Я смотрю на них, и чувствую их одним.

Неделимый мир, и я его боль и часть.

У меня внутри пульсируют наши дни.

Дни, которые сбываются по ночам.

– Да, господин мой. Да, моя госпожа.

За меня заплатили сто тысяч на Sacra via.

У меня непокорный нрав и огонь в крови, но...

за меня решают, кому мне принадлежать.

Когда наступает утро на тонкий лед, его покрывая причудливой сетью трещин, меняются звуки и оживают вещи, и кожа теплей становится под бельем, под шелком и кружевом, в маленьком тайнике, который ладонь накрыла, как мягкий купол...

Она собирает сказки, стихи и кукол.

А я собираюсь солнцем в ее руке.

Когда наступает утро, среди снегов, в пуховых сугробах, в постельной метели белой я теплым лучом опять проникаю в тело, которое пахнет розовым молоком. Она говорит о песнях и облаках, и пристально смотрит, и замирает рядом...

А я выгибаю спину под этим взглядом,

чтоб быть ее кошкой и влагу ее лакать.

Когда наступает утро, она встает, скользя босиком, небрежно укрывшись пледом, проходит на кухню, и я отправляюсь следом, чтоб видеть, как день рождается из нее.

Посуда звенит, и звон отдается в нас, и я наблюдаю за каждым движеньем легким.

И солнце проступает на фотопленке.

И кофе горячий, и за окном - весна.

Первым всегда просыпается чуткий слух.

Где-то упала капля. На глубине трава начинает себе пробивать тропу – из-под земли, насквозь прошивая снег. Снег исчезает, водой расходясь по шву. В темную почву следом впечатан знак. Я поднимаюсь и чувствую, что живу в новой весне, которой еще не знал.

Шаг осторожный. В пещере еще зима. В утро выходишь и сумраку смотришь вслед. Лапы тяжелые медленно разминать, узким зрачком вбирая прохладный свет. Сила приходит с воздухом. Воздух чист. С шумом вдыхать и морщиться от росы. Вот на тропе следы протянулись – чьи? Если пойдешь по следу, то будешь сыт.

Почва сырая, в ней утопает бег. С первой охотой снова приходит вкус легкой добычи, чью кровь получил в борьбе с черной зимой, распластанной на снегу. Кровь опьяняет, по жилам идет тепло. С каждой минутой становишься все сильней. Время в тебе, как сросшийся перелом, ноет о том, что прошлого больше нет.

Где-то в пещере, в каменной пустоте,

где так темно, что красок не рассмотреть,

выступом острым среди бессловесных стен

вдруг замирает

и застывает

смерть.

Бежать по долине быстрей, чем приходит звук, пьянеть от свободы и припадать к земле. Я поднимаюсь и чувствую, что живу новой весной, ворвавшейся в этот лес.

У нас впереди бессонные сотни лун и тропы, в кольцо сжимающие холмы…

Первым всегда просыпается чуткий слух.

Я слушаю вас, свободные от зимы.

Я пойду туда с тобой или без тебя,

Потому что я решила туда пойти.

Передай привет ребятам, таких ребят

Мне уже не повстречается на пути.

Если будут что-то спрашивать про меня –

Запрети.

Да, еще цветы остались. Цветы полей.

И запомни: я звала их по именам.

И не трогай ничего на моем столе,

И не стой, не стой задумчиво у окна.

Вот февраль уходит в прошлое, в феврале

Я одна.

Дверь за мной запри на ключ, поменяй замок,

У меня ключи останутся – ну и пусть.

Я сейчас спокойно переступлю порог,

За которым начинается новый путь.

Ты бы мог сказать мне что-нибудь, ты бы мог…

Или пнуть.

Да, минутку… Я оставила… Скажем, плащ.

Или зонт /какие мелочи, все равно/

Ты того… Нормально будет все, ты не плачь.

Не сойти с ума попробуй с такой весной.

Собирайся, сволочь, нас еще ждут дела.

Ты со мной.

Ты только представь, как я буду ее любить –

ее, что сумеет услышать меня весной.

Снег исчезает, как будто снимают бинт,

земля проступает, и тает последний слой,

и в воздухе влага – дыхание, словно пар,

выходит из почвы, клубится среди ветвей…

Ты только представь: весна – это время пар.

Весна – это время черных котов и ведьм.

Весна – это время отчаянных, время «Ч»,

священное время прошедших путем зимы.

Ты только представь: не будет привычных черт,

и каждое слово отныне меняет смысл.

Ты только представь: весна отдается мне,

и ветер приносит песни издалека,

и рыжее жаркое солнце, живая медь,

медовая женщина

спит

на моих

руках.

Если тебе надоест дорога, можешь сойти с пути. Стать собирателем терпких ягод или седым вождем, жить на окраине леса, слышать ястреба, что летит туда, где никто ни о ком не знает и никого не ждет. Днем к тебе будут ходить за словом и за отваром трав, ночью шептать твое имя детям, что не ложатся спать. Ты оправдаешься всем, что скажешь, зная, что ты не прав в том, что не стало однажды нашим, в том, что тогда не спас.

Если тебе надоест дорога, можешь замедлить шаг, стать придорожным замшелым камнем, пнем, верстовым столбом… Пыль оседает, следы скрывая, мыши в траве шуршат, ястреб, в когтях унося добычу, мох полоснет крылом.

Где-то она обретает силу, где-то среди вершин.

Горы впускают ее под сердце и выпускают в мир,

где у огромного моря дышат легкие той души,

что разделила одну дорогу между двумя людьми.

Если тебе надоест дорога, просто закрой глаза.

Каждый идущий приходит к цели. Над перевалом гром. 

Перед рассветом темнеет небо.

Старый шаман сказал, что над дорогой кружился ястреб и обронил перо.

Мне все кажется, Бог живет высоко в горах.

Расскажи мне, что тебе видится с высоты? Я иду к тебе, научи меня не остыть. Я боюсь тебя, помоги мне не слышать страх. У тебя здесь покой – ни людей, ни имен, ни слов. Только небо и птицы, ныряющие в него. Ты плывешь легко, в облака опустив весло, задеваешь колокол, и раздается звон. У тебя здесь тишь да божия благодать, поднебесный купол, обетованный рай. Только там, под тобой, до самой земли – вода. И не видно тебя, как часто не умирай. Разреши мне рассказать тебе о других – о бескрылых, не отмеченных чистотой, одиноких – тех, кому не подал руки ни ты сам, ни переменчивый ангел твой. Что им делать, если речь заглушает плеск твоего весла, рождающего дожди? Ты всегда высоко в горах, на твоей земле из двоих идущих выживет лишь один. Что им делать, если ты не подашь им знак? Как понять, что кроме бога, никто не свят? Отпусти меня – вернутся к ним и узнать, как смертельно им тоскуется без тебя.