― Вот там! — сказал Чепе.

Когда мы подходили к прогалине, на высоком берегу прямо перед нами сверкнул огонек. Я направил на него луч фонаря, и на мгновение засверкали два глаза, затем померкли и снова блеснули вблизи моря.

― Какое‑то живое существо, — произнес я. — Какое же это может быть животное?

Чепе наклонился и начал всматриваться в полосу, освещенную узким лучом фона­ря. Глаза животного вспыхивали и гасли. Потом появлялись в новом месте, кружи­лись и падали, как летающие светлячки, затем молниеносно неслись поперек берега, прямо к черте прибоя, и на мгновение оставались неподвижными.

― Кто‑то прыгает вокруг, — сказал Чепе. — Не пойму, какое животное может так мчаться прямо к морю!

― Venite [113]. Идите рядом, и мы узнаем! — произнес я.

Чтобы подкрадываться вместе, я положил руку на плечо Чепе, и мы медленно направились к сверкающим глазам, описывавшим дикие зигзаги у самой кромки при­боя. Я старался удержать одно направление луча, чтобы глазастый зверь не мог по­нять, какая судьба его ожидает. Однако нужды в такой предосторожности не было, владелец глаз и без того был в слишком большом страхе и не нуждался в запугива­нии светом.

Когда мы подошли почти на тридцать футов и все еще не могли разгадать, к кому подкрадываемся, глаза уставились на нас, и животное зигзагами двинулось нам на­встречу. Оно подходило все ближе. Мы остановились. Как только расстояние умень­шилось, перед нами возник силуэт туловища.

― Tepescuinte! [114]— одновременно воскликнули Чепе и я и ринулись вперед, чтобы не дать животному исчезнуть и прижать его к кромке прибоя. Действовали мы с необычайным проворством. Чепе громко кричал:«Tepescuinte es la major came que existe!» [115]Обнаружить такое существо на берегу было подарком, свалившимся с неба.

Как вы, вероятно, знаете, нельсоновская пака — двадцатифунтовый грызун, ноч­ное животное, обитающее в лесах возле рек или на лесных опушках. Оно имеет ка­рикатурное сходство с обычными грызунами. Огромные, причудливо торчащие зубы и сильно развитые челюстные мускулы придают его луковицеобразной морде глу­пейший вид, однако сохраняется симпатично наивное выражение, которое так прису­ще некоторым белкам. Вот так же странно выглядел Мартовский Заяц в рисунках к старым изданиям «Алисы в Стране чудес». Но хотя внешний облик животного очень странный и непривлекательный, мясо его имеет великолепный вкус. Пака умеет бе­гать и петлять не хуже крупного североамериканского зайца. И именно этим она сей­час занималась.

Там, где мы проходили, полоса берега была широкой, и можно было предполо­жить, что заблудившееся животное шло наугад. Но скоро вы узнаете, что дело обстоя­ло совсем не так. Как только перепуганная пака нас разглядела, она переста­ла двигаться нам навстречу и решила удрать. Она ускользала от наших рук, однако положение ее оставалось безвыходным, так как свет слепил и она не находила укры­тия среди ровного песка.

Наше положение тоже имело слабые стороны. Единственной нитью, связывающей нас с пакой, был свет от фонаря. Покуда мы метались и суетились, батарея фонаря отцепилась от поясного ремня и волочилась в кромешной тьме вслед за мной, ме­шая движениям и непрерывно стаскивая с моей головы фонарь.

Мне удалось все же водворить батарею на место, и источник света заработал по–настоящему. Тогда мы снова принялись бегать взад и вперед, а обезумевшее живот­ное металось прямо под нашими ногами, но иногда — в особо волнующие моменты — исчезало в темноте. Оно не переставало двигаться ни на один миг и каждый раз благополучно избегало наших вытянутых вперед рук.

