- С этим надо что-то делать, - недовольно высказался Никита как-то воскресным утром. Прищурившись, он разглядывал Котея, тот развалился на подушке, спина упиралась в голову Миланы, сползшей вниз так, что ступни свисали с края кровати. – Он уже большой, чтобы греться в твоих волосах.
Милана повернулась лицом к нему, шмыгнула носом, потерла покрасневшие глаза и, тепло улыбнувшись, потянулась к Никите с поцелуем. Он крепко обнял свою чихнувшую девушку, чмокнул в макушку.
- Не ругайся. Он только кажется большим. А даже если он и большой, то ведь даже большие нуждаются в тепле.
Она снова чихнула, а он забеспокоился:
- Ты летом умудрилась простуду подхватить?
- Да пройдет! В последнее время утром какой-то странный насморк, а как только на свежий воздух попадаю, а потом и на работу, от него чудесным образом ни следа не остается.
Никита нахмурился: в чудеса он верил еще меньше, чем в большую любовь…
Он оказался прав. Через несколько дней, после звонка одному знакомому терапевту, выяснилось, что у Миланы ничто иное как аллергическая реакция. На кошачью шерсть.
- Нет, я не могу его отдать, - рыдала Мила, сжавшись в углу дивана. То ли от беспрестанно лившихся слез, то ли от аллергии, то ли от того и другого одновременно, нос ее заложило основательно, она гундосила и бесконечно швыркала, а лицо буквально горело, точно фонарь в ночи. Никита же был не в силах ни анализировать ее вид, ни найти комизм в ситуации. Его взгляд почему-то приклеился к рукам девушки, вцепившимся в кота. Тому и в голову не приходило возмутиться такими тисками-объятиями. На миг показалось, что Котей в курсе происходящего, в круглых золотистых глазах застыл шок или, может, страх. Тоже не готов расставаться со своей хозяйкой.
- Это как отказаться от самой себя! Я же сразу его полюбила. Выкормила. Целых две недели, как младенца, с рук не спускала. А помнишь, как он за пипеткой тянулся? А коготки так больно мне в руку впивались. А я терпела. И даже с радостью. И теперь что?
- Мил… - неуверенно начал Никита, растерянно касаясь своего затылка.
- Да знаю я, знаю! – вспылила та и, разжав наконец руки, дрожащими пальцами принялась гладить Котея, потом зарылась в его шерсть, обещающую стать со временем еще богаче и гуще. – Пойми, для меня и самой это сюрприз – так привязаться к животному. В детстве, сам знаешь, кроме рыбок у меня никого не было. А к ним не привяжешься. Вот я и думала, что равнодушна к живности. Но теперь…
- Он еще не вырос, быстро привыкнет к новому дому. Его там обязательно полюбят, - убеждал Никита. Весьма разумный довод, от которого почему-то становилось грустно.
Лицо Миланы перекосилось, и она закрыла его ладонью, плечи содрогнулись от новых рыданий, другая рука снова в защитном жесте притиснула рыжий комок к животу.
Тяжело вздохнув, Никита присел с ней рядом. Как и любой мужчина, умеющий ориентироваться во многих жизненных перипетиях и не склонный к многословию и рефлексии, он терялся при виде горьких женских слез. По привычке попытался пошутить:
- Зато мы ноги сбережем. А заодно и обивку твоего любимого кресла.
Милана словно в бреду замотала головой:
- Не смешно.
И он перешел к утешению. Передвинулся поближе и, обняв за плечи начавшую икать свою ненаглядную, зашептал ей в макушку:
- Заведем попугайчика.
Снова замотала головой, шмыгая забитым носом.
- Ладно, двух. Неразлучников. Как раз про нас с тобой.
- Ты как взрослый с малышом. Мол, куплю ему новую игрушку, лишь бы про эту забыл, - рассерженный тон.
- Есть гипоаллергенная кошачья порода, - вспомнил он.
Мила брезгливо фыркнула, хотя вышло, скорее, хрюканье:
- Терпеть не могу этих сфинксов.
