— Слышала, слышала я о жути ночной! Ой, Фаратха, бедненький, что с тобой судьба-то так обошлася жестоко, никому зла не делал, душевный человек был, мимо идет всегда здоровье спросит, поинтересуется, а теперь лежит, глазки высосаны, ручки съедены, ножки обкусаны, губки яхонтовые с корнем вырваны кровища хлещет! Ой, беда какая!

Соседние столики стремительно пустели.

— А чегой-то вы про волшбу помянули? — Ханира хищной птицей нависла над столиком. — Вроде ж собачка взбесилась, так стражники поговаривают?

— Так собаку тоже растерзал кто-то, — вяло промямлил сосед, безуспешно пытаясь вытащить край своего плаща из-под седалища старушки.

— Ох тебе, страсти какие! — глубоко посаженные глазки торжествующе блеснули. — Чего ж на животинку бедную валят? Ты скажи, милок, у тебя брат стражником, неужто не шепнул на ушко родной кровиночке? Ни в жисть не поверю.

— Извини, бабка, не твоего это ума дело!

Выпитое пиво ударило купцу в голову, трезвый он связываться с Ханирой не решался. Правильно делал, старушка практически сразу заставила его пожалеть о сказанной грубости. Мило улыбнувшись и сжавшись в крохотный беззащитный комочек, она тоненьким голосом заныла

— Старую да беззащитную всяк обидеть норовит! Нет, чтобы сказать "Держись, Ханирочка, дома, колдуны шалят, али в храм зайди жрецу монетку кинь во здравие". Или успокой несчастную, пока сердечко дряхлое на куски не разорвалось, сам-то небось к Мирке-прачке сегодня ночью опять зайцем серым проскочишь. Ой, несчастная я, что делать не знаю! Везде хожу, глаза красные чудятся, клыки длинные скалятся!

— Какой Мирке? — занервничал сосед. — Ты чего несешь?

— Как какой! — повысила голос старушка, заставив купца предупреждающе зашикать, оглядываясь по сторонам. — Той самой, что возле рыбного рынка живет. Грудастенькая такая, у нее ишшо муж грузчиком работает. Здоровенный такой, ручищи — во, морда — во! Приятный человек, обходительный такой. Всяко старушку не обидит, поможет сиротинушке, подскажет чего. Пойду-ка я к нему, покалякаем о своем.

Ханира нарочито медленно начала подниматься, чтобы тут же быть ухваченной занервничавшим купцом.

— Ну что ж ты так, бабушка, только пришла и сразу уходишь. Хозяин, пива нам! С курочкой! Голодная небось, перекуси, что боги послали.

— Ой, какой же ты хороший, — по щекам старухи поползли крупные слезы. — Добрая у тебя душа, широкая! Удачи тебе в делах, торговле, чтоб жена лаской одаривала, детишки резвые бегали, лошадки не болели, волки лютые не кусали, собак бешеных в доме не водилось. А то ведь знаешь, где одна, там и две.

Поняв, что отделаться от ведьмы не удастся, купец раскололся:

— Не собака то была. Демон Фаратху задрал.

— Да неужто? — бабка в ужасе округлила глаза и зашептала. — Это что, колдун наш городской так сказал?

— Он. Прогнал всех со двора, вышел минут через десять и говорит, мол, иномировую сущность почуял. Демона, стало быть. Брат возле ворот стоял, потому и разговор слышал. Колдун голове так сказал, что сегодня же в столицу отпишет, дескать, запретная магия налицо и пренебречь долгом он не может. Голова аж скривился весь.

— Чего деется, чего деется-то! Посреди белого дня демоны шасть-шасть по улицам, во дворы забегают. Слыхала я, Фаратху бедного аж в спальне сожрали? — старушка трепетно вздохнула и требовательно уставилась на купца.

— Какой в спальне? Во дворе, аккурат на крыльце дома. Только странность одна есть, будто никто ничего не слышал.

— Эвона как.

— Точно говорю. Ни слуги, ни соседи, ни родня, все в один голос твердят — тихо было. Соседские собаки скулили, и все.

— Это потому что животные всяко людей умнее, они богами отмечены, истинным взором владеют. Только они, да дети малые Вражью силу чуют. У Фаратхи же дите родилось недавно?

