— Позволь мне, — сказал Альберт, забрал у него окровавленный лоскут и принес из спальни таз и кувшин с водой. Дело пошло веселее.

Под кровью на плече обнаружилась рана — чистая, без рваных краев, неглубокая, больше похожая на порез. Сам вид ее опасений не внушал, но Альберта беспокоило другое.

— Эмиль, кинжал может быть отравлен, — сказал он тихо.

— Я думал об этом, — отозвался император. — Но пока я не ощущаю действия яда.

— Может быть, это медленный яд. Лучше показать кинжал братьям Перайны.

— Нет! Не надо впутывать сюда целителей. Достаточно, что Атанасус наслушался того, чего ему слышать не стоило бы. Лучше отдать кинжал Илескару.

— Но Илескар…

— Его знаний достанет на то, чтобы определить наличие яда. Отнеси ему сегодня же, не медля. Или нет — я сам отнесу.

— Тебе лучше побыть здесь, — с сомнением сказал Альберт. — Твоя рана…

— Рана — пустяк.

— Отдохнул бы ты все-таки…

— Отдохнуть? — переспросил Барден, хищно блеснув глазами. — Нет, Альберт, мне теперь будет не до отдыха в ближайшие дни. Ты закончил? Хорошо. Мне нужно одеться.

Альберт молча отошел в сторону и сел, ожидая, пока император переоденется в обычное платье. Ему было хорошо известно все, что последует далее, и он заранее предвкушал тяжелые дни. Особенно тяжелыми они обещали быть для императорского окружения.

Хроники Империи. Год 1264-й

Северная крепость стала едва ли не главным камнем преткновения во время касотско-медейской войны. Несмотря на ее крайне удаленное от Медеи расположение, медейцы всегда проявляли к ней нездоровый интерес. Закончилось это тем, что в конце апреля медейское войско, не слишком многочисленное, но весьма настойчивое, выбило из форта стоявший там гарнизон, и расположилось внутри крепостных стен, как видно, не на один день. Бердену не понравилось подобное положение дел, и он отдал приказ отбить крепость обратно, и поручил это дело не кому-нибудь, а Марку. Тот ничуть не удивился, поскольку привык, что на него сваливается большинство ответственных и сложных задач; и отнюдь не обрадовался. Эва ждала ребенка, и ему очень хотелось быть рядом с ней в эти трудные для нее дни. Его мнения, однако, никто не спрашивал, и он, покорившись воле отца-императора, повел войско на штурм Северной.

Впрочем, начинать именно штурм он не торопился. В форте, по данным разведки, сидело около пяти сотен медейцев, и выбить их оттуда силой представлялось задачей нелегкой. Для начала Марк решил устроить правильную осаду, хотя она грозила затянуться. Стояло начало лета, те припасы, которые имелись в крепости, должны были подходить к концу, однако же никто не гарантировал, что медейцы, перед тем как окопаться в Северной, не устроили рейд по окрестным деревням и не реквизировали провизию. Но Марк руководствовался принципом "поспешай, не торопясь" и предпочитал действовать осторожно. Ему не хотелось напрасно губить людей.

В три дня вокруг Северной вырос огромный военный лагерь; воздух наполнился запахом полевой кухни и бряцаньем металла, по ветру заполоскали флаги и штандарты. Всюду вокруг себя Марк видел привычную жизнь, и потихоньку на задний план отступали мысли об Эве и о доме.

Ложиться Марк предпочитал за полночь, просиживая за делами до двух, трех часов ночи, а поднимался около полудня. Подобный режим являлся для него оптимальным (хотя и очень утомительным и неудобным для его офицеров), но далеко не всегда удавалось его придерживаться.

Под стенами Северной, в период относительного безделья, пока подтягивались войска, Марк мог позволить себе немного пожить в удобном для него ритме. Адъютант его, Юхан, с трудом терпел такое насилие над организмом, но роптать не смел, изо всех сил старался подстроиться и использовал для сна любую минутку, какую только мог улучить. Спал же он так крепко, как только может спать здоровый и полный сил двадцатилетний юноша. Это большой недостаток для адъютанта, который всегда должен быть начеку, но Марк охотно прощал его. Его сон так же чуткостью не отличался.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что однажды ночью он проснулся от грубого прикосновения к лицу чьей-то холодной ладони. Кто-то бесцеремонно зажимал ему рот. К счастью, Марку хватило выдержки не дернуться и не закричать, иначе он, пожалуй, обзавелся вторым ртом. Шею его под подбородком холодило нечто, что могло быть только лезвием меча. Стараясь не двигаться, Марк медленно открыл глаза и встретился взглядом с темно-синими, злющими глазами высокого мужчины. Именно его рука лежала у него на лице.

