Внезапно какая-то помеха заслонила ей обзор. Джейн подняла взгляд на побитое лицо громилы Роба «Кувалды» Саттера. Сильно наклонившийся, чтобы не задеть головой низкий потолок, он казался еще ужасней, чем обычно. Она еще не запомнила лица всех игроков «Чинуков», но Роб был одним из тех парней, которых трудно забыть. Сто девяносто один сантиметр и сто тринадцать килограмм устрашающих мускулов. Сегодня он щеголял пушистой эспаньолкой на подбородке и сияющим фонарем под зеленым глазом. Кувалда снял пиджак, закатал рукава и ослабил галстук. Его каштановые волосы нуждались в стрижке, а на переносице был прилеплен кусочек лейкопластыря. Саттер смотрел на портфель, лежащий на сиденье рядом с Джейн.

— Не возражаете, если я присяду?

Джейн не хотелось признавать это, но ее всегда немного нервировали большие парни. Они занимали так много места и заставляли ее чувствовать себя маленькой и немного уязвимой.

— О, нет, — она схватила портфель за кожаные ручки и бросила его на пол к своим ногам.

Роб втиснул свое огромное тело на сиденье рядом с ней и ткнул пальцем в газету в ее руках:

— Вы читали статью, которую я написал? На шестой странице.

— Еще нет.

Чувствуя себя загнанной в ловушку, Джейн открыла шестую страницу с фото Роба Саттера в игре. Он, схватив какого-то парня за шею, бил его по лицу.

— Это я показываю Расмуссену, где раки зимуют, в его первый сезон.

Она посмотрела в сторону Роба, отмечая его почерневший глаз и сломанный нос:

— Зачем?

— Расплачиваюсь за хет-трик.

— Разве это не его работа?

— Конечно, но моя работа — это обращаться с ним грубо, — пожал плечами Роб. — Заставлять его немного нервничать, когда он видит, что я приближаюсь.

Джейн подумала, что будет благоразумнее держать свое мнение о его работе при себе.

— Что случилось с вашим носом?

— Он оказался слишком близко к клюшке. — Роб указал на газету: — Что вы думаете? — Джейн быстро пробежала глазами по статье, которая, казалось, была написана достаточно хорошо. — Думаете, я зацепил читателя с первого графа?

— Графа?

— Так журналисты называют параграф.

Ей было известно, что значит граф.

— «Я не просто боксерская груша», — вслух прочитала она. — Вот это привлекло мое внимание.

Роб улыбнулся, демонстрируя ряд великолепных белоснежных зубов. Джейн задалась вопросом, сколько раз их выбивали и вставляли обратно.

— Я хорошо повеселился, когда писал это, — сказал он. — Подумываю о том, чтобы всерьез заняться этим делом, когда закончу карьеру. Может, вы могли бы мне дать несколько наводок?

Сделать первый шаг намного легче на словах, чем на деле. Ее собственное резюме было совсем не звездным, но она не хотела портить Робу настроение, рассказывая правду.

— Помогу, чем смогу.

— Спасибо, — он привстал, вытащил бумажник из заднего кармана и, снова опустившись на кресло, открыл его и достал фотографию. — Это Амелия, — сказал Саттер, вручая Джейн изображение малышки, спящей у него на груди.

— Такая крохотная. Сколько ей?

— Месяц. Разве она не самое совершенное создание в мире?!

Джейн не собиралась спорить с Кувалдой.

— Она просто великолепна.

— Мы снова показываем фотографии детей?

Подняв голову, Джейн встретилась со взглядом пары карих глаз, смотрящих на нее из-за спинки переднего сиденья. Мужчина протягивал фотографию.

— Это Тэйлор Ли, — сказал он. — Ей два.

Джейн смотрела на фото ребенка, такого же лысого, как и тот парень, что передал ей карточку, и думала, почему все люди полагают, будто каждый хочет увидеть фотографии их детей. Она не узнавала обладателя глаз, смотрящих на нее, пока Роб не заметил:

— Она ужасно лысая, Рыбка. Когда у нее появятся волосы?

Брюс Фиш, запасной крайний нападающий, привстал и забрал фотографию обратно. Его лысина сияла, в то время как сильно отросшая щетина покрывала нижнюю часть лица.

— Я был лысым до пяти лет, а превратился в красавчика.