— Точно, — хлопнул себя по лбу купец. — Кухарка жаловалась, ребенок посреди ночи на плач изошелся, никак успокоить не могли. Вынесли во двор свежим воздухом подышать, а там — это.

— Ой-ой, бедненький, — запричитала старушка, стремительно вскакивая на ноги, — пойду, травок целебных заварю, авось полегчает сиротинушке. Благодарствую, милый, за беседу да за угощение, благослови тебя светлые боги.

Черныш только сейчас заметил, что за разговором Ханира успела стрескать тарелку рыбы и полкруга хлеба, непонятным образом ополовинив кувшин с пивом. Кружки ей не принесли, из горла она не пила. Одно слово, ведьма.

После того, как за бабкой закрылась дверь, Черныш еще долго безуспешно прислушивался к разговорам. Ничего интересного из трактирной болтовни выцепить не удалось. Видимых врагов, готовых пойти на убийство, у покойника не имелось, состояние целиком отходило старшему сыну, за вычетом небольших сумм замужней дочери и храму. Также большую сумму денег и городской дом получала жена, с условием заботиться о младшем ребенке, не обошел Фаратха других своих детей. В общем, обычное завещание богатого купца, любящего родственников и не ждущего от них зла. Надо бы навестить скорбящую семью, послушать, о чем говорят.

Дом уже начали убирать перед предстоящими похоронами, свежевыкрашенные в белый цвет ворота сильно пахли, и Черныш невольно расчихался. Вот это плохо, по местным поверьям, именно кошки черного цвета приходят за душами грешников, родственники могут и убить в запале. Что за судьба у несчастных животных, нигде их не любят. Пришлось потихоньку карабкаться через высокий забор, сторонкой обходить будку со злющим кобелем, в общем, всячески стараться не попасться никому на глаза. И внутри усадьбы двигаться бесшумно, из одной тени в другую.

Одетые в траурные одежды домочадцы старательно избегали упоминать в разговорах покойного, чтобы душа не смогла вспомнить свое имя и спокойно ушла в поля скорби. Но эта мера не мешала служанкам полушепотам обсуждать ужасную кончину хозяина, а также поведение его семьи. Любящие родственники оказались людьми практичными и решительными, в частности старшая дочь. Ей показалось, что завещание отца нуждается в некоторой корректировке, о чем она и заявила во всеуслышание. Сейчас все семейство, за исключением младшей дочери, собралось в гостевой комнате и взахлеб изливало друг на друга потоки яда. Девушка же с самого утра сидела в своей комнате и ни с кем не общалась, переживала. Остальные… Неплохо было бы подслушать их свару. Вдруг, интересное что скажут?

К счастью, нашлось удобное местечко, как раз для кошки. Между двумя сундуками оказалась ведущая в гостиную мышиная нора, через которую проникали звуки. Мог бы устроиться поближе, если бы не подслушивавшие слуги, сволочи.

— Дом — мой!

— С какой это стати? Владей своими амбарами.

— Бирека, эта земля восемь поколений принадлежит главе рода!

— Подумать только, нашелся глава!

Старший сын с мачехой ругаются. В стороне орут друг на друга две сестры, старшая и средняя.

— Да ты брюхатая за своего вышла, дура! Кто б на тебя посмотрел по трезвому-то делу!

— Ну и что? Зато в девках до семнадцати не сижу!

— Какое счастье, что я не женат, — судя по всему, шипящий голос принадлежит среднему сыну.

— Тихо!!

Короткая тишина, которую прервал голос старшего сына:

— Насколько я понимаю, все недовольны тем, что отец оставил после себя меньше, чем каждый надеялся. Лично я ожидал большего. Мне известно, что крупная сумма денег незадолго перед… вчерашней ночью, была изъята лично отцом из дела. Где золото, лично я не знаю. Кому-нибудь из вас есть, что поведать?

— Сколько исчезло? — спросила мачеха после короткого молчания.

— Достаточно, чтобы говорить о потере значительной части состояния. Половины, не меньше. Вся выручка от продажи последней партии леса и табуна коней.

Кто-то невольно присвистнул.

— Мы разорены.

— Почти. Пусть тот, у кого деньги, скажет, где они. Он все равно не сможет использовать их без огласки.

— Уверяю тебя, Бирон, у меня их нет. Твой отец никогда не посвящал меня в свои дела.