«Мы» относилось к Бенджамину Миллеру, настоящему медведю с рыжеватой бородкой, редеющими каштановыми волосами, карими глазами с морщинками в уголках, крепким рукопожатием и самому говорившему, Эдмунду Лэнгдону, высокому, худощавому брюнету, очень симпатичному, с длинными, загнутыми ресницами, человеку лет на десять-пятнадцать моложе Бена.

— Я слышал, побивают их камнями на площадях, — продолжал Джимми, пропустив его слова мимо ушей.

«Ханжа группы», — подумала я. Мне потребовалось всего несколько минут, дабы понять, что Джимми проведет все время тура, осуждая всех и все, хоть немного отличающееся от его уютного мира дома. Имея почти двадцатилетний опыт продавца, я считаю, что неплохо разбираюсь в людях и способна правильно оценить человека с первого взгляда. Делать этого, разумеется, не следовало, но, поскольку опыт — суровый учитель, ты учишься определять того покупателя, которого можно лестью соблазнить на покупку, того, которого нужно оставить в покое, чтобы он принял решение, и, более того, типа, который может совершить кражу или расплатиться поддельным чеком. Как ни предосудительна эта склонность делить людей на категории, я обнаружила, что бываю права примерно в девяноста пяти процентах случаев. Остальные пять процентов, то есть когда полностью ошибаюсь, я приписываю случайности. Поскольку Джимми мог сделать поспешные и неверные выводы о взаимоотношениях этих двух людей, договоренность о размещении в отеле членов группы, по которой я получала отдельную комнату как руководитель, была неокончательной. Они оба просили отдельные комнаты, и Бен сказал мне, когда записывался на тур, что Эд — его племянник.

— Мама, я устала, — заявила с надутым видом Честити Шервуд. Интересно, с какой стати родители так поступают с детьми, давая им подобные имена? Честити, на мой взгляд, было примерно пятнадцать лет. В дополнение к вечному хныканью она была из тех людей, которые еще не обрели чувства личного пространства. У нее была очень скверная манера ударять всех стоявших поблизости рюкзаком всякий раз, когда она поворачивалась, и люди, хотя знали ее всего восемь-девять часов, уже искали укрытия, когда она приближалась. — Сколько еще можно ждать в этом дурацком месте? — спросила она недовольным тоном.

«Дурацким местом» был транзитный зал франкфуртского аэропорта, по общему признанию, унылый. Тур, который мы именовали историко-археологической экскурсией, начался в Торонто, где собрались восемь членов нашей группы: Честити с матерью, носящей разумное имя Марлен; Джимми и Бетти, канадцы, которые двадцать лет назад переправились через озеро Эри в Буффало да так и не вернулись; Сьюзи, Кэтрин и те самые двое мужчин, Бен и Эд, сказавшие, что они из Бостона, но решили присоединиться к группе в Торонто.

Во Франкфурте моей задачей было найти остальных наших спутников, некоего Ричарда Рейнолдса, бизнесмена из Монреаля, с которым я лишь недолго говорила по телефону; Эмиля Сен-Лорана, моего коллегу из Парижа, который последним присоединился к группе, записавшись всего за три дня; и пару, которая должна была придать шикарный оттенок нашему путешествию: Кертиса Кларка, профессионального игрока в гольф из Калифорнии, и его жену, по паспорту Розлин Кларк, но гораздо больше известную как Азиза, одну из тех манекенщиц, чье одно только имя регулярно прославляет их на страницах многочисленных журналов и в рекламах домов высокой моды.

Эту пару легко было узнать, он — с ровным загаром, превосходными зубами и копной белокурых волос, знакомых по спортивным страницам журналов и телевидению, она — повыше него, примерно шести футов ростом, с замечательной смугловатой кожей, изящной длинной шеей и широкими скулами, красивой головой с очень, очень черными волосами и царственной осанкой, сводящей мужчин с ума и приводящей женщин на грань самоубийства. Бесспорно, она была красивой. Но и он тоже.

