Пока Меган слушала, ей становились ясными многие вещи, которым она удивлялась прежде. Почему, к примеру, для простого грабителя, бандита Блейк казался чересчур образованным. Узнав, что семья Блейка по материнской линии происходит из Мексики и Испании, она поняла, чем объясняется беглый испанский, который так легко стекает с его языка. Кирк же, с его рыжевато-каштановыми волосами и светлой кожей, явно не обладал никакими признаками наличия латинских предков.

Блейк рос если не в роскоши, то в богатстве. Он явно привык к дорогим одеждам, о чем свидетельствовали его добротные сапоги из черной кожи. Хоть и не такой уж заядлый чистюля, он все же привык к порядку и соблюдал чистоту не только вокруг себя, но и в своих личных привычках. Где-то он научился готовить еду, а значит, не был таким уж избалованным, просто любил удобства. Еще он был приучен к ответственности, заботился о лошади, сбруе. Не боялся и тяжелой работы: в окно она видела, как он колет дрова, об этом говорили и твердые мозоли на его ладонях. Интересно, чем объясняется его жестокость? Результат ли это воспитания, того, что он рос единственным ребенком богатой семье, или того, что случилось с ним после смерти отца? Она внимательно слушала, наблюдая за лицом Блейка, пока он продолжал свой рассказ.

— Не успели засыпать землей отцовскую могилу, как начались неприятности. Фактически я приехал из города на следующий день после похорон я обнаружил, что мои переметные сумы упакованы и лежат на веранде, а в гостиной вместе с Опал и Кирком сидит незнакомый адвокат. — Блейк потряс головой, словно до сих пор не веря случившемуся, и темно-синие глаза сделались почти черными от гнева и боли. — До сих пор не понимаю, как им удалось это обстряпать. Опал каким-то образом залезла в отцовский сейф, что стоял в его кабинете. Она спрятала или уничтожила отцовское завещание и некоторые другие важные бумаги, которые он там держал. И теперь восседала будто зловещий черный паук. Помню усмешку на ее длинном лице, когда она протянула мне то, что должно было считаться последним завещанием отца. В этой фальшивке вся ферма отдавалась ей и Кирку. Я потерял всякое соображение от неожиданности и злости. Захотелось стереть эту победную ухмылку с ее лица. А Кирк стоял радом и держался с таким превосходством, что даже счел возможным одарить меня снисходительной улыбкой. Я таки попортил ему физиономию, прежде чем уйти, но только этим потом и утешался.

— И ты ушел? — тихо спросила Меган, забыв про свое обещание молчать.

Глаза Блейка прищурились от отвращения и нестерпимого черного гнева, навеянного воспоминанием о событиях того дня и всего, что за ними последовало.

— Да, ушел. В то время я мало что мог сделать. Опал и Кирк, да еще их лощеный адвокат прекрасно все обстряпали. Они знали, что я никогда не поверю их смехотворным заявлениям. Знали, в какую я приду ярость, и хорошо подготовились. В дополнение к так называемому новому завещанию у Опал появилось письмо, которое, по ее словам, оставил ей мой отец. Она показала мне его с немалым удовольствием. В нем отец заявлял, что я ему не сын, что моя мать уже была с ребенком, когда он на ней женился. И поэтому он оставляет все свое имущество своей ближайшей кровной родственнице, а не мне. Еще они состряпали документ, якобы подписанный перед смертью моей матерью, в котором она предоставляет моему отцу право распоряжаться ранчо по своему усмотрению. И нигде там не упоминается, что он должен передать ферму мне, ее единственному сыну, хотя землей этой семейство матери владело с незапамятных времен… Теперь ты можешь представить себе, что я чувствовал, Меган?

Ладони Блейка сжались в кулаки так, что даже побелели суставы. Ему было мучительно оживлять в памяти то ужасное время, самые черные дни в своей жизни. Лицо застыло от гнева и боли, и боль эта передалась ей. Она понимала, принимала его поступки, прощала их, тем более что его полный страдания взгляд привнес в ее сочувствие свою красноречивую лепту.

— И все это свалилось на меня сразу после того, как я потерял отца, которого обожал, человека, которым восхищался больше всего на свете, на которого смотрел снизу вверх и которому стремился во всем подражать. И он был моим отцом, что бы там ни говорили. Я верю в это всем сердцем и когда-нибудь докажу свою правоту. Он был человеком, который зачал меня, и он меня любил. Нет сомнений, он любил меня так же сильно, как и я его. Наверняка он перевернулся в гробу от того, что учинили Кирк и Опал.

