Душой кают-компании тральщика «Гарпун», на котором командир подразделения капитан-лейтенант Мещеряков держал свой флаг, был сам Мещеряков. Бог траления, как его называли молодые офицеры, любил «Гарпун» не потому, что этот корабль принадлежал к числу новейших,- нет, «Гарпун» был кораблем-ветераном трального флота. На нем Иван Иванович Мещеряков начал траление еще в первые дни войны. И с тех пор не покидал его мостика.

Много замечательных событий произошло с того времени. И Иван Иванович, по натуре своей мечтатель и философ, знавший почти наизусть лоцию Балтийского моря, мог по каждой вмятине на «Гарпуне», по каждой заплате на старом корпусе рассказать о боевых делах подразделения.

«Мы с «Гарпуном» не стареем»,- любил повторять Мещеряков, поглаживая седеющую голову, В его словах не было хвастовства. Потеряв еще в первый год воины семью, Мещеряков всю свою любовь, на которую способны большие и сильные люди, перенес на людей корабля. Экипаж заменил ему семью, корабль — дом.

За два года до окончания войны, став командиром подразделения, Мещеряков передал «Гарпун» старшему лейтенанту Сидорову, но сам с корабля не ушел и брейд-вымпел поднял здесь же, на «Гарпуне». Потом Сидорова сменил лейтенант Приходько — почти юноша. Увлекающийся молодой человек, он больше всего гордился тем, что плавает под командованием Мещерякова.

В тот день, о котором пойдет речь, корабли, закончив траление Н-ского района, задержались в море, дожидаясь горючего,- его должен был доставить буксир. После обеда Мещеряков и Приходько сидели в кают-компании и, выкурив бесчисленное количество папирос, ждали доклада от вахтенного сигнальщика. Но все сроки прошли, а буксир с баржой не показывался. Лейтенант Приходько, чтобы как-нибудь скрасить наступившее молчание, обратился к командиру подразделения:

— Иван Иванович, давно хотел вас спросить…

— Да?

— Смотрю я на нее,- он указал на картину, висевшую на стене, — и думаю, надо бы нам привести ее в порядок. Хорошая картина. «Гарпун» на ней выглядит как живой, и пот этот орудийный расчет, который ведет огонь по немецкому самолету… Но правый угол полотна разорван. Непорядок. И я уже было приказал матросу Строгову аккуратно зашить полотно и восстановить краски, по он меня уверил, что вы не хотите.

— Я умышленно сохраняю ее в таком виде, как она есть,- ответил Мещеряков. — Эго, Валентин Алексеевич, память о высадке десанта, о первой нашей крупной наступательной операции. Тогда осколком снаряда ранило командира десантного отряда Арсеньева, который шел на «Гарпуне». Осколок пробил обшивку и разорвал полотно. И вот здесь, на этом столе, раненый Арсеньев просил до поры до времени не трогать картину. Храбрый был офицер, но не повезло ему.

— Погиб? — спросил Приходько.

— Нет, потерял ногу. А спасла его девушка из рыбачьего поселка. Я позднее встретил ее в госпитале, а несколько месяцев назад довелось увидеть и самого Арсеньева. Он защищал проект постройки нового маяка в бухте Круглой. Он так красочно рисовал будущее этой бухты, что у меня самого, чорт возьми, зачесались руки. «Мы построим маяк своими силами,- говорил он. — Но какой! Это будет лучший маяк на нашем море. Я подниму на строительство рыбаков. Десантом в Круглую было положено начало освобождения всего полуострова. Пусть моряки, которые поведут корабль в Круглую, увидят огни и вспомнят о тех, кто кровью своей вернул нам эту землю».

Разговор прервал рассыльный. Командира подразделения просили подняться на мостик.

Шторм начался сразу. Ветер вдруг подул с такой невероятной силой, что матросы, держась за леера, с трудом передвигались по верхней палубе, крепили тралы, пушки, задраивали двери и люки. Ветер гнал, прижимая к мачтам тяжелые тучи, рвал парусину мостика и свистел в снастях. И корабли один за другим, то поднимаясь на волны, то глубоко зарываясь в них, медленно продвигались вперед.

