Послам Дария Александр горделиво ответил:
– Я пришел в Азию не для того, чтобы получать от других, но чтобы самому раздавать. Если он согласен считаться вторым, а не равным мне, я, пожалуй, сделал бы, о чем он просит. Впрочем, мир не может управляться двумя солнцами и вместить два величайших царства при неприкосновенности земель. Поэтому пусть он приготовится к сдаче сегодня или к войне на завтра…
Александр, поглощенный идеей единовластного царствования над миром, не мог и не хотел реально оценивать ситуацию. Македонские разведчики, определившие численность вражеской армии, не могли убедить Александра, что после стольких потерь в битвах персы создали новую, еще более многочисленную армию. Впрочем, для Александра не имело значения количество войска противника: он бог, и, следовательно, среди смертных ему нет равных. Прежние небывалые удачи давали право в это верить.
На первых порах все благоприятствовало Александру. Он молниеносно достиг Евфрата. Вселяла надежду и быстрая бескровная переправа через Евфрат: Мазея бежал, как только македоняне приблизились к реке. Вместо того чтобы дать бой на удобном рубеже, сатрап Дария принялся опустошать и выжигать местность, по которой предстояло идти Александру. Этот способ борьбы был малоэффективным, так как уже на четвертый день македоняне вышли к берегам Тигра.
Переправа через эту реку оказалась гораздо труднее предыдущей, о чем нам рассказывает Курций Руф. Мостов поблизости не оказалось, строить их не было времени – переходили Тигр вброд, при сильном течении, немалой глубине; по дну, усеянному камнями, которые выскальзывали из-под ног.
Особенно тяжело было тем, кто нес груз на плечах: нетвердо шагая, они не могли сопротивляться быстринам из-за неудобной ноши, и так как каждый берег свой багаж, то им приходилось бороться между собой даже больше, чем с потоками; много грузов, уносимых водой, сбивало с ног людей. Царь убеждал их беречь хотя бы оружие, обещая возместить остальные утраты; но никто не мог услыхать ни его советов, ни приказаний; все были охвачены страхом, и стоял большой шум от общих криков плывущих. Наконец они выплыли на те места, где течение было слабое, и ничего не пропало, кроме некоторого количества багажа. Если бы кто решился вступить здесь с ними в бой, все войско могло бы быть уничтожено; но неизменное счастье царя и на этот раз избавило его от врага.
Царь дал два дня отдыха изрядно потрепанному Тигром войску. В ночь перед выступлением случилось затмение луны, едва не прекратившее дальнейший поход. Македоняне с ужасом смотрели на небо, окрашенное кровавыми оттенками и внушавшее им больший страх, чем миллионная армия персов. Курций Руф рассказывает о первом случае недовольства македонян, которое едва не переросло в открытый бунт.
Они жаловались, что их увлекают на край света против воли богов: к рекам, мол, невозможно подойти, светила не сохраняют своего прежнего блеска, кругом – бескрайняя земля, голая пустыня; кровь стольких тысяч людей проливается по прихоти одного человека; о родине он забыл, от отца своего Филиппа отрекся, из-за пустых выдумок он добивается неба.
Простые уговоры были бессмысленны перед суеверным страхом утомленных бесконечной войной людей. Александр прибег к помощи египетских прорицателей, которые считались лучшими знатоками небесных светил.
Те, хорошо зная, что круг времени исполняет определенный черед, и что луна затмевается, когда заходит за землю или заслоняется солнцем, однако не объявили народу известное им самим обоснование этого явления. Впрочем, они сказали, что солнце – светило греков, а луна – персов, и что всякий раз, как луна затмевается, этим предсказывается поражение персов; еще они напомнили древние примеры того, как затмение луны указывало царям Персиды, что они сражались против воли богов. Ничто не имеет такой силы над толпой, как суеверие; необузданная, жестокая, изменчивая, она под влиянием суеверия больше повинуется прорицателям, чем своим вождям. Итак, разъяснения египтян вернули смущенных воинов к надеждам и уверенности.