Джейн умудрилась сохранить серьезное выражение лица. Брюс Фиш, возможно, искусно укрощал шайбу, но привлекательным мужчиной он не был.

— У вас есть дети? — спросил он ее.

— Нет, я никогда не была замужем, — ответила она, и беседа закрутилась вокруг того, кто из игроков «Чинуков» женат, и кто сколько имеет детей. Не особо интересная тема, но она уменьшила беспокойство Джейн о том, что игроки будут при ней хранить молчание.

Она вернула Робу его фотографию и решила взять быка за рога. Чтобы поразить их своими знаниями или, по крайней мере, показать им, что она не была полной невеждой в хоккее.

— Учитывая возраст команды и нехватку купленных игроков, «Койотис» в этом году играют лучше, чем ожидалось, — сказала она, цитируя то, что только что прочитала. — Какие самые большие трудности вы предвидите в игре в среду?

Парни посмотрели на нее, как будто она заговорила на иностранном языке. Возможно, на латыни.

Брюс Фиш отвернулся и исчез за сиденьем. Роб засунул фото дочки в бумажник и сказал, вставая:

— А вот и завтрак.

Кувалда быстро удалился, ясно показав, что хоть с ней и приятно поболтать о журналистике и детях, он не собирается говорить с ней о хоккее. И чем дольше длился полет, тем очевиднее становилось для Джейн, что теперь игроки игнорируют ее. Кроме короткой беседы с Брюсом и Робом, никто не заговорил с ней. Ну что ж, они не смогут избегать ее вечно. Они должны допустить ее в раздевалку и ответить на ее вопросы. Они должны поговорить с ней, иначе получат обвинение в дискриминации.

Джейн отказалась от кексов с апельсиновым соком и подняла подлокотник между креслами. Пересев на кресло у прохода, она разложила свои статьи и книги, затем сняла серый шерстяной блейзер и взялась за дело, пытаясь понять, какие очки назначались за голы. Какое наказание давалось за нарушение, и что означал вечно мешающий свисток о пробросе. Она вытащила пачку стикеров из портфеля, нацарапала заметки и приклеила их внутри книги.

Обозначать направления своей работы и жизни с помощью записок на стикерах было не самым эффективным способом самоорганизации. Джейн попыталась использовать более современные методы: она пробовала воспользоваться программой на своем лэптопе, но оказалось, что царапать записки — то же самое, что и писать в ней. Она купила органайзер, который использовала в настоящий момент, но только чтобы приклеивать записки на его страницы. В прошлом году Джейн купила «Палм Пилот», но так к нему и не привыкла. Без своих записок она впадала в панику и в итоге продала карманный девайс подруге.

Джейн написала записку о хоккейных терминах, значения которых не понимала, и приклеила ее к книге, а затем посмотрела в проход на Люка. Его рука лежала рядом со стаканом апельсинового сока на откидном столике. Длинные пальцы разорвали салфетку, и он перекатывал комочки бумаги между большим и указательным пальцами.

Кто-то позвал Люка по имени, он наклонился в проход и поглядел назад. Взгляд его голубых глаз остановился где-то позади Джейн, и Счастливчик засмеялся какой-то шутке, которую она не расслышала. Его белые ровные зубы и улыбка заставляли женщину думать о жарких, греховных вещах. Затем он опустил глаза на нее, и она забыла о его зубах. Он просто смотрел, как будто не мог понять, как она оказалась здесь — вроде пятнышка на его галстуке — затем скользнул изучающим взглядом по ее лицу и шее к вырезу ее обыкновенной белой блузки. По какой-то волнующей причине дыхание Джейн замерло в груди, прямо там, куда он уставился. Мгновение внезапно остановилось. Затянулось. Зависло между ними, пока брови Люка не сдвинулись в прямую линию. Затем, не поднимая глаз, он отвернулся. Джейн наконец-то вздохнула и снова почувствовала, что Люк Мартино́ оценил ее и признал негодной.

К тому времени как самолет приземлился в Фениксе, на улице сияло солнце, и было тридцать пять градусов. Хоккеисты поправили галстуки, надели пиджаки и двинулись к автобусу.

Люк подождал, пока Джейн Олкотт пройдет мимо, прежде чем ступил в проход позади нее. Надевая пиджак от Хьюго Босс, он изучал ее со спины.