На мостике головного тральщика «Гарпун» стояли капитан-лейтенант Мещеряков к лейтенант Приходько,

— Ваш прогноз, Приходько, не оправдался,- кутаясь в кожаный реглан, ворчал Мещеряков. — Как вы говорили: «После обеда стричься, бриться, песни петь и веселиться, а к вечеру придет буксир с баржой, заправимся н в бухту Круглую».

— Конечно, буксир из базы не придет.

— Какой буксир! Видите, что делается… Командир предполагает, а море располагает. Но ничего…

«Из тридцати дней тридцать в море — не так уж мало»,- подумал Мещеряков. Сколько раз мы спускали шлюпку в такую погоду, когда верхняя палуба уходила из-под ног, но гребцы шли и подрывали мины. Старшина первой статьи Юрьев дважды добирался до мины вплавь. Сколько раз… А, да что говорить… Перепахивать мор:кой район, начиненный минами, все равно, что сидеть с огнем на бочке с порохом. Одним словом, тралили на славу. В день раз пять на матросах тельняшки становились мокрыми и высыхали вновь…

Во время поворота «Гарпун» положило на правый борт. Волна окатила мостик и палубу.

Мещеряков выпрямился и, ощущая, как за воротник пробираются струйки ледяной воды, сказал:

— Тяжело будет входить в бухту Круглую. Как в мешок. Слева отмель, справа каменная гряда и береговой обрыв.

— Стоит ли рисковать? — настороженно спросил Приходько. .

— У нас нет другого выхода. Горючее на исходе, а дрейфовать в шторм возле минных полей — не меньший риск.

— Я никогда не был в Круглой,- сказал Приходько,

— Знаю. А мне довелось входить в нее с десантниками, причем погода была немногим лучше. Вот здесь-то я и высаживал отряд капитан-лейтенанта Арсеньева.

— Надвигается дымка,- заметил Приходько.

— Туман,- поправил Мещеряков, И тут же подумал: «Это не входило в мои расчеты». А Приходько он сказал: — Смотритель маяка не знает, что наши корабли первыми идут в бухту Круглую. Из-за этого тумана мы не обнаружили огней, установленных на развалинах старого маяка.

Корабли, сбавив ход, с трудом развернулись и легли на новый курс. Туман стлался низко, почти над самой водой. По всем расчетам маяк уже должен Сил открыться. Но проходила минута, вторая, и как ни вглядывался в ночную темь вахтенный сигнальщик, он ничем не мог порадовать ни командира подразделения, ни командира корабля.

И вдруг сквозь пелену тумана блеснула едва приметная солнечная искра.

— Маяк,- стараясь перекричать шум волн и ветра, выпалил сигнальщик.- Вижу огни маяка!

— Внимательно наблюдать! — встрепенулся Мещеряков.

Пропущена страница 7.

причалы и дома рыбачьего поселка, разбросанного у самой воды. И над всем этим поднималась и властвовала, высеченная точно из мрамора, белая башня маяка. Величественная скульптура матроса и солдата венчала ее купол.

— Узнаю дело рук твоих, «маячный капитан»,-проговорил Мещеряков. И, обращаясь к Приходько, добавил: — Берн шлюпку, пойдем на маяк.

— Побриться бы надо, товарищ командир, переодеться. Перепугаем смотрителя маяка.

— Хорошо. Полчаса хватит?

— Вполне.

— Значит, стричься, бриться, умываться…

Но побриться так и не удалось. От причала шла рыбачья лодка. Трое гребцов, налегая на весла, держали курс на тральщик. И не успел Мещеряков дойти до своей каюты, как его нагнал рассыльный.

— Вас рыбаки просят.

За круглой башней маяка, омытой первыми весенними дождями, шумело морс. Гребни воли, словно языки пламени, лизали обрыв, тянулись к стенам маяка. Торопливо проплывали над белой башней облака и терялись за пеленой тумана. На берегу, у самой воды, громоздились развалины немецких дотов, ржавела выброшенная на отмель и разорванная надвое немецкая баржа. Волны били в ее борта, как в барабан. И над этим многоголосым шумом волн и ветра дрожал низкий бас одинокого буя. Вечный пленник моря, прикованный к мертвым якорям, у входа в бухту, он напоминал большого одноглазого сыча. От причалов, захлестанных морской водой, просмоленных баркасов, стоящих на туго натянутых пеньковых канатах, тянуло смолой, крепким дегтем и рыбой.