Дернув плечом, девушка освободилась от обнимавших ее рук и выпрямилась. Поднесла Котея к своему лицу и твердо произнесла, глядя в его глаза:
- Я не расстанусь с тобой ни за что. Просто не смогу. Ты совершенно особенный, мой. Тебя никто не заменит.
Кот помахивал кончиком хвоста, флегматично повиснув в руках хозяйки, потом мявкнул что-то одобрительное, а может, вопросительное. Никита смотрел на залитое слезами лицо Миланы, красные нос и щеки, на запутавшиеся в рыже-белой шерсти пальчики, цепко и решительно держащие кошачье тельце, не намеревающиеся его отпускать, и почувствовал, как в его груди сжалось сердце.
- Ты же понимаешь, что невозможно его оставить? И если оставим, то тебе придется принимать таблетки каждый день много лет подряд? – тихо поинтересовался он.
Мила повернула к нему лицо, покрасневшие серо-голубые глаза словно пронзили его, как было в их первую встречу.
- Невероятно крошечная цена за счастье быть его другом и хозяйкой, согласись?
Менее чем через десять минут, оставив успокоившуюся и умывшуюся Милану, Никита уже шагал в аптеку за лекарством. Он улыбался и качал головой, вспоминая ее гундосое «ты совершенно особенный, мой, никто тебя не заменит» и размазанные по щекам слезы. И ведь мучается, постоянно чихает, нос зудит и не дышит, но кота так и не выпустила. Как вцепилась в него при словах «всего вероятнее, аллергия на шерсть», произнесенные им, так и не отпускала. Насмерть бы стояла, если б пришлось. Хоть смейся, хоть плачь.
Он представил, как сама Милана со смехом бы сказала про его состояние, что он ей умиляется, а он в отместку защекотал бы ее в ответ. И внутри него что-то зрело, ширилось, балансировало на грани, гудело и пело. Что-то, что он никогда не решился бы оформить в четкую мысль и дать конкретное, одно-единственное наименование. Что-то, что горело и электричеством пощипывало кончики пальцев.
Совсем рядом с аптекой приютился небольшой ювелирный салон с неброскими витринами. Он завернул в него инстинктивно, повинуясь какому-то внутреннему толчку, но, как только открыл дверь, ощутил, что все правильно, давно следовало сюда прийти. Кольцо он выбрал с лунным камнем небольшого размера, аккуратное, приятное и яркое, будто согревающее. Как глаза девушки, которая в скором времени станет его носить.
На обратном пути домой Никита уже с кристальной ясностью видел: свадьбу они сыграют в августе, Мила сама решит, будет ли она шумной, с гостями и застольем, или же это станет праздником лишь для них одних, их жизнь сложится самым обыкновенным образом, со своими взлетами и падениями, забегами и мгновениями затишья, но будет поделена на двоих, удваивая радость и уменьшая вес тягот.
И если бы сейчас, именно в этот момент романтического подъема и ожиданий, Никиту спросили, верит ли он в большую любовь, он бы с прежней убежденностью ответил: большой любви не бывает, а бывают важные мелочи. Разные мелочи: теплота ли прикосновений родной и дорогой девушки, ее запах, ее поцелуи, вялые, спросонья, или же жаркие, в минуты страсти, ее ласки и улыбки, ее ли пригоревшие или удавшиеся кулинарные шедевры, ее заплаканное, красное, точно помидор, лицо, ее ли ненормальная преданность, вылившаяся в желание страдать от аллергии, в то время как аллерген легко бы прижился в другом месте у хороших людей. Все эти мелочи могут показаться тем, что в следующий миг разлетится по ветру, подобно семенам одуванчиков, пушистыми белыми шариками обсыпавших газоны, фу-у-ух! – и нет. Но их хочется ощущать всегда, в них хочется быть всегда, это большие мелочи. То, что делает его счастливым неделимым целым с ней, его Миланой. Сила невероятного действия! А уж как назвать эту силу – большой любовью, страстью, глубокой привязанностью – каждый определяет сам для себя.