Блейк провел по волосам дрожащими пальцами.

— Надо, конечно, отдать должное этим гадюкам. Они прекрасно знали, когда нанести удар. Я был растерян, просто парализован от боли после смерти отца, онемел от горя, а они воспользовались моментом и предательским путем уволокли наследство у меня из-под носа. С помощью лжи и махинаций они украли у меня мой дом, Меган. Единственный дом, который я знал в своей жизни. Место где я родился и рос, где провел столько счастливых лет с родителями, прекрасными людьми, которые дарили мне больше любви, чем может надеяться большинство детей. За несколько минут Кирк и его мамаша лишили меня всего, что я считал самым дорогим.

Меган сочувственно дотронулась до его руки:

— Что же случилось потом?

— Я назвал их сворой алчных лжецов. Заявил, что, только если в аду ударит мороз, они смогут выгнать меня с моего ранчо. Велел им забирать свои бумаги и убираться из моих владений. — Блейк с сожалением улыбнулся. — И знаешь, что было потом? Они сунули мне в лицо свои грязные документы, позвали нескольких новых батраков, которых я прежде на ранчо не видел, и вытолкали меня прочь. Но перед этим как следует отдубасили, чтобы мне была наука на будущее. Ох, я дрался как сумасшедший! Ухитрился расквасить несколько физиономий, но в конце концов они одержали верх. Я очнулся на полпути к городу, привязанный к седлу вместе со скудными пожитками, которые они сочли нужным дать мне с собой. Док Шедли едва меня узнал, когда я вполз к нему в приемный покой, чтобы он подлатал меня. Мое лицо превратилось в кровавую кашу, челюсть была сломана, несколько ребер тоже. Нечего и говорить, что мне пришлось не один день отлеживаться.

Потом я узнал, что Кирк уволил большинство батраков, которые были верны отцу и мне, и заменил их своими людьми. Не успел я обратиться к нашему старому семейному адвокату, как его контору подожгли, и старик сгорел вместе с ней. В довершение всего через несколько дней в перестрелке был убит шериф Виллис, который знал и уважал моего отца с тех пор, как они оба приехали в Аризону. Одно к одному, а? Вот я и остался без всяких документов, чтобы опротестовать их действия, без старого и надежного семейного адвоката и при новом шерифе, который был, конечно же, близким дружком Кирка. Они все провернули очень проворно, не успело отцовское тело остыть в могиле.

Голова у Меган закружилась от свалившейся на нее неожиданной информации. Трудно было ее переварить. История эта казалась ей невероятной, девушка не могла примирить новый образ Кирка-негодяя с тем чудесным парнем, за которого она согласилась выйти замуж. Ей просто не верилось, что они с Блейком говорят про одного и того же человека! В отличие от ее похитителя — в сущности, преступника — Кирк всегда обращался с ней с уважением и любовью. Был предельно великодушен. Был мягким и вежливым. С большим почтением отзывался о своей матери. Короче, был настолько безупречен, насколько можно себе представить человеческое существо. Если временами он и казался холодным, то это скорей всего из-за своей занятости на ферме и из-за хлопот с батраками. А если держался слишком самоуверенно, то это из-за своей самостоятельности, оттого, что привык управлять большим хозяйством и принимать важные решения. Вернувшись мыслями к Блейку, она спросила:

— И что же ты сделал потом? Вернулся назад? Попытался драться с ними?

Блейк только фыркнул:

— Конечно же я делал все что мог, законно и незаконно. Но натыкался на стену! Я никак не мог доказать, что отец не оставлял ни этого письма, ни такого завещания. Я нанял нового адвоката, но человек, подделавший почерк отца, сделал это весьма искусно. Я-то видел, что бумаги написаны не его рукой, но почти для всех они выглядели достаточно убедительно. Даже судья не нашел ничего подозрительного. Теперь уже нет возможности что-то доказать, тем более что все настоящие документы. Сгорели вместе с семейным адвокатом, а шериф Виллис мертв. Вообще не осталось ни одной записи о браке моих родителей, ни о моем рождении, ничего, что я мог бы предъявить в суде. Ни чисел, ни имен, ничего.