Медейцы! — молнией мелькнуло в голове. Медейцы решились на вылазку. Но как они нашли меня?!

— Сейчас я уберу руку, — тихо проговорил синеглазый мужчина на всеобщем, с характерным протяжным акцентом. Этот акцент, так же как и синие глаза, показались Марку смутно знакомыми. — И ты будешь помалчивать, иначе, не обессудь — перережу тебе глотку. Если понял, закрой глаза.

Марк повиновался, и жесткая шершавая ладонь (оказывается, она была затянута в тонкую кожаную перчатку, потому и показалась такой холодной) исчезла. Медеец медленно выпрямился, не убирая меч, и бросил в сторону:

— Джули, найди что-нибудь, чтобы связать ему руки и заткнуть рот.

Марк скосил глаза; на самой границе зрения мельтешила вторая фигура, принадлежавшая, судя по имени, женщине. Ему вдруг стало тревожно, сердце болезненно толкнулось в груди: где Юхан? Адъютанта было не слышно и не видно, не значит ли это, что он мертв? И где, собственно, часовые, которым положено патрулировать не только периметр лагеря, но и всю его территорию? Марк снова перевел взгляд на нежданного гостя. Оказывается, тот все время так и не сводил с него глаз. Некоторое время они разглядывали друг друга. Марка не отпускало ощущение, что где-то он видел это худое резкое лицо — его, как и синие глаза в светлых длинных ресницах, нельзя было ни с чем спутать. Ему казалось, что он вот-вот вспомнит, но какая-то мелочь мешала… что-то с лицом медейца было не так… В конце концов Марк не выдержал и заговорил, позабыв про меч у своего горла:

— Ты даже не спрашиваешь, кто я.

— А мне не надо спрашивать, — ответил медеец (впрочем, медеец-ли? выговор у него был вовсе не медейский). — Я знаю.

Так! подумал Марк. Значит, я не ошибся. Мы виделись. Но когда? И где? И кто он такой?

— Где мы с тобой виделись? — спросил Марк. — Напомни.

— Заткнись! — грубо оборвал его медеец. — Джули, что ты там возишься? — тут же зашипел он и выдернул из рук подошедшей женщины в мужской одежде шелковый платок.

В ту же секунду скомканный платок оказался во рту у Марка, а сильный рывок сбросил его с койки на пол. Удар выбил воздух из его легких, в глазах потемнело, и уже наполовину потеряв сознание, Марк ощутил, как ему грубо скручивают за спиной руки. После этого его схватили, как котенка, за шкирку, и сильно толкнули в сторону:

— Последи за ним!

Другие руки поймали его и дернули вверх, заставляя встать на колени. Наконец, Марк смог перевести дыхание и осмотреться; первым делом он поискал взглядом Юхана. Тот лежал на своем обычном месте без движения, и то ли спал — что представлялось едва ли возможным, происходящий в шатре шум должен был разбудить даже его, — то ли был мертв или без сознания. Но крови не было видно, и Марк почти успокоился… и напрасно. Сердце его подпрыгнуло к горлу, когда он увидел, как высокий медеец поднимает меч и резким, сильным движение вонзает его в грудь Юхану. Он убил безоружного спящего человека, не задумавшись ни на минуту!..

— Что дальше? — первый раз за все время заговорила женщина; говорила она сквозь зубы, злость в ее голосе мешалась с нешуточной тревогой. В ее устах слова всеобщего языка так же звучали с акцентом, но другим, нежели у ее спутника.

— Погоди, — ответил медеец, подошел к Марку и склонился над ним. Глаза его яростно блестели. — Здесь есть какие-нибудь документы? Карты? Рапорты? Я знаю, есть. Где они?