Если животное, за которым мы гонялись, вам знакомо только из книг или по зоо­парку, то трудно себе представить, как нам пришлось действовать. Вы вправе ска­зать, что я — университетский профессор солидного возраста, типичный образец на­шей цивилизации, да еще попавший в необычную и своеобразную обстановку. Такая оценка вполне обоснована, но разрешите мне заметить, что Чепе обладал гораздо большим, чем я, чувством собственного достоинства. Мне остается лишь еще раз подчеркнуть, что к странному образу действий нас принуждала привлекательность добычи. Думаю, что никакая новая Афродита, появившаяся на освещенном звезда­ми песке, влажная от морской пены, игривая, как котенок, и быстроногая, как лань, не преследовалась бы с таким вожделением, с каким мы гонялись за этой огромной крысой. Впрочем, наш странный балетный спектакль не мог длиться всю ночь напро­лет. Я начал смутно ощущать необходимость финала и тут при отблеске света заме­тил высоко поднятую руку Чепе. Повернувшись к нему, я увидел, что он каким‑то об­разом успел вытащить из мешка стеклянный поплавок и целился им в паку. Я мгно­венно сообразил, что мне надо прекратить беготню и, остановившись, направил луч фонаря прямо на скачущее животное.

― Asi [116], — одобрительно сказал Чепе.

Наконец‑то у нас появился план действий! Стоя на месте, я освещал фонарем сот­ню ярдов, чтобы Чепе мог видеть цель. Честно говоря, стеклянный шар представлял собой ненадежный метательный снаряд, тем более что пака иногда способна пере­носить даже пулевые раны. Но тут я вспомнил, как быстро и точно умеют горные жи­тели — сородичи Чепе —- попадать камнем в самую подвижную и отдаленную цель, и во мне зашевелилось чувство надежды. Рука с поднятым стеклянным поплавком резко выпрямилась — и короткая, сверкающая, как молния, дуга вытянулась от руки Чепе к голове животного. И сразу наступил конец охоты.

Полный удивления и радости, я бросился вперед: животное лежало на камне, и только капелька крови виднелась на кончике носа. Чепе склонился над пакой.

― Pegue [117]. Я в него попал, — важно сказал он.

― Pegaste [118], — ответил я. — Прямо в голову.

― Да, — сказал Чепе. — Чисто всадил в голову.

Он ткнул пальцем, и ее нога дрогнула. Потом Чепе поднялся и направился туда, где в разгаре погони бросил нож–мачете. Я сел на землю, чтобы отдышаться. Мы по­бедили в трудном сражении, и теперь, держа в руках добычу, я был согласен вер­нуться домой или же завалиться спать прямо тут, на месте.

Чепе бродил в темноте, и я включил фонарь, чтобы ему помочь. После того как мой спутник нашел мачете, я без какой‑либо определенной цели осветил край придо­рожного кустарника, мимо которого мы недавно прошли. Луч достал почти до самого конца, и в тот момент, когда я собрался выключить свет, среди кустарника засверкал желто–зеленый огонек, очень далекий и неотчетливый, но жаркий, как пламя. Я вско­чил на ноги и направил луч на новую цель. Снова усталости как не бывало. Когда расплывчатый конус света был отфокусирован, сверкание далекого огонька усили­лось и он замер на месте. Сначала возникла одна пылающая точка, затем рядом за­горелась вторая, потом снова осталась одна. Тот, кто там находился, смотрел по­переменно то на Чепе, то на меня.

― Parate, Chepe [119], — сказал я так тихо, что только Чепе мог меня услышать. Медленно двигаясь к светящейся цели, я держал паку в одной руке, а другой удержи­вал нужное мне направление луча. Проходя мимо Чепе, я прошептал, чтобы он сле­довал за мной, и ринулся вперед. Мои ноги переступали бесшумно и осторожно, шея болела от напряжения Неожиданно Чепе увидел то, к чему мы направлялись, и я услыхал отрывок какого‑то богохульства.

― Leon! [120]— шепнул он мне в ухо.

― Возможно, — ответил я. — Или tigre [121]. Или оцелот. А может быть, просто лань.

Во всем происходящем ощущалось нечто большое и прекрасное. Широко расстав­ленные глаза смотрели на нас с высоты вполовину человеческого роста. На берегу могли находиться и собаки, которые в июне бродят целыми стаями. Когда на них па­дает луч фонаря, они удирают с ворчанием и тявканьем. Глаза, которые смотрели на нас, не могли принадлежать pucuyo [122], так как они были на туловище высотой по пояс человеку — это можно было определить по движениям животного. По всей ве­роятности, глаза не принадлежали и лани. Таким образом, оставались лишь только большие звери из семейства кошачьих — пума, оцелот и ягуар.