С помощью обмана и щедрых обещаний Александру удалось привести войско к равнине, на которой расположился противник. Открывшееся зрелище, по свидетельству Плутарха, вновь повергло македонян в уныние.
Вся равнина между Нифатом и Гордиейскими горами была освещена огнями варварского войска, из лагеря персов доносился неясный гул, подобный шуму безбрежного моря. Старейшие из приближенных Александра, и в особенности Парменион, были поражены многочисленностью врага и говорили друг другу, что одолеть такое войско в открытом бою было бы слишком трудным делом.
Еще более неприглядную картину состояния победоносной армии рисует Курций Руф, отмечая, что «войско Александра было охвачено беспричинным страхом; все, как безумные, начинали дрожать, и какая-то робость закрадывалась всем в сердце». Тут уже и сам Александр утратил прежнюю уверенность и пожалел, что не принял советы Пармениона; но было слишком поздно, ибо он завел македонян туда, «откуда войско могло выйти лишь после победы и не без урона».
Опытнейший в военном искусстве Парменион вновь предложил весьма разумный выход из критической ситуации. Он советовал напасть на войско Дария «темной ночью: разве вступят в схватку в ночной суматохе эти люди различных обычаев и языков, испуганные неожиданной тревогой среди сна?». Почти все военачальники были согласны с Парменионом, а «Полиперкон не сомневался, что только так и можно одержать победу».
Новый совет Пармениона пропал даром: Александр в этот миг почувствовал себя благородным рыцарем, с сердцем, переполненным безумной отвагой и великой гордыней.
– Вы мне советуете действовать, как разбойнику и вору: у них на уме только обман, – возмутился Александр. – Но я не потерплю, чтобы моей славе препятствовало или отсутствие Дария, или теснота местности, или ночное воровское действие. Надо, конечно, наступать при свете; я предпочитаю раскаиваться в неудаче, нежели стыдиться своей победы.
Согласно Плутарху, македонский царь произнес знаменитую фразу:
– Я не краду победу.
Словно актер в театре, Александр сыграл роль героя и вернулся в реальную жизнь. И сразу же недавние бравады были забыты. В ночь перед битвой Александр, как пишет Курций Руф, «никогда еще не знавший такого страха, приказал позвать Аристандра для молитв и обетов. Тот явился в белой одежде с жертвенной зеленью в руках, он подсказывал царю молитвы для того, чтобы умилостивить Юпитера, Минерву и богиню Победы». Сообща молились всем богам, каких только могли вспомнить. На небожителей только и оставалось надеяться, ибо, как сообщает Арриан, Александр смог выставить против Дария лишь около 7 тысяч конницы и около 40 тысяч пехоты.
Перед трудной битвой следовало бы хорошо отдохнуть – понимал это и Александр. Совершив ритуальное жертвоприношение, он отправился в свою палатку для сна, но сон его витал где-то над бескрайней равниной, заполненной вражеским войском. Он думал о величине персидской армии, о предстоящей опасности, о наступлении того часа, который решит все. Ему удалось ослабить тревогу только перед утренней стражей – и он погрузился в глубокий сон. Готовить войско к сражению пришлось Пармениону.
Парадоксальную ситуацию описывают прочие античные авторы. У Юстина находим следующее:
Когда перед началом битвы не оказался на месте один только царь и когда едва удалось Пармениону его разбудить, то все стали спрашивать Александра, почему он уснул в такой опасный момент, тогда как обычно он даже во время отдыха спал мало. На это Александр сказал, что он избавился от тяжкой заботы и уснул благодаря внезапной уверенности в том, что предстоит сражение со всей массой войск Дария, а до того его страшило, что война может затянуться надолго, если персы разделят свои силы.
Авторы подробно описывают построение македонян перед битвой. Любопытно, что первыми называются имена военачальников, которым суждено погибнуть… но не под Гавгамелами и не от персидских мечей, а от руки Александра или по его приказу. Именно эти военачальники во всех битвах возглавляют лучшие македонские подразделения, которые и обеспечивают победы.