой в стены, дверцу
Под нестройный гул толпы весёлой.
Кто-то произнёс: — Глядите в оба!
Надо стать подальше, полукругом.
Невелик ещё, а сколько злобы!
Ишь, какая лютая зверюга!
Силищи да ярости в нем сколько,
Попадись-ка в лапы — разорвёт! —
А «зверюге» надо было только
С плачем ткнуться матери в живот.
1948 г.
С вершины громадной сосны спозаранку
Ударил горячий, весёлый свист.
То, вскинувши клюв, как трубу горнист,
Над спящей тайгою поёт заряика.
Зарянкой зовётся она не зря:
Как два огонька и зимой, и летом
На лбу и груди у неё заря
Горит, не сгорая, багряным цветом.
Над чащей, где нежится тишина,
Стеклянные трели рассыпав градом,
— Вставайте, вставайте! — звенит она. —
Прекрасное — вот оно, с вами рядом!
В розовой сини — ни бурь, ни туч,
Воздух, как радость, хмельной и зыбкий.
Взгляните, как первый весёлый луч
Бьётся в ручье золотою рыбкой.
А слева в нарядах своих зелёных
Цветы, осыпанные росой,
Застыли, держа на тугих бутонах
Алмазно блещущие короны
И чуть смущаясь своей красой!
А вон, посмотрите, как свежим утром
Речка, всплеснув, как большой налим,
Смеётся и бьёт в глаза перламутром
То красным, то синим, то золотым!
И тотчас над спящим могучим бором,
Как по команде, со всех концов
Мир отозвался стозвонным хором
Птичьих радостных голосов.
Ветер притих у тропы лесной,
И кедры, глаза протерев ветвями,
Кивнули ласково головами:
— Пой же, заряночка! Пей же, пой!
Птицы в восторге. Да что там птицы!
Старый медведь и ворчун барсук,
Волки, олени, хорьки, лисицы
Стали, не в силах пошевелиться,
И поражённо глядят вокруг.
А голос звенит горячо и смело,
Зовя к пробужденью, любви, мечте.
Даже заря на пенёк присела,
Заслушавшись песней о красоте.
Небо застыло над головой,
Забыты все битвы и перебранки,
И только лишь слышится: — Пой же, пой!
Пой, удивительная зарянка!
Но в час вдохновенного озаренья
В жизни художника и певца
Бывает такое порой мгновенье,
Такое ярчайшее напряженье,
Где сердце сжигается до конца.
И вот, как в кипящем водовороте,
Где песня и счастье в одно слились,
Зарянка вдруг разом на высшей ноте
Умолкла. И, точно в крутом полёте,
Как маленький факел упала вниз.
А лес щебетал и звенел, ликуя,
И, может, не помнил уже никто
О сердце, сгоревшем дотла за то,
Чтоб миру открыть красоту земную…
Сгоревшем… Но разве кому известно,
Какая у счастья порой цена?
А всё-таки жить и погибнуть с песней —
Не многим такая судьба дана!
1973 г.