Когда Александр поинтересовался о цели визита, женщина ответила, что желает иметь ребенка. Ведь он превзошел всех мужчин своими подвигами, а она тоже отличается от других женщин – прежде всего силой и мужеством. Ребенок, появившийся на свет у родителей, которые превосходят прочих людей, конечно, будет первым в мире по доблести. Александру эти слова понравились – он пришел в полный восторг и принял царицу. Он провел с ней 30 дней, после чего отпустил домой с богатыми дарами.
Талестрис обещала поступить согласно традициям своего народа: если на свет появится ребенок женского пола, то останется с матерью, мужского – отдаст отцу.
Чужие нравы
В эту пору во всем лагере все стали возмущаться тем, что Александр оказался таким выродком по сравнению с отцом своим Филиппом, что даже отрекся от своей родины и перенял те самые персидские нравы, вследствие которых персы были побеждены.
После визита царицы и без того непомерное самолюбие Александра выросло до небес. Он не только сменил захолустную Гирканию на столицу Парфии; «здесь он открыто дал волю своим страстям и сменил умеренность и сдержанность, прекрасные качества при высоком его положении, на высокомерие и распутство» (Курций).
Македонянам не суждено больше увидеть Александра, которого они знали в начале похода, который довольствовался грубой солдатской пищей, вместе с ними переносил все трудности войны и отвергал женщин.
Все древние историки единодушны, рассказывая о жизни царя во дворце Парфиены.
Читаем у Юстина.
После этого Александр стал носить одежду персидских царей и диадему, что не было принято ранее у македонских царей; Александр как будто заимствовал законы у тех, кого победил. Чтобы эта одежда, если он станет носить ее один, не показалась от этого особенно ненавистной, он и друзьям своим приказал одеваться в длинные пурпурные одежды, расшитые золотом. Желая подражать персам в распущенности нравов не менее, чем в одежде, он отобрал среди множества царских наложниц самых красивых и знатных по происхождению и проводил с ними ночи поочередно. Кроме того, он стал держать невероятно пышную трапезу, чтобы его образ жизни не казался слишком трезвым и скудным, стал с царственной роскошью справлять пиры с играми, совершенно забыв, что такие нравы ведут не к укреплению мощи, а к потере ее.
Юстина дополняет Диодор Сицилийский.
Теперь Александр решил, что намерения его осуществлены и власть непоколебима. Ему начала нравиться персидская изнеженность и роскошь азиатских царей. Сначала он завел во дворце жезлоносцев и поставил на эту должность уроженцев Азии, затем сделал своими телохранителями виднейших персов, в том числе Дариева брата Оксафра. Затем он надел персидскую диадему, хитон беловатого цвета, персидский пояс и прочие принадлежности персидского костюма, кроме штанов и кандии. Спутникам своим он дал багряные одежды и на лошадей надел персидскую сбрую.
Курций Руф более негативно относится к нововведениям Александра.
Обычаи своей родины, умеренность македонских царей и их гражданский облик он считал неподходящими для своего величия, равного величию персидских царей, и соперничал по своей власти с богами. Он требовал, чтобы победители стольких народов, приветствуя его, падали ниц, постепенно приучая их к обязанностям рабов, обращаясь с ними, как с пленниками. Итак, он надел на голову пурпурную с белым диадему, какую носил Дарий, оделся в наряды персов, не боясь дурного предзнаменования, потому что заменяет знаки отличия победителя на одежду побежденного. Он говорил, что носит персидские доспехи, но вместе с ними перенял и персидские обычаи, а за великолепием одежды последовало и высокомерие духа. Письма, посылавшиеся в Европу, он запечатывал своим прежним перстнем, а те, которые отправлял в Азию, – перстнем Дария, но было очевидно, что один человек не может охватить судьбы двоих.
Даже Плутарх, с восхищением описывавший деяния Александра, теперь недоволен своим героем. Талантливый грек пытается сгладить не самое лучшее впечатление от «нового» Александра.
Из Гиркании Александр выступил с войском в Парфию, и в этой стране, отдыхая от трудов, он впервые надел варварское платье, то ли потому, что умышленно подражал местным нравам, хорошо понимая, сколь подкупает людей все привычное и родное, то ли готовясь учредить поклонение собственной особе, он хотел таким способом постепенно приучить македонян к новым обычаям. Но все же он не пожелал облачаться полностью в мидийское платье, которое было слишком уж варварским и необычным, не надел ни шаровар, ни кандия, ни тиары, а выбрал такое одеяние, в котором удачно сочеталось кое-что от мидийского платья и кое-что от персидского: более скромное, чем первое, оно было пышнее второго. Сначала он надевал это платье только тогда, когда встречался с варварами или беседовал дома с друзьями, но позднее его можно было видеть в таком одеянии даже во время выездов и приемов.
Зрелище это было тягостным для македонян, но восхищаясь доблестью, которую он проявлял во всем остальном, они относились снисходительно к таким его слабостям, как любовь к наслаждениям и показному блеску.
Царица амазонок разбудила наконец в Александре страсть к слабому полу. Царь с удовольствием предался новому для него пороку; и здесь он не знал меры, как и в любом деле, за которое брался. По примеру Дария, Александр завел гарем в 365 наложниц (по числу дней в году), который обслуживала толпа евнухов. Александра услаждали самые лучшие азиатские красавицы. Каждую ночь они становились вокруг царского ложа, как пишет Диодор, чтобы он мог выбрать ту, которая проведет с ним ночь.
Воины были не столь снисходительны к новому образу жизни царя, как пытается представить Плутарх. «В эту пору во всем лагере все стали возмущаться тем, что Александр оказался таким выродком по сравнению с отцом своим Филиппом, что даже отрекся от своей родины и перенял те самые персидские нравы, вследствие которых персы были побеждены», – выражает настроение македонян Юстин.
С Юстином соглашается и Курций Руф:
Все это в соединении с роскошью и чужеземными привычками вызывало открытое недовольство неискушенных в разврате старых воинов Филиппа, и во всем лагере были одни думы и речи, что с победой они потеряли больше, чем захватили на войне; что, покорившись чужеземным обычаям, они сами оказались побежденными. С какими, наконец, глазами явятся они домой, как бы в одежде пленников. Им стыдно за себя; а царь их, больше похожий на побежденного, чем на победителя, из македонского повелителя превратился в сатрапа Дария. И царь, понимая, что он глубоко оскорбил своих друзей и солдат, старался вернуть себе их преданность щедрыми подарками. Но я думаю, что ненавистна свободным людям цена рабства.
Александр понимал, что прежнее македонское войско никогда не признает в нем бога и восточного царя; даже к его отцу – хитрому, коварному, жестокому Филиппу – македоняне относились как к первому среди равных. Не в крови этого народа раболепие и почитание царей. Коль Александр не мог отказаться от своей мечты и новых привычек, он решил изменить македонян или… заменить их персами.
Юстин отмечает:
Чтобы не показалось, что только он один опустился до порочной жизни тех, кто был побежден его оружием, он позволил также и своим воинам брать в жены тех пленных женщин, с которыми они были в связи, полагая, что у солдат будет меньше желания вернуться на родину, если в лагере они почувствуют некоторое подобие домашнего очага и семейной обстановки, и сами военные труды покажутся легче благодаря сладостям брака. Да и новые призывы в армию будут меньше истощать Македонию, если на места отцов-ветеранов будут заступать сыновья-новобранцы, чтобы сражаться у того лагерного вала, у которого они родились, и они будут еще более стойкими, если начало их военной службы пройдет в том же лагере, где стояла их колыбель.