Кертис, насколько я знала, ни разу не выиграл какого-нибудь большого турнира и вполне мог бы оставаться незаметным, если бы не завлек в свои сети Азизу, вызвав тем зависть половины населения планеты, и не обладал бы способностью излучать обаяние с телеэкрана, а став мужем Азизы, он получил эту возможность. В результате обрел широкую известность, и его ослепительную улыбку можно было видеть часто. Кроме того, он подвизался как менеджер Азизы; если верить сплетням желтой прессы, между бывшим менеджером и нею произошла какая-то ссора, что долго было темой скабрезных пересудов. Почему они отправились в наш тур, хотя могли себе позволить путешествовать первым классом, я не понимала, однако этот факт мог сделать нам замечательную рекламу. Клайв говорил мне чуть ли не сотню раз, чтобы я постаралась доставить им удовольствие этим туром.

Эмиля Сен-Лорана я встречала на нескольких мероприятиях и потому легко нашла его. Он сидел неподалеку от ворот, читал журнал по антиквариату. Примерно шестидесяти лет, с красивой седой головой, одетый во фланелевые брюки и водолазку, с переброшенной через руку спортивной курткой в мелкую клетку, элегантный на приятный парижский манер. Выглядел свежим, бодрым после определенно хорошего обеда и спокойного сна, чего нам — после трансатлантического перелета с его едой и тесными сидениями — явно недоставало. Честно говоря, несмотря на раздражение жалобами Честити, я тоже была очень усталой, поскольку долго работала над оформлением витрин, что требовало упаковывать и распаковывать товары. Затем последовали последние приготовления к туру и штудирование различных предметов, чтобы быть таким знатоком, как хотелось Клайву. Хотя я знала довольно много о той части мира, куда мы отправлялись, мне пришлось много читать перед вылетом. От одного взгляда на опрятного, чистого Сен-Лорана я почувствовала себя еще более усталой и грязной.

— Лара Макклинток! — воскликнул он, поднимаясь и протягивая руку. — Как приятно вас видеть.

— Приятно видеть и вас, Эмиль, — сказала я, когда он довольно учтиво поцеловал мне руку. — Рада, что вы присоединились к нам.

— Я тоже рад, — ответил он. — Я обнаружил в своем календаре, что после неудачной деловой поездки у меня есть свободное время, и решил позвонить — узнать, найдется ли у вас в последнюю минуту место для еще одного человека. Ваш историко-археологический тур — вдохновляющая идея! Хороший повод для путешествия, да и такая реклама нисколько не повредит вашему бизнесу, так ведь? Компания «Макклинток энд Суэйн» приобретет международную известность. Жаль, что я не подумал об этом раньше вас.

Хотя Кертис и Азиза были знаменитостями нашей группы, в определенных кругах Сен-Лорана сочли бы более знаменитым. Эмиль был нумизматом, коллекционером монет. Для большинства людей это хобби, но для Эмиля это был серьезный и очень доходный бизнес. Впервые мы встретились лет двадцать назад, когда я только начала заниматься своим нынешним делом и ходила на выставки антиквариата. Эмиль тогда тоже только начинал; теперь он считался одним из самых преуспевающих торговцев монетами на планете, и его компания «ЭСЛ Нумизматикс» обрела международную репутацию. Я сомневалась, что его бизнес нуждается в рекламе, о которой он только что говорил.

— Эмиль, для вас это просто каникулы или вы ищете что-то особенное? — спросила я.

— Просто отдых, — ответил он. — Хотя, если мне попадется парочка серебряных тетрадрахм из древнего Карфагена, ничего не буду иметь против. Сейчас они продаются на аукционах по пятнадцать-двадцать тысяч долларов. Более чем достаточно для покрытия моих расходов на этот тур. Однако это, как я уже сказал, отдых, и в определенном смысле возвращение на родину. Я ведь, собственно, родился в Тунисе. Не был там лет сорок, поэтому будет интересно посмотреть, как он изменился или, в крайнем случае, насколько неверны мои юношеские воспоминания об этой стране. — Он подмигнул мне сквозь маленькие круглые очки в тонкой оправе, придававшие ему вид ученого. — Я слышал, вы с Клайвом снова вместе, — сказал он, меняя тему. — В профессиональном смысле, разумеется.

— Уверяю вас, Эмиль, только в профессиональном, — с легким раздражением ответила я. — Пойдемте, я познакомлю вас с остальными членами группы. Не сомневаюсь, им будет интересно услышать рассказы о вашей юности